Когда в результате ежегодной проверки сотрудников Наташу заловили с левым разрешением на работу и она покинула страну в считанные дни, Арина была неожиданно продвинута на ступеньку выше, став супервайзером этажа. На самом деле, чтобы подняться на эту ступеньку, нужно было преодолеть шестнадцать этажей на служебном лифте, так что повышение по службе было в определённой степени грандиозным. В её распоряжении оказался роскошный «Горизонт» – просторная конференц-комната на пятнадцатом этаже с шикарным видом на Лондон. Ещё когда Наташа заведовала верхним этажом, Арина пользовалась любой возможностью подняться из своего подземелья в роскошную комнату-люкс. Принося термос со свежим чаем и унося грязные кружки, она мельком бросала взгляд на город. Теперь «Горизонт» принадлежал ей, и каждое утро она могла наблюдать, как закипает жизнь в огромном мегаполисе, как оживают пустые здания, а толпы спешащих прохожих и бесконечные ряды машин наполняют сонные улицы.

Типичное утро начиналось со свежего круассана и чашки кофе «Чибо» в люксовом номере с видом на Лондон, и Арина чувствовала себя избалованным сенсорными удовольствиями персонажем телерекламы. Нет, на самом деле, официальное утро начиналось с того, что она варила кофе в исполинских кофеварках в подвальной кухне, наполняла термосы, приносила корзинку со свежими круассанами из ресторана и ящик со свежевымытыми кружками из мойки, составляла всё необходимое на сверкающую серебряную тележку, покрытую накрахмаленной скатертью, и ехала на пятнадцатый этаж. А уже там, организовав маленькую кофе-станцию для гостей и расставив бутылки с охлаждённой водой по столам, она наливала себе чашку кофе и вставала к окну встречать рассвет. Девушка находила Сити по куполам Собора Святого Павла и бизнес-центр Кэнэри-Уорф по Канадской Башне; прямо у подножия Биг-Бена извивалась Темза, и в погожий день можно было увидеть даже холмы, лежащие за Лондоном. Зимой, когда разогретые машины заполняли остывшие за ночь улицы, и перемешанный тёплый и холодный воздух создавал лёгкую дымку, видимость сокращалась до нескольких десятков метров и, смотря на дороги, чернеющие от растаявшего снега среди заснеженных газонов, крыши домов с дымящимися трубами и спешащих на работу людей, она представляла себя в России, встречающей обычное рабочее утро в обычном промышленном мегаполисе. Но ночами, когда все значимые здания в округе были подсвечены вечерними огнями и в ночном небе можно было насчитать до десяти вспыхивающих точек-самолётов одновременно, у неё не оставалось никаких сомнений, где она находится. Лондон был самым удивительным городом, который она видела в своей жизни.

– Я люблю тебя, Лондон, – тихо шептала она, дыша на стекло и рисуя сердечки вокруг Биг-Бена и собора Святого Павла. – Ты лучшее, что случилось в моей жизни.

Любить Лондон было равносильно признанию собственного поражения, ибо любить Лондон означало никогда не рассчитывать на взаимность. Любовь к Лондону походила на любовь к красивому и сильному мужчине, самому смелому, самому умному, самому неотразимому, вожаку стаи, принимающему всеобщее обожание как нечто само собой разумеющееся и, что хуже всего, нимало не беспокоящемуся, если кто-то не разделяет всеобщий восторг. Лондон не страдал тщеславием. Чужое обожание было так же естественно для него, как дождь или туман, они не радовали и не огорчали его. Лондон был настолько поглощён собой и настолько самодостаточен, что даже если бы его вдруг прекратили любить, он едва бы расстроился.

Иногда Арина сравнивала свою любовь к Лондону с любовью к Славе, такую же бессмысленную, иррациональную и непреодолимую, любовь, которая приносила больше боли, чем радости, и, возводя на самые вершины блаженства, безжалостно бросала в самые глубокие колодцы отчаяния и безысходности. Продолжать любить Славу было безнадёжно и неосмотрительно, но также не представлялось возможным перестать думать о нём, вспоминать его, бережно лелеять в душе самые счастливые дни своей жизни, проведённые с ним. И она продолжала чертить на стекле сердечки, досадуя на собственную сентиментальность.

