Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Все вокруг было спокойно. Только тихонько потрескивали костры, да иногда слышались голоса часовых. Село, рассыпанное по склонам холмов, тоже спало, не слышно было даже лая собак. Откуда-то издалека доносился глухой гул артиллерии, в горах разрывал тишину треск тяжелого пулемета.

— Когда Божич придет в себя, скажи ему, что я нашел того, кто расстрелял моих… моих родных, — проговорил комиссар, когда санитарка принесла носилки.

— Хорошо, товарищ комиссар, я скажу ему, — механически согласилась Здравкица и прибавила: — Кажется, кризис миновал, приходит в себя.

Божич слышал какой-то шепот над своей головой, но не мог открыть глаз. Веки были тяжелые и, как ледяные глыбы, давили на белки. Его терзал невыносимый внутренний холод. Снилось, что идет дождь, а он без рубашки, завернувшись в плащ-палатку, ощущает удар каждой капли и слышит знакомый голос, который приказывает ему одеться. Наконец этот голос возвращает его к сознанию.

— Как мне холодно, дождь, что ли, идет? — спросил Иво, боязливо открывая глаза.

— Все хорошо, все хорошо, — торопливо заговорила санитарка, — сейчас мы тебя перенесем в санчасть бригады.

— Я ранен?.. А, это ты, Влайо? — Иво повернул голову к комиссару. — Черт побери, видишь, как на войне бывает… Закурить бы…

Ристич вздохнул и дал Божичу сигарету.

— Закури, — сказал комиссар и, встретив взгляд санитарки, добавил: — Ничего, ничего, пусть закурит. — Когда Иво сделал первую затяжку, Ристич придвинулся к нему и взволнованно заговорил: — Иво, помнишь, я говорил тебе про жену и сына?.. Я нашел этого коляша. Глаза никогда меня не обманывали. Я его узнал.

— Кого ты узнал? — Божич печально взглянул на комиссара.

— Того. Он убил мою жену и сына… Мои глаза никогда меня не обманывают. Что с ним делать?

— Если это так, что поделаешь, расстреляй его, — командир роты тяжело вздохнул. Сигарета выпала из его пальцев. Глаза закрылись, а голова склонилась набок.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Космаец - img_3.jpeg

I

Вероятно, впервые в долгой истории Сербии в эту тяжелую осень многие сербы забыли отпраздновать день рождения короля — его двадцатилетие. Шестого сентября командиры четнических отрядов не посылали поздравлений юбиляру, а большинство колоколов на церквях молчало. На алтарях не пахло ладаном, но зато вся Сербия пропахла порохом. Бои разгорелись с невиданной силой. Первый пролетерский корпус через Ма́льен и Сувобо́р спускался в долину Колуба́ры, а двенадцатый ударный корпус пробивался через По́влен и Медве́дник и подходил к Ядру. В то же время оперативная группа дивизии приближалась к Ру́днику и стучалась в двери Шума́дии. Сербские дивизии, сведенные в корпуса, освобождали территории около Ибра, Мора́вы и Ниша́вы вплоть до Ти́мока. Войска оккупантов больше не могли удерживать бурный натиск Народно-освободительной армии и все чаще прикрывались отрядами квислинговцев. Теперь еще больше, чем раньше, немцам пригодились четники, не́дичевцы и льо́тичевцы в Сербии, усташи и домобра́ны в Хорватии, бали́сты из числа мусульман на Косовом поле и в Мето́хии и белая гвардия в Словении. Все это отребье было разного происхождения, они носили разные названия и были по-разному организованы, но все были вооружены немецким оружием, и все воевали против партизан.

