— Тэр Давид, — дрожащим голосом произнес Мовсес, — родная земля дороже света просвещения.

Но Бек уже не слушал его. Он обратил бледное, сведенное от боли лицо к полю сражения. Левое крыло, где находились мелик Нубар и Зарманд, постепенно оттеснялось к реке. Они сражались, но силы были неравны, противник нажимал. Вот туда направился еще один резервный полк Абдулла паши. Пора. Именно здесь нужно сломить врага. Нужно помочь ополченцам. Если они дрогнут, не дай бог, убегут, начнется смятение, и бедствие настигнет неизбежно. Бек видел, с каким отчаянием, отдавая последние силы, сражались мужики. Они падали, но не отступали. Мужественно сражались, падали также и воины Авшар Тэр-Гаспара. Они кричали, неистовствовали, кололи неприятеля, одного, другого… Затем падали сами. Многие успевали повернуться лицом к холму, где стоял он, произнося, несомненно, последнее слово «прощай»…

Комок сдавил горло Бека… Мовсес все еще продолжал стоять перед ним. Что нужно этому ученому человеку, единственному в этих горах?

— Отряд твой! — вырвалось невольно у Давид-Бека.

— Он готов исполнить твое повеление, тэр Верховный властитель! — загорелся Мовсес.

— Иди к ополченцам на помощь, лети.

Инок вместе со своими учениками и тремястами крестьянами-копьеносцами поспешно спустился к берегу реки. Бек провожал его грустным взглядом, пока не исчезли из виду развевающиеся полы его кафтана, его широкая спина и крестьянская шапка. Туман ли застлал глаза Бека, или дым и пыль поглотили отряд Мовсеса? Мовсес, дорогой, любимый Мовсес ушел… Вернется ли вновь, или?.. Бек отвернулся, чтобы не видеть, как Мовсес бросается в рукопашный бой с турками. Он хорошо знал, что горячий инок не будет щадить себя.

Продолжая теснить войска Бали, турки, окрыленные успехом, продвинулись к холмам, стремясь выйти в тыл к мегринцам.

Бек понял: катастрофа приближается. Сражение подходило к концу. Чтобы ускорить развязку, Абдулла бросил в бой свои последние два полка. Бек усмехнулся, он ожидал, что паша именно сейчас и сделает последний шаг. Настал час. Почему-то снова перед ним встал образ спарапета. Бросил… А ведь с ним ему было бы не так трудно… Знает ли?.. Придет?..

Он поднял руку. На этот раз перед ним предстал сотник Саркис из Шиванидзора.

— Поведи алидзорцев на помощь мегринцам. Спеши!

— Тэр, — заговорил Саркис.

— Что такое? — У Бека засверкали глаза.

— …Ты останешься без войска.

— Спеши, Саркис. Настал наш час. Победа близка. Паша бросил в бой все свое войско, мы должны нанести ему последний удар, перебить врага до наступления темноты. И перебьем.

Саркис, воодушевленный словами Верховного властителя, вскочил на коня, но Бек неожиданно остановил его. Новая мысль осенила его, и радостная, довольная улыбка озарила его лицо. Прекрасным, величественным было оно в эту минуту, словно лучезарный лик святого.

— Оставь мне пятьсот сабель из моего полка, остальных бери, — и он сделал знак рукой, чтобы Саркис удалился.

Алидзорская конница, подняв облако пыли, помчалась вперед. Турецкие войска, теснившие военачальника Бали, стремились любой ценой прорваться к воротам Ордувара, к широкому, безводному ущелью. Они были почти у цели, когда отборные алидзорские всадники Бека стремительным ударом заставили их отступить. Удар был неожиданным, но янычары, отступив немного, сумели сомкнуть свои ряды. Бой разгорелся с новой силой.

Итак, Бек бросил в бой последний свой резервный полк, полк «Опора страны». А дальше что? Что же будет потом? Нет, он не уступит победу Абдулле. Никогда. Да, падают его воины, сражаясь мужественно. Иссякают силы, но они продержатся до темноты. А затем… отойдут к Мегри, чтобы там, в неприступных скалах, снова встретиться с врагом в новом бою. Совесть у него спокойна. Отчего это? Уверен ли он в окончательной победе? Уверен.

Взгляд его снова остановился на ополченцах. Здесь продолжался ожесточенный бой. Мовсеса не было видно, но его люди вместе с Зарманд и Авшар Тэр-Гаспаром еще держались, преграждая путь врагу.

