Захватив меч, она отворила дверь и пошла прочь от скорбной комнаты. Неважно, что подумают встречные прохожие. О еде Руми позаботится потом. А сейчас — уйти подальше от давящего беспощадного рока. Хватит пока с неё каменных громад.

Пышное цветение дворцовых садов уже не радовало глаз. В душе Руми понимала, что шансы её ничтожны, даже если она найдет перстень. Друзья правы — её воля может сломаться, но неужели это испытание станет самым сложным? «Я выдержу, — говорила она себе, — ради себя, ради всех». Множество взглядов провожало её, и Руми знала, что это не к добру. Если она уйдет из столицы так, то пути назад не будет, она станет пожизненным изгоем. Не увидит больше чудесного сада Диларам и улыбки Симериона.

— Она принесёт беды! В ней возродился дух Оссэ! — донесся до неё чей-то возглас.

В гневе Руми развернулась, чтобы взглянуть на обидчика. В тени платана стояла группа знатных фениксов, тех самых, что вполне приветливо общались с ней на балу. На их лицах читалось презрение, смешанное с суеверным страхом.

— Кто из вас посмел такое сказать о дочери Сингардилиона? — крикнула она, обнажая хромированную сталь.

В руках фениксов вспыхнуло пламя. Руми в ужасе поняла, что они всё знают, они её видели. Знатные господа смотрели на дерзкую девчонку, всерьез готовые биться с ней, но она не собиралась сдаваться. Они должны ответить за то, что посмели заявить вслух прямо при ней.

— Мало Сингардилиону было упустить одного Оссэ, так он решил вырастить нового из своей проклятой Духами дочери! Уходи в монастырь, забейся в угол, не пятнай своим присутствием имя царя и Симериона! — сказал один, и ярче огня в руках сияли яростью его глаза.

Руми отступила на шаг. Она хотела зарыдать, но позволить злобным фениксам наблюдать свою слабость не могла.

— Мне плевать, что вы думаете! Сидите дальше в оковах своего страха! — выпалила она и отвернулась, боясь не справиться с чувствами.

Зашуршала трава. Фениксы решили не драться, а уйти. Руми сжала меч так сильно, что заболела кисть. Все страхи воплотились. И самое ужасное, что Руми провалила это испытание. Что будет, когда она столкнется с настоящим первородным злом? «Хуже не станет, — шептала она, глядя, как слезы разбиваются о рукоять, — больнее меня не ранить». Руми лишь надеялась, что во внешнем саду печаль утихнет. Ещё много кто шептался о ней, но она оставляла их позади. Понимала, что новой перепалки сейчас не выдержит и опозорится.

Вниз по дороге шла легко, но хотела бежать, чтобы скорее оказаться вдали от фениксов. Хотела, чтобы ветер свистел в ушах. Но ноги ещё не окрепли после предыдущего забега на край города. Руми вспомнила, как торжественно въезжала в столицу на слоне. Будто сто лет прошло с того момента. Теперь она идёт, презираемая, на верную смерть.

Больше часа Руми спускалась по каменной улице под палящим солнцем, и капли пота стекали по разгорячённому лбу. Наконец она очутилась в благословенной тени плодовых деревьев вдали от злых взглядов. Что-то неуловимое влекло в глубины рощи, будто какая-то тайна желала открыться. Руми свернула с основной дороги на тропинку вдоль узкого ручья. Странно, но чем дальше она заходила, тем слабее терзали душу гнев и обида, пока не отступили вовсе.

Руми вышла на небольшую круглую поляну, посреди которой росло тюльпановое дерево. Гордым гигантом оно возвышалось над остальными деревьями, почтительно отступившими в сторону, и, казалось, склонившимися перед ним. Руми удивилась, как не приметила его раньше, когда въезжала в город. Возле выпирающих из земли корней бил родник, дававший начало ручью у тропы. Кружевную приятную тень давала раскидистая крона, усеянная желтыми, почти золотыми цветами. Тоска сжала сердце Руми. Дерево словно не принадлежало этому миру, как не принадлежала и Золотая Орхидея. А может, это лишь иллюзия памяти, вызванная их отдаленным сходством.

