Литмир - Электронная Библиотека
A
A

За это старушки угощали его свежим хлебом с каймаком и творогом, иной раз подносили ракии или чашечку кофе, а для своих детей передавали кусочек сала или вяленого мяса. И в селе, где побывал Звонара, начинали говорить о скором окончании войны и притом добавляли, что слышали об этом от одного «большого начальника, который служит в штабе» и знает самые свежие и самые верные новости. А «большому начальнику» никак не удавалось получить повышение. За все время войны он не дослужился даже до пулеметчика, хотя мечтал об этой должности, видя в ней первую ступеньку на пути к получению генеральского чина.

Об этом он и думал, стоя на посту, и не заметил, как из темноты вынырнули две тени, он увидел их, когда они были всего в нескольких шагах. Звонара испуганно вздрогнул, сжал винтовку, хотел закричать, остановить их, но в этот момент узнал своего взводного и автоматчицу Катицу Ба́бич.

— Товарищ взводный, скажите, где вас искать, если вдруг понадобится? — спросил Звонара, желая подшутить, а заодно и показать Космайцу, что часовой не дремлет.

— Поищи меня там, где слепой глаза ищет, — шутливо ответил взводный.

Звонара усмехнулся.

— Здорово отбрил, черт побери, а я и не думал, — сквозь смех проговорил часовой и снова закинул винтовку за спину.

«Смешной человек наш взводный, ей-богу, — думал Звонара, с завистью поглядывая вслед Космайцу. — Когда ему взвод давали, он не хотел брать, отказывался… А меня хоть командиром дивизии назначай, я не откажусь… Ну, командиром дивизии, может быть, трудно, а вот командиром бригады или батальона хоть завтра… Уж я бы батальоном вертел по своей воле. Ну что для этого требуется, садись на коня и гони вперед, голова не заболит. Только бы мне дали поводья в руки, сразу бы увидели, чего я стою… Опять кто-то шатается, спали бы, черти… О, этот за яблоками полез. Погоди, сейчас ты у меня запоешь…» — Он спрятался за толстый ствол и крикнул: — Стой, не шевелись, стрелять буду! — Звонара торжественно щелкнул затвором старой итальянской винтовки. — Руки вверх, не шевелись, стрелять буду, пропорю тебе брюхо, как корова рогами.

— Тише ты, бродяга черногорский! Ишь, раскудахтался, будто квочка, — ответил ему голос из темноты. — Свои люди, не цыгане.

Часовой узнал голос Мрконича и подошел поближе.

— Какие черти тебя носят? А… а-а, яблоки воруешь. Я таких молодцов как раз и ловлю. А что, если я тебя арестую и отведу к командиру роты?

— С чего тебе меня трогать? Ведь тогда и я завтра тебя арестую, если на месте застукаю. Мы же свои люди, дурень ты этакий, из одной роты… Возьми-ка лучше яблочко, попробуй, сладкое какое! — Он засунул руку за пазуху и вытащил несколько яблок. — Так жрать хочется, кажется, живую черепаху съел бы. Возьми, съешь, ты, конечно, и не пробовал, раз тебя поставили их стеречь.

— Факт, не пробовал, — Звонара машинально взял яблоко, сунул в рот, но тут же вздрогнул, словно его пчела ужалила. Откушенный кусок застрял в горле, и он еле откашлялся. — Черт тебя побери вместе с твоими яблоками, — швырнул он огрызок за плетень.

— Что бросаешь, не такие уж они плохие.

— Проваливай отсюда, проходимец, пока я тебя не арестовал, — вдруг вспыхнул Звонара. — Знаешь, что за воровство полагается пуля в лоб.

— Да ты не дури, — испугался Мрконич, увидев, что часовой сжимает винтовку. — Какое же это воровство?

— Не прикидывайся дурачком. Ты отлично знаешь, что за такие дела сразу голову свернуть могут… Если хочешь знать, меня здесь поставили, потому что знают, я никогда чужого не беру.

— Я голодный, я жрать хочу, понятно тебе, скотина этакая. Слопал бы покров с мертвой матери, а ты тут…

— Катись с глаз моих долой, — оборвал его Звонара.

«Забывают люди, за что воюют, — размышлял Звонара, когда Мрконич поспешно убрался прочь. — По мне, лучше подохнуть с голоду, чем воровать…»

Сменившись с поста, Звонара все думал о Мркониче и никак не мог уснуть, он долго ворочался на твердых ветках, из которых была сделана постель.