Военачальникам Давид-Бека казалось, что сражение ими проиграно и бедствия не миновать. Они были уверены, что вот-вот их полки будут окончательно разбиты.

— Тэр, — раздался беспокойный голос Согомона, — враг близок, он идет на тебя, надо уходить отсюда.

Бек обернулся, взглянул в ту сторону, куда показывал Согомон, и, ничего не ответив, продолжал следить за сражением. Согомон схватился за голову и бросился к его ногам.

— Здесь тебе угрожает опасность, тэр мой! — закричал он. — Прошу тебя, во имя нашего несчастного народа, спеши, нельзя медлить.

Но Бек не слушал его. Напряженное, отчаянное сражение, которое шло и в центре и на флангах, захватило его. Неужели не выстоят, неужели дрогнут, тогда конец, конец всему, навеки. А солнце сегодня удивительно яркое. Для кого оно сияет? Помощи нам неоткуда ждать. Хоть бы стемнело поскорее. Что это? На правом крыле появились новые, свежие силы врага?.. Бек горько усмехнулся, он понял: Абдулла бросил в бой даже полк своих телохранителей. Восемьдесят тысяч против двадцати двух… Не плохо. Теперь сражаются все до последнего солдата. Враг спешит. Конец приближается. Или они, или… Какое еще «или»! Друзья мои, настал час показать врагу волю, мужество свое, показать, что вас победить нелегко.

Бек побежал к своему коню. Согомон не успел поддержать стремя. Бек вскочил в седло. Конь взвился на дыбы. Близость боя он почувствовал или запах крови? Он рванулся вперед…

— За мной, мои храбрецы!.. Настал час!.. — крикнул он и полетел к центру, где истекал кровью полк Баяндура.

За ним поскакали последние пятьсот всадников Алидзорского полка «Опора страны». На холме остался только епископ Оваким и еще пять-шесть монахов, которые, опустившись на колени, молили всевышнего протянуть войску Бека десницу спасения.

Но помощи не было. Молящийся на коленях возле епископа летописец Магакия вдруг вскочил, сбросил с себя мешающую свободно двигаться церковную ризу, вырвал из рук лежащего неподалеку мертвого воина его саблю и побежал к своим. Монахи последовали его примеру.

Воины Баяндура, увидев несущегося к ним на своем коне Давид-Бека, громко прокричали: «Да здравствует Давид-Бек!» — и бешено бросились в бой. Немногочисленные воины истрепанных армянских полков, ободренные появлением Бека, стали против теснившей их страшной силы.

От решительного удара Давид-Бека полк Реджеб паши отступил, но тотчас же восстановил нарушенный боевой строй. Узнав о том, что всадник на черном коне сам Давид-Бек, Реджеб паша встал во главе двухтысячной пехоты, бросился к нему.

— Яваш! Яваш!.. — кричал он. — Берите гяура живым. Аллах, аллах!..

— Аллах, аллах!.. — воодушевленно рычало турецкое войско.

А всадник на черном коне не видел ничего, кроме стоящей против него черной массы. Его длинная дамасская сабля сверкала направо, налево, меткими ударами разя противника. Бряцали сабли и над ним, но алидзорские храбрецы отводили удары турок или принимали их на себя.

Рядом с Беком все время находился Согомон. Он прикрывал Бека и при этом истошно кричал и ругался. И когда только он научился так ругаться? Недалеко от Согомона находился летописец Магакия без щита, с непокрытой головой, на пегом коне. Он неумело размахивал саблей и бил.

— Вернись назад, Бек! — преграждая ему путь, требовательным голосом крикнул какой-то всадник. — Следи за сражением.

Это был инок Мовсес, прискакавший сюда в надежде вывести Бека из пекла битвы.

— Погибли все? — спросил, задыхаясь, Бек.

— Сражаются, — ответил Мовсес. — Падают с твоим именем на устах. Вернись, во имя бога… Твоя погибель — погибель невозместимая…

Но Бек, пришпорив коня, направил его навстречу паше, высокомерно сидевшему на огромном, величиной чуть ли не с верблюда, коне. Алидзорцы снова преградили ему путь, оставив его чуть позади себя. Турки попятились назад и, построив боевые ряды у небольшого оврага, размахивая саблями, бросились на уже малочисленную конницу армян. Вновь скрещивались сабли, скатывались шлемы, падали сраженные воины.