– Я не знаю, был этот год самым лучшим годом моей жизни или самым худшим, но я знаю, что я его никогда не забуду, – говорила она себе.

Около девяти утра в «Горизонте» появлялись организаторы тренингов и семинаров. Осмотрев комнату на предмет необходимого инвентаря и повосхищавшись видом из окна, они согласовывали с Ариной распорядок дня. До сих пор этим занимались только супервайзеры, но с заступлением на «Горизонт» обязанности Арины стали намного осмысленнее, чем подготовка и уборка столов. В течение всего дня она ассистировала организаторам. Принести вентилятор, если жарко, настроить кондиционер, если холодно, закрыть жалюзи, если слишком светло, организовать дополнительный прожектор, маркеры, степлеры, бумагу, коммутатор, телефон с громкоговорителем, ноутбук или сканер – да мало ли что понадобится серьёзным людям по ходу работы. В маленькой комнате на пятнадцатом этаже собирались менеджеры высшего уровня, вели разговоры о будущем серьёзных компаний, вырабатывали стратегии, придумывали ходы, системы поощрений и наказаний. Приоткрыв дверь подсобной кухонки, Арина могла бы услышать много интересного, но чужой язык, приглушённый расстоянием, не позволял ей уловить суть происходящего. Иногда она думала, что если бы английский был её родным языком, эти семинары могли бы существенно просветить её. С другой стороны, при родном английском она бы не работала в отеле официанткой, а сидела бы за столом с участниками конференций и принимала участие в дискуссии.

Довольно скоро Арина стала очень популярной среди мужской половины конференц-департамента. Поскольку общение с клиентами было сведено к минимуму, большую часть времени официанты проводили на внутренней кухне, перетирая свежевымытые стаканы и перемывая косточки коллегам. В её жизни внезапно наступил период, когда мужчины буквально не давали прохода. Эфиопы, индусы, египтяне, филиппинцы, колумбийцы соревновались между собой за право налить ей чашку чая или сесть рядом за столом во время обеденного перерыва. Тон задал Рамеш, поставивший её в привилегированное положение. Вечерняя смена традиционно была закреплена за парнями, потому что расстановка столов и стульев на сотню человек требовала физической силы. Девчонки, в лучшем случае, могли помочь расставить стаканы для воды и разложить карандаши и листы бумаги. Естественно, каждая официантка хотела остаться на вечернюю смену, чтобы заработать лишние часы, а, значит, деньги на несложной работе. Выделив Арину из толпы желающих, Рамеш сделал её предметом зависти со стороны женской половины отдела. Возможность работать по шестьдесят часов в неделю считалась завидной, потому что многим не доставалось и двадцати, и они вынуждены были добирать часы по разным гостиницам, которые предлагало агентство, а то и простаивать без работы целые дни.

Рамеш объяснил свои симпатии тем, что доволен её работой: всё сделано вовремя, как следует и не требует проверки. Хотя качество работы нельзя было отрицать, Арина понимала, что не только деловые интересы движут Рамешем. Начав с первых дней тренировать её на несложных заданиях, он постепенно сделал её своим неофициальным заместителем. Не жалея времени и сил, он объяснял ей специфику работы разных департаментов в отеле, классификацию вин, устройство кассового аппарата и составление отчётностей – всё, что не имело непосредственного отношения к её работе и что сам он выучил в лондонском колледже и в процессе работы – и теперь вдруг почувствовал в себе талант преподавателя. Арине нравилось проводить с ним время. Рамеш обладал потрясающей остротой ума, замечательным чувством юмора и недюжинным терпением. Ему не надоедало повторять одни и те же вещи по несколько раз на дню, и Арина удивлялась его самообладанию, потому что темпераментом Рамеш обладал горячим, вспыхивал, как бумага, от любой искры и вечерами так орал на своих мальчиков за некачественную работу, что они потом долго сопели по углам. В присутствии Арины он сразу терял всю агрессивность, превращаясь из тигра в кота.