Уже луна опустилась за горы, уже вернулись со своей любовной прогулки Космаец и Катица, уже Стева пришел из штаба, а Звонара все не мог глаз сомкнуть. «Политрук опять слушал Москву, наверное, у него хорошие новости… Надо бы ему рассказать о Мркониче, пусть прижмет его малость… Нет, это не по-мужски, подумает, что я доносчик и подлиза…»

Начало светать. В траве все громче трещали кузнечики. Горные цепи сбросили темный плащ ночи и облачились в лиловые одеяния, потом сменили их на розовые.

В листве загомонили птицы, настроили свои флейты соловьи, и понеслись заливистые трели.

По дороге проскакало несколько всадников. Они постепенно удалялись, вот уже слышится только цокот подков. Веки Звонары сомкнулись. Он уснул.

VII

Командир роты Иво Божич почти целый день провел в одиночестве в каморке, где находилась его канцелярия. Это была хибарка с закопченными стенами без окон и дверей, с дырами в потолке. Пока Иво занимался размещением роты на отдых, его связной устроил среди комнаты стол, кинул на пол охапку прелых кукурузных листьев, покрыл их плащ-палаткой и реденьким одеялом. Это гораздо больше походило на могилу, чем на постель… Целый день здесь царила тишина, связной сидел перед дверью и никому не разрешал входить внутрь, даже когда пришла санитарка, он сказал, что командир спит и никто не должен его тревожить, потому что он плохо себя чувствует. Иногда Божич начинал бредить и кричать: «…Заходи с правого фланга… Гранатометчики вперед…» Голос его был то резким и тонким, как свист хлыста, то глухим и хриплым. Приходя в себя, он чувствовал, как его обливает холодный пот, а зубы стучат в лихорадке, хотя на дворе было жарко. Голова кружилась, а по телу бежали мурашки.

Только перед закатом Божич забылся и задремал. Он дышал тяжело, будто кто-то душил его за горло, в глотке пересохло. Потом вдруг вспотел, и словно пелена спала с глаз. Он крепко уснул, а проснувшись, увидел рядом с собой Космайца: тот сидел на земле, по-турецки поджав под себя ноги.

— Ты что сидишь надо мной, я еще не помер, — сердито пробормотал Божич. — Лучше бы ротой занялся. Наверное, еще и оружие не почистили.

— Не беспокойся, все в порядке.

— Правда?

— Конечно… Скажи лучше, как ты себя чувствуешь. Здравкица говорит…

— Не слушай ты эту сплетницу… Надоедает мне каждую минуту, все хочет отправить в санчасть. Грозит пожаловаться комиссару. Пока на ногах стою, не пойду в санчасть, пусть хоть самому богу жалуется.

— Знаешь, Иво, а я голосую за ее предложение, — серьезно ответил ему Космаец.

— Эх ты, — грустно вздохнул Иво.

Он чувствовал усталость, ломоту во всем теле, голова была тяжелая, в ней бродили грустные мысли; жил он в каком-то полусне, а в ушах шумело, будто где-то вдалеке гудел самолет.

— Скоро окончится война, и твоя жизнь будет нужна еще больше, чем сейчас, — избегая смотреть в глаза Божичу, говорил Космаец, — так что ты должен беречь себя.

— Знаю, знаю, — улыбаясь закричал Божич, — хочешь использовать мою болезнь и сделаться командиром роты. Пожалуйста, я тебе и так уступаю. Мне куда легче было пулемет таскать.

— Нужна мне твоя должность! — разозлился Космаец. — Я шел в партизаны не за чинами да должностями.

— С тобой и пошутить нельзя. Рассердился, как боснийская красотка. Даже Здравкица не сердится, когда я ее ругаю. А она настоящий сорванец. Ее ругаешь, а она смеется, точно ее хвалят. Замучила совсем порошками, хочет меня отравить.

Божич немного помолчал и спросил:

— Что сегодня нового? Не привезли еще боеприпасы? Знаешь, я прямо боюсь в штаб идти, сразу поругаюсь с комиссаром… А что слышно на Восточном фронте?

— Говорят, Красная Армия начала наступление и прорвала немецкую оборону на румынской границе в районе Ясс.

— А больше ничего?

— А этого разве мало?

— Хотелось бы еще больше… ну, например, приходишь ты ко мне и говоришь: война кончилась! До чего она, проклятая, мне надоела, словно кость в горле застряла — ни проглотить, ни выплюнуть… Хорошо бы заснуть и чтоб проснуться, когда уже все успокоилось. — Божич устало закрыл глаза и долго лежал молча.

12
{"b":"846835","o":1}