Обойдя дерево, Руми увидела, как расходится витой ствол, а место сердцевины занимает каменная статуя женщины. Словно Живущая на Земле застыла в камне. Длинный нос и острые скулы делали её вовсе не похожей на феникса, но легкий топ с воздушными рукавами (и как мастер передал их легкость?) и короткие штаны, перетянутые широким поясом, указывали, к какому народу она принадлежит. Статуя чуть наклонила голову вправо, и волосы кольцами спадали на плечо. На лице навек застыла едва уловимая печаль, и слёзы могли задрожать на прикрытых глазах, будь статуя живой. Руки она согнула в локтях, а узкие каменные ладони раскрыла. Руми снова перевела взгляд на волосы и заметила, что они собраны в хвост. Фениксы редко делали даже простые прически, предпочитая ходить с распущенными кудрями, но было, помимо самой Руми, одно значимое исключение…

— Я так и знал, что ты придешь сюда, — произнес кто-то за спиной..

Руми вздрогнула, обернулась и увидела Ханума, беспечно крутящего курительную трубку в руках. Выглядел он скучающим, словно стоял здесь уже давно.

— Как ты это понял? — поинтересовалась Руми.

— Некоторые вещи предсказуемы, — ответил он, широко улыбнувшись. — Например, что ты захочешь увидеть Руну.

Руми дерзнула коснуться каменной ладони. Статуя оказалась теплой, словно в ней могла течь живая кровь, и Руми почувствовала боль всех, кто пережил эту утрату. Поняла, как прежде никогда не понимала, страдания Коуршана. Он помнил Руну во всём величии рассвета, прогоняющего мрак и устанавливающего торжество жизни над смертью. Правительница Мелеха была вечной, как утро, как весна, и вся природа приветствовала её. И погибла, как до неё не погибал никто. Мир осиротел в тот день. Теперь Руна стоит, скованная нерушимым обетом. Провидение не сжалилось над Коуршаном, и, не знай Руми о последней воле лучшей из фениксов, тоска бы изъела её сердце. Тоска живых о тех, кто более достоин жизни. Всё же Коуршан рассудил иначе, отступив от мечты…

— Я не знала, что это Руна, — сказала Руми, очнувшись от печальных дум. — Меня привело смутное предчувствие, что я должна здесь быть. Почему она внутри дерева? Разве не должна лежать в гробнице во дворце? Не извлекали же её из ствола когда… когда…

— Царь распорядился вынести Руну в сад. Считал, что ей место среди живой природы, а не в каменном склепе. Рассказывали, что уже на следующий день из земли пробился росток тюльпанового дерева. Удивительно, в какого гиганта вымахал всего за семнадцать лет! И остальные деревья перед ним почтительно отступили, — купец мечтательно засмотрелся на жёлтые цветы, молча думая о чём-то своём.

— Ханум, ты один веришь в меня. Но мне нужно идти, прощай, — Руми поспешила назад, к главной дороге.

— Стой! Ты так и пойдешь в кузни Адзуны без еды и воды? Там достать негде будет, — крикнул он вслед. — Подожди немного, скоро подойдут Игнэ и Витэ, тогда вместе двинемся в путь. Симерион помогает им собраться.

Руми от изумления застыла на месте, а потом медленно обернулась к купцу, ещё не до конца веря в услышанное. Ханум улыбался и кивал головой, давая понять, что сказанное — правда.

— Симерион?! Помогает?! — всё же решила переспросить Руми.

— Да, помогает. Мы его убедили. Никто из фениксов, как ты и пожелала, не будет тебе препятствовать. Не лишняя просьба, учитывая, что твои родители уже едут в столицу.

— Как родители едут?! — от обилия неожиданных новостей у Руми кружилась голова. — И что, Симерион их удержит?

— Обещал. Он же повелитель. Скучно ему не будет, не переживай, дел у него много, — Ханум не выдержал и закурил.

— Всё же я не понимаю, как вы его убедили? И как ты убедил Игнэ? Он был против похода за перстнем.

— Ну… в общем, Симерион отлично понимает, что на месте ты всё равно не усидишь. Он верит в тебя и потому отпускает, пока сам подготовится к твоему возвращению. Чтобы ты жила среди благодушных фениксов.

— Интересно. Что-то ещё? — Руми пытливо уставилась на купца, чувствуя раздражение от его безмятежности.

— Да, я забыл, что ты можешь не знать. Император драконов отправил самого могучего воителя Ливнера убить перводемона и забрать Золотую Орхидею.