Арина восхищалась его силой воли, целеустремлённостью и здоровыми амбициями. Приехав из индийского захолустья, Рамеш всего добился сам. И дело было не только в том, что он поменял бедную страну на богатую, а в том, что он прыгнул выше собственной головы, став из официанта заместителем директора, а после пары лет работы на этой должности он смело мог идти возглавлять любой отдел любого отеля, а в будущем уже и не отеля. Для этого у него были мозги, терпение, трудолюбие и энтузиазм. Он обладал особой харизмой, и Арине хотелось у него учиться. Учиться управлять персоналом, организовывать время и пространство, и если бы можно было приобрести эту упёртость – невзирая ни на что продолжать двигаться вперёд – она была бы рада перенять у него и эту веру в успех, которой ей так не хватало. Всё это наставничество закончилось тем, что Рамеш просто влюбился и потерял всякое чувство времени и реальности. На голову Арины обрушились преимущества, о которых она даже не смела заикаться. Ей доставалась самая лёгкая работа, при сложных заданиях ей выделяли помощника, разрешали задерживаться вечерами столько, сколько она считает нужным, ходить на обед, не предупреждая, и брать служебное такси до дома, если работа заканчивалась после полуночи. На самом деле, ночное такси полагалось всем официантам, работающим на отель напрямую, а при необходимости даже номер для ночлега, но Арина работала на агентство, поэтому ей не полагалось вообще ничего.

Стараясь не злоупотреблять безграничным доверием Рамеша, из всех преимуществ она старалась только брать побольше работы, но и тогда честно отрабатывала свои часы. Деньги стали потихоньку накапливаться, и появилась надежда, что к лету она расплатится с Олежеком, а до окончания визы в декабре ещё и сможет что-то отложить. Рамеш же в щедрости своей хотел одарить её всем и, выбивая ей такси или комнату в отеле, по сути, рисковал своим положением, так как шёл против правил. В Арининой рабочей кухне в «Горизонте» то и дело из ниоткуда появлялся то шоколадный десерт, то брускетта из копчёного лосося, то несколько лилий, оставшихся после банкета. Поняв расстановку фигур на шахматной доске, мальчишки с вечерней смены пытались угодить Арине, как если бы она была королевской фавориткой. Каждый день они приносили то сладости, то напитки, как будто её расположение могло улучшить их рабочие условия. Арину смущало это поклонение, но внимание было приятно. Никогда в жизни её так часто не звали замуж. Предложения руки и сердца, в шутку и всерьёз, слетали с уст латинских и азиатских парней с такой лёгкостью, как будто бы того факта, что она симпатичная девушка, было достаточно, чтобы жениться. Отшучиваясь, она ещё больше распаляла их интерес, и они требовали объяснить, чем они ей не угодили, и кому принадлежит её сердце. Ужасаясь неловкости ситуации, Арина пыталась объяснить, что кардинально различные языки, культуры и религии ещё никогда не способствовали удачным союзам, но они этого просто не понимали. При чём здесь разные культуры, когда у них любовь? Для себя Арина знала, что ей нужен образованный интеллектуал, мужчина, который к тридцати годам добился определённого успеха в жизни, потому что ставил цели и шёл навстречу успеху. Такому мужчине она могла быть верным другом и соратником. Мужчины, которые не видели себя дальше супервайзеров в гостинице, ей были неинтересны.

Когда одним прекрасным вечером Рамеш вдруг свалился на неё с признаниями в любви, она даже не знала, как реагировать. Услышав о том, что она самая красивая и удивительная женщина в его жизни, что он никогда так никого не любил и уже, наверное, не полюбит, что она украшает его день, и мысль о ней согревает его ночами, Арина совершенно растерялась. Одно дело догадываться, что мужчина тебя любит, другое – слушать весь этот словесный поток и как-то реагировать.

– Зачем ты мне всё это говоришь? – озадаченно спросила она.

– Потому что я не могу держать это в себе, – со всей непосредственностью ответил Рамеш.

– И какого ответа ты ждёшь от меня?

Рамеш пожал плечами. Он всегда придерживался принципа «главное ворваться в бой, а там на месте разберёмся».

