— Простите меня, — последнюю мысль произнес он вслух, и, когда она сорвалась с губ, понял, что сам выдал себя и что у него уже нет оружия, которым он мог бы защищаться.

— Замолчи, пес вонючий! — гаркнул комиссар. — И ты еще смеешь просить пощады.

Мрконич дернулся, словно от удара.

— Хорошо, хорошо, только ты мне все расскажи, — так же спокойно произнес Павлович. — Я имею право гарантировать тебе жизнь. Я тоже не очень верю, что это ты на фотографии, и, если все-таки это ты, что поделаешь, чего только не бывает в нашей жизни. Гражданская война. Вот твой командир роты, у него брат в четниках, а мы ему ничего не делаем. А сколько людей бежали от четников, и мы их принимаем, даем возможность искупить свои грехи. Так и тебе дадим возможность, если ты во всем честно признаешься. — В мягких словах командира Мрконичу послышалась какая-то товарищеская любовь, от волнения он не почувствовал, что кроется за этими словами, да и не мог почувствовать, потому что глаза его были полны слез, а в ушах раздавался какой-то шум.

— Только вы меня пощадите, — пробормотал он, — я все скажу. Я вам верю, я сам пришел в партизаны, сам понял, что совершил ужасную ошибку. — И он, давясь слюной и чуть ли не после каждого слова прося пощады, стал рассказывать все, что было.

Ристич ходил по комнате, а командир, опираясь локтями о длинный деревенский стол, внимательно его слушал.

— Когда я сбежал от усташей…

— Погоди, а это все правда, что ты сейчас мне рассказал? — Павлович вскочил со стула и впился взглядом в Мрконича.

— Клянусь, я ничего не солгал.

— И ты осмеливаешься после всего этого просить пощады? — закричал командир так, что проснулись и вскочили связные, которые спали здесь же в комнате на подостланной соломе. — Да я бы тебя своими руками повесил. Я сам тебя завтра расстреляю. Марш отсюда, вон с глаз моих, усташская сволочь!

Мрконич не шевелился, стоял как прикованный. Ноги налились свинцом. Прикусив окровавленную нижнюю губу, он понял, как просто его провели, и громко заплакал.

— Чего вы дожидаетесь? — прикрикнул командир на конвойного. — Гоните его отсюда.

Кривя лицо от боли, Мрконич медленно двинулся к двери. В комнате наступила тишина. Связные, проснувшиеся от крика командира, лежали и курили. Ристич все ходил вдоль длинного стола, каждый раз ударяясь об его края, а командир батальона, запустив пальцы в свои длинные волосы, сидел за столом и что-то бормотал, как в бреду. И кто знает, сколько продолжалось бы это неловкое молчание, если бы не открылась дверь и на пороге не показался Космаец в сопровождении незнакомого худого крестьянина… Командир роты был весь в поту, комкал в руках шайкачу, а волосы мокрыми прядями падали ему на лоб. Одна пистолетная кобура была расстегнута, а за другую зацепилась солома со жнивья, вырванная с корнями из земли.

— Вот тебе самый главный командир, — выдохнул Космаец и устало свалился на лавку у двери, — рассказывай ему, зачем ты сюда пришел и вообще все, что знаешь.

— Погоди, где ты нашел этого человека? — спросил командир Космайца и, почувствовав, что дело важное, встал из-за стола.

— Он сам все расскажет… Найдется у вас немножко воды? — спросил Космаец, увидев голубое ведро на низком стуле в углу комнаты, и подошел к нему. Он пил долго, словно не видел воды с тех пор, как началась война.

— …Комбинированный отряд готовится напасть на вас на заре, — так же, как Космайцу, повторил крестьянин, будто выучил эту фразу наизусть. — У них около двух тысяч винтовок. И меня председатель послал сообщить вам… я могу вас провести, если вы решите атаковать. Я знаю, где у них нет охранения…

Командир снял ремень, который висел на стене, затянулся и застегнул все пуговицы, точно собирался идти к генералу.

— Товарищи, тревога! — крикнул он своим штабным и повернулся к Космайцу: — Готовь роту. Товарища возьми проводником. Связные! Вот, дьяволы, спят, как медведи… Тревога, бегом марш в роты, тревога!

