Если четникам удастся уйти от первого, они нарвутся на второй, а если и здесь кто-нибудь чудом ускользнет из лап смерти, у третьего заслона костлявая уже никого не выпустит из своих когтей. Пока четники отсыпались после кутежа, партизаны вынесли им смертный приговор.

Ночь была холодная и темная, настоящий спутник партизан. Шел дождь, он барабанил по листве, поэтому не слышно было треска валежника под ногами. Разведчики шли осторожно, останавливаясь через каждые десять шагов. Штефек весь превратился в зрение и слух, он все слышал, даже трудное дыхание своих товарищей.

— Осторожно, товарищ, на опушке леса стоит часовой, — прошептал юноша, который шел проводником, когда сквозь редкие деревья проглянул клочок неба, серого, как посконная холстина.

Штефек почувствовал крепкий запах табака: «Немецкие сигареты курит, наверное, близко», — и, сжимая тесак, двинулся дальше. Рядом с ним шел проводник, а немного позади Остойич, прикрывал их Звонара с пулеметом. Они подбирались тайком, останавливаясь и прислушиваясь на каждом шагу. Они были уже на опушке леса, но часового не видели.

— Я вечером здесь был, — как бы оправдываясь, ответил проводник на озабоченный взгляд Штефека. — Часовой стоял вот здесь, где мы сейчас лежим.

— А теперь, видишь, его нет.

— Надо его поискать, может быть, напился и спит.

— Да не будь ты ребенком.

— Вы же не знаете лохмачей. Они могут… — юноша не договорил, невдалеке мигнул луч карманного фонарика. — Осторожно, патруль идет, — парень опять поспешно спрятался.

Сейчас партизаны лежали, укрывшись за толстыми дубами, замаскировавшись ветками. Свет приближался, луч колебался, прыгал по земле, шарил в ветвях. Партизаны застыли, превратились в неподвижные пни. Что будет, если их заметят? Не может ведь из-за них провалиться вся операция? Еще издалека послышались хриплые голоса, скверная ругань. Четники прошли в нескольких шагах от партизан, шальной луч света ударил Штефеку в лицо, он схватился за гранату, но в это мгновение луч метнулся в сторону, скользнул по густым ветвям дуба, скатился по стволу дерева и скрылся в кустах. И как раз в тот момент, когда бородатые четники поравнялись с разведчиками, из леса шагах в десяти от партизан донесся заспанный голос:

— Стой! Кто идет?

Фонарик погас.

— Что ты орешь, осел сонный? — ответил ему злой пьяный голос.

— Стой, стрелять буду!

— Ну, нет, в «Корону» не смеешь стрелять.

— Меняют часовых, — догадался Штефек. — «Корона» — это пароль.

Разводящий с патрулем был не дальше чем в десяти шагах от Штефека, он мог отлично слышать весь разговор.

— А я думал, что вы уже пошли на операцию, — сказал сонным голосом часовой и сладко зевнул. — Я согласен стоять здесь, пока вы там перережете всех этих хорватских выродков.

— Ты спал? Целый час тебя ищем, — хмуро ответил ему разводящий. — Знаю я тебя, деревенская сволочь… Теперь иди, дрыхни. А ты, Бане, смотри, чтобы эти негодяи ненароком не почесали тебе спину.

— Ничего, впервой, что ли, — ответил новый часовой.

«Погоди, сука, мы еще посмотрим», — словно отвечая четнику, подумал Штефек.

— А ты не слышал, когда мы выступаем против этой скотины? — спросил старый часовой нового, когда разводящий двинулся вперед.

— Господин командир еще спит, он приказал, чтобы мы были готовы с первыми петухами, — ответил первый и, зевая, долго не мог закрыть рот. — С той стороны перебежали два мужика, они рассказывают, как партизаны наших баб… Ха-ха-ха… Спят с ними. Ну, мы так и возьмем их тепленькими под одеялами… Петрович обещал каждому по десять тысяч динаров в награду, если разобьем эту падаль. А Шврчу из Шато́рне он авансом произвел во взводные.

— Меня хоть бы отделенным назначил, только бы на посту не стоять, — сказал тот, которого сменили. — Ненавижу это дело. Стоишь, стоишь, зашуршит что-нибудь, так сразу кажется, что это красные подбираются.

— Нет, ты знаешь, все-таки Шврча счастливый. Не будет теперь стоять на посту, даром получил повышение. Подумаешь, велика важность — партизана убил. Да сколько я их за войну уложил? И никакого тебе повышения.