Иногда, особенно под пьяную руку, они ссорились между собой, ненавидели друг друга, но лютая ненависть, что толкала их на борьбу против партизан, была их общим знаменем, на котором красовался двуглавый орел, а под ним кривой крест. И когда военный немецкий корабль, за который цеплялись квислинги всех цветов и оттенков, начал тонуть под натиском русских фронтов, четники всполошились. При отступлении под ударами партизанских кулаков они теряли на только моральную, но и физическую силу. Крестьянская молодежь, которую силой заставили встать под черный флаг Михайловича, бежала и с оружием переходила на сторону партизан. Многие коляши, оказавшиеся в трудном положении, убегали из своих отрядов, прятались в лесах, бродили группами или поодиночке, убивали работников народной власти в освобожденных районах, нападали на пешеходов, грабили крестьян и превращались в разбойников с большой дороги, а некоторые бежали в родные края и скрывались в землянках, выкопанных недалеко от своих домов. Им с каждым днем приходилось все хуже, но надежда не покидала их. Четники верили, что король Петр с ними, и надеялись на него. И чтобы показать народу, что король еще их и они преданы королю, командир комбинированного отряда по обороне западного фланга Сербии Дра́ган Пе́трович, брат Космайца, член главного комитета социал-демократической партии, которого Драже Михайлович произвел в чин майора как раз перед началом форсирования Дрины частями пролетеров, в окруженном городе Ужице решил хотя бы двенадцатого сентября торжественно отметить день рождения короля. «Лучше позже, чем никогда», — посмеивались горожане, которых штыками согнали в церковь на это торжество. Перед началом «благодарения» Петрович как представитель «правительства» должен был зажечь первую свечу. У него дрожали руки, ведь и за этими толстыми церковными стенами было слышно, как где-то в горах рвутся снаряды и лают тяжелые пулеметы. Свеча не горела, она гасла, словно на ветру.

— Кончено, братья, королевская свеча больше не будет гореть, — шептались горожане, оглядываясь на дверь, чтобы поскорее улизнуть отсюда, с этого дьявольского праздника.

После богослужения в большом зале церковного дома начался пьяный кутеж. Вино лилась, как вода. У музыкантов лопались струны, стоя на коленях вдоль зала, они склонялись перед хозяином. На их смычках трепетали тысячные банкноты.

— Эй вы, черные образины, — комкая длинную бороду, сверкая покрасневшими глазами, кричал Петрович на скрипачей, — почему у вас смычки еще целы?.. Запомните меня, мои денежки и день рождения нашего короля… Пока жив король и такие храбрые сербы, как мы, Сербия не будет коммунистической… А эти, которые шумят, — командир протянул руку в сторону гор, откуда доносилась пальба, — эти скоро завоют от боли. Погодите, вот приедет король, на всех виселиц хватит. Точите ножи, братья сербы… — Но в этот момент Петровича позвали слушать Лондон. Король Петр, по совету своих друзей в Англии, призывал спасать то, что еще можно спасти, призывал «дорогих братьев, сербов, хорватов и словенцев» объединиться в эти великие и решающие дни.

«Только объединившись в борьбе, вы сможете сохранить незапятнанной честь и славу Югославии и увенчать окончательной победой прекрасную легенду храбрости и любви к свободе, которой вы до сих пор восхищали весь мир, — несся в эфире голос короля. — Сейчас, когда победоносные армии Советского Союза стоят на нашей границе с одной стороны, а американские и британские — с другой стороны, я призываю всех сербов, хорватов и словенцев объединиться и присоединиться к Народно-освободительной армии…»

Пьяный майор Петрович выхватил парабеллум и выпустил восемь пуль в радиоприемник. Собравшиеся на пир горожане всполошились, бросились к дверям, музыканты поломали в давке смычки и спрятались под столы, откуда торчали только их ноги. Четники, окаменев, стояли в зале, не зная, что делать.

— Братья, вы слышите? — Петрович схватился руками за голову и со стоном свалился в кресло. — Это же предательство, братья! Наш король предал нас.

— О, господа, прошу маленькое слово, маленькую речь, — не растерялся американский полковник, представитель западной армии у четников, приглашенный на торжество. — Я хорошо знаю вашего короля. Он никогда не капитулирует перед коммунистами. Эта его речь, на самом деле вовсе не его. Это дело рук тех, которых вы называете monkey[37]. Кто-то другой говорил от его имени.

— Ошибаешься, господин полковник, — закричал Петрович. — Это он говорил. Я знаю его голос, знаю его лично. Он призвал меня присоединиться к коммунистам, призвал моих сербов присоединиться к большевикам.

вернуться

37

Monkey — обезьяна (англ.).

36
{"b":"846835","o":1}