Деревенские собаки, как и их хозяева, спали непробудным глубоким сном, поэтому никто не заметил, как вышла из села «эта огромная армия» и в каком направлений она двинулась. Роты поднимались и готовились к маршу в строжайшей тишине, незаметно отводили сторожевые охранения и снимали аванпосты и часовых.

Быстро опустело село, на ночлеге остались только обоз и санчасть да несколько одиночек, усыпленных теплыми объятиями истосковавшихся молодых деревенских вдов и жен четников.

Длинная, растянувшаяся колонна ползла в темноте.

Когда ночь прошла половину своего долгого пути, небо открыло свои запоры и просыпало на землю холодный осенний дождь. Белые утоптанные тропинки сразу раскисли, стали скользкими и убегали из-под ног бойцов.

Двигались осторожно, часто останавливались, прислушивались. Вместе с разведкой шел Космаец, в двух шагах от него — проводник, закутанный в партизанскую плащ-палатку. У маленького хвойного леса проводник остановился, потянул Космайца за рукав куртки и что-то прошептал.

— Я тебя не понял, какие крестьяне? — тоже шепотом переспросил Космаец.

— Да наши крестьяне, — ответил он. — Мы так договорились. Председатель должен ждать меня здесь… Сейчас я их приведу.

Проводник двинулся к лесочку, но Космаец, которого жизнь научила никому не доверять, шагнул за ним, боясь, чтобы крестьянин не сбежал. Пройдя несколько шагов, крестьянин остановился, приложил ладони, ко рту и завыл протяжно и жалобно, как голодный волк.

— Да что ты орешь? — дернул его Космаец. — Ты, может, договорился с четниками, чтобы они напали на нас по твоему сигналу? Смотри, земляк, не рискуй головой, — он в ярости выхватил оба пистолета. — Если ты нас обманул, первая пуля твоя.

— Какой там обман, брат, — глядя не на партизана, а на его пистолеты, ответил крестьянин. — Слышишь? Они мне отвечают. Это наш сигнал. Сейчас выйдут. Я свое дело сделал, теперь они поведут вас на четников.

Через несколько минут, тихо посвистывая, из леса вышли человек тридцать крестьян с винтовками и патронташами.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствовал их один из крестьян и протянул руку Космайцу.

— Добрый вечер, — ответил партизан.

— Добро пожаловать, — говорил только один из мужиков постарше, с длинными усами, а остальные молча сдвигались в полукруг. — Давно мы вас ждем, уже и надеяться перестали, что вы придете. А сейчас времени нет долго гутарить. Му́йо, спасибо тебе, ты свой долг выполнил, навел охотников на след, иди теперь, отдыхай, — сказал усатый проводнику, а когда тот скрылся в темноте, он опять повернулся к Космайцу: — Я председатель комитета, а это моя армия. Мы разведали, где стоят часовые и аванпосты четников, проведем вас… Я думаю, нам лучше разделиться и пойти с ротами.

Вооруженные крестьяне в одно мгновение, как будто только этого и ожидали, разделились на несколько групп и выстроились один за другим в ожидании приказа командира роты.

— Одного из ваших товарищей надо выделить в разведку, — приказал Космаец. — Он покажет, где стоят часовые.

— Алекса, иди в разведку, — приказал председатель одному из своей группы и добавил: — Да смотри, а то я голову тебе сверну.

Невысокий, плотный, подвижный парень с крепкой шеей отделился от своих и подошел к Космайцу:

— Я готов, товарищ.

— Влада, возьми его и давайте вперед, — приказал Космаец и повернулся к председателю: — Сейчас здесь будет командир, если хотите, разойдитесь по ротам… Они далеко?

— Не очень. На Вельковом лугу.

— А черт его знает, где этот ваш Вельков луг, — усмехнулся Космаец.

— Да неужели ты не знаешь, где Вельков луг? Там до войны всегда была скотная ярмарка, а сейчас постоянно стоят палатки четников. Всю землю утоптали.

— Я слышал, — ответил Космаец и напряженно прислушался. — Вот и наши идут.

К лагерю четников двинулся только первый батальон, остальные два исчезли сразу же, как только покинули ночлег. Космаец знал, что первый батальон должен своей атакой если не смять отряд четников, то во всяком случае вышибить его из гнезда и гнать на второй батальон, который устроит засаду за селом, а немного в стороне, разбившись на мелкие группы, расположится и третий батальон.