– Послушай, Рамеш, если ты не можешь рассуждать здраво, позволь мне это сделать для себя. Я девушка одинокая и хотела бы найти спутника жизни, но у меня есть свои принципы. Я никогда не буду встречаться с женатым мужчиной. Я не буду крутить романы со своим начальником. И я не вижу смысла даже начинать романтические отношения с человеком радикально другой религии и культуры, потому что ничего хорошего из этого не выйдет. Ты совмещаешь в себе все три запрета. Стало быть, мы с тобой ничего в наших отношениях не меняем. Ты продолжаешь строить семью со своей женой, а я – искать свою половинку.

– А я не знал, что ты расистка, – огрызнулся Рамеш.

Арина вздохнула. Подобный упрёк она слышала не в первый раз. Стоило отшить очередного поклонника в отеле, как следовало обвинение в расизме. Иногда ей казалось, что эта идея расовой неполноценности сидит у её коллег в голове как встроенный механизм, без которого они не могут функционировать, и они не хотят с ней расставаться, потому что за годы лондонской жизни им стало удобно объяснять разные неудачи своим цветом кожи или национальностью. В этот раз она не стала даже оправдываться. Рамеш был её самым преданным другом в отеле, она ставила его на голову выше других, он был её учитель, советник и неиссякаемый источник энергии. Они провела с ним больше бессонных ночей, чем с каким-либо другим мужчиной в своей жизни, пусть и в работе, а не в любви. Он не мог обвинять её в расизме. Она никогда не считала его человеком второго сорта. Но она не дала собой манипулировать.

– Мне стыдно даже слушать твои признания, потому что ты женатый человек. А тебе, женатому человеку, почему-то не стыдно их произносить. Если тебя тяготит твой брак, разведись с женой и снова стань свободным человеком. А если ты не можешь с ней развестись, научись жить с этим.

Рамеш пропал из поля зрения на целую неделю.

«Вот так всегда в моей жизни, – подумала Арина с горечью. – Стоит только внести ясность в свои отношения с мужчиной, как мужчина испаряется. Что Слава, что Паша, а теперь вот Рамеш».

Одним утром, после получасовой беготни по этажам, Арина добралась до «Горизонта», наполнила кружку горячим кофе и устало опустилась на диван. Новый день набирал обороты, и первые лучи солнца уже пробивались из-за зданий домов. Внезапно входная дверь открылась, и менеджер отдела продаж влетела в комнату как разъярённая фурия.

– Кто тебе позволил сидеть на диване? – зашипела она с порога. – Твоё дело приготовить комнату и свалить в свою кухню. Ты подумала, что клиенты могут прийти в любую минуту и увидеть тебя здесь?!

Арина молча ушла на кухню, даже не потрудившись ответить.

«Если бы клиенты увидели меня, сидящую на диване, они бы подумали, что я организатор конференции со стороны отеля, дожидающийся прихода гостей, им бы и в голову не пришло поднимать шум. А эта заносчивая особь ещё раз ткнула меня мордой в грязь. Знай, мол, своё место. А у неё даже высшего образования нет, судя по должности, которую она занимает. С чего понты – непонятно. Ах да, она же сидит в офисе, а я убираю грязные тарелки. Значит, не более, чем прислуга. Прислуге не полагается сидеть на диванах в ожидании клиентов».

Этот маленький инцидент выбил её из колеи на весь день, и она чуть было не уволилась из отеля, но здравый смысл взял верх. Уйти из отеля означало искать другую работу, той же официанткой, уборщицей или любой другой прислугой. Со студенческой визой в офис не устроишься, значит, она обречена на сферу обслуживания. Невольно весь день в голове всплывали картинки из прошлой жизни, когда она работала в компании «Альфа-стиль» или даже в школе и была сама себе хозяйка – разве кто-то посмел бы сказать ей, чтобы она убиралась в подсобную кухню?

Даже надоевшая школа представлялась теперь в другом свете. Она теперь удивлялась, что три года продержалась на одном месте – в то время как за восемь месяцев в Лондоне сменила восемь работ. И попытки навести дисциплину в классе или вовлечь учеников в процесс, заинтересовать их самостоятельной работой или научить получать удовольствие от академических успехов, и подготовка к урокам, и проверка тетрадей, и даже ненавистные педсоветы теперь представлялись высокоинтеллектуальной благородной деятельностью, за которую уважаешь себя и пользуешься уважением других людей. И даже не добившись уважения от отдельных дерзких учеников, она всегда могла сказать себе, что причиной тому обычный подростковый бунт, а не она.