— Нам партизаны повышение дадут, — ответил ему первый. — Знаешь, Бане, я видел скверный сон. Стоял я, ждал смены, ну, задремал немного. И показалось мне, что война кончилась, а мы собрались и делим золото. Куча огромная, как скирда соломы, желтая такая. Я увидел ее, прямо чуть с ума не сошел, и ничего…

— Сейчас лучше всего быть сумасшедшим. Никто его не тронет. Вот и этот Шврча из Шато́рне — дурак набитый, а как дали ему повышение, он сразу же влепил мне пощечину, это, говорит, чтобы я его помнил.

— Ну, ты его и без пощечины будешь помнить. Дураков всегда помнят, — пошутил первый часовой и поинтересовался: — Ракии больше не осталось? Пойду хлебну да посплю немножко, до первых петухов.

«Иди, иди, золотко мое, спи. Уснешь и не проснешься больше», — мысленно ответил ему Штефек.

Шлепая башмаками по грязи, первый часовой скрылся в темноте. На фоне темного неба рисовалась теперь одна фигура, закутанная в длинный плащ с капюшоном. Часовой долго не двигался с места, стоял как столб и таращил глаза в темноту леса, словно чувствовал, откуда ему грозит смерть. Партизаны, припавши к деревьям, не чувствовали, как стекает по их спинам вода, и едва сдерживались, чтобы не стучать зубами от холода. В конце концов часовой немного оживился и стал шагать по узкой тропинке вдоль опушки леса. Штефек ожидал, может быть, он присядет, но часовой двигался взад и вперед, как маятник, он несколько раз прошел мимо Штефека, но каждый раз довольно далеко, одним прыжком к нему приблизиться было нельзя. Надо было подобраться к нему поближе, и Штефек сделал несколько шагов на цыпочках, но задел какую-то ветку, и вода хлынула с дерева. Часовой настороженно остановился, прислушался и, когда все успокоилось, продолжал ходить. Теперь он уже проходил ближе. Штефек вытащил нож из ножен и зажал его в руке, какое-то внутреннее чувство подняло его, толкнуло вперед. Все тело сжалось, голова ушла в плечи, ноги подобрались, словно пружины, готовые подбросить его, когда это будет нужно. В этот момент четник приблизился к нему, замедлил шаг, достал сигарету и щелкнул немецкой зажигалкой. Короткий язык пламени вырвал его голову из темноты. Он наклонился, чтобы зажечь сигарету, и почувствовал, как что-то тяжелое свалилось ему на спину. Он выпустил сигарету, зажигалка выскользнула, что-то сильно укололо его в левое плечо, а холодная рука сжала горло.

— Остойич, веди роту, скажи, что все в порядке, — скорее выдохнул, чем сказал, Влада, убедившись, что четник мертв.

В лесу что-то упало, загремело (Звонара выругался: «Чтоб тебя вороны склевали»), и опять все замолкло, а через минуту один за другим на поляну выбежали партизаны.

— Это ты его обработал? — вполголоса спросил Космаец Штефека, который стоял рядом с мертвым и курил его сигареты.

— На всякий случай запомни, у них пароль «Корона», черт их знает, может, впереди еще есть часовые.

— Часовых больше нет, — вмешался паренек из крестьян. — Можете не беспокоиться. Мы здесь все изучили… Отсюда до палаток не больше пятидесяти метров, если бы не дождь, вы бы услышали, как они храпят.

Рота осторожно построилась в цепь, где в первом ряду заняли места пулеметчики и автоматчики, в нескольких шагах позади них двигались гранатометчики, а затем уже бойцы с винтовками и подносчики боеприпасов. Двигались медленно, ступая на цыпочках, вздрагивая от каждого шороха, нервы были напряжены в ожидании сигнала к атаке.

Сквозь тонкую сетку дождя уже показались серые ряды палаток, стоящих под развесистыми дубами, между ними в нескольких местах горели костры. Космаец подумал, что надо остановиться, и так уже слишком близко подошли, но в это мгновение слева затявкал пулемет — сигнал к атаке, и что-то дикое заклокотало кругом: с лихорадочной поспешностью строчили автоматы, выли и взрывались гранаты. Земля застонала, вздрогнула, помчалась назад под ногами партизан. Снопы пуль, как светящиеся жуки, неслись в одном направлении, свистели и роились, как обеспокоенные пчелы. Со всех сторон понеслись крики и вопли. Из палаток послышался испуганный визг женщин, тяжелые стоны.