Кашлянув, мужчина прячется за чашкой кофе.

— Давайте закроем эту тему. — легко переключаюсь я. — Лучше скажите, может, Снежане ещё что-то нужно? У нас есть много детских наборов для ванной. И игровых, и принадлежностей для купания. Есть…

— Завтра тебя наберёт мой помощник. Подпишем договор, а потом уже будем думать. — внезапно произносит он, выглянув из-за чашки. — Мне на самом деле ничего лучше не говорить до того, как мы не подпишем соглашение. А Снежане… Вы лучше напишите мне список, что по вашему мнению может потребоваться моей дочери и… — мнётся. — У вас есть мой личный номер телефона. Можете туда сбросить эти супермаркеты и магазины с доставкой, которыми вы пользуетесь. Я никогда не занимался ничем подобным, поэтому мне лучше наглядно. Исходя из всего сказанного, предлагаю вновь вернуться к обращению на вы. Если вы станете моей клиенткой, будет неэтичным подобное общение.

Что он сказал?

Медленно перевариваю услышанное, не понимая, как к этому относиться. Признаться, я рассчитывала не на совсем его помощь. Не на личную. У него целое адвокатское бюро. Он ведь только вчера жену похоронил. Зачем ему эта война?

— Поправьте меня, если я ошибаюсь, — нервно передёргиваю плечами и выдыхаю, — Вы готовы представлять в суде мои интересы против… против Богданова Алексея? И вы точно знаете, да, кто он такой?

— Думаю, до самого судебного процесса с ним дело не дойдёт, но многое зависит от ваших аппетитов.

— У меня нет никаких аппетитов. Мне ничего от него не нужно. — внутренне холодею. — Я просто не хочу с ним жить. Хочу штамп о разводе. Хочу… чтоб мой ребёнок остался вместе со мной. Ничего делить не надо.

Евгений кривит губы, недовольно морщась.

— Я чего-то не понимаю, видимо. Если вам нечего не надо, то почему не разойтись по обоюдному согласию?

— Потому что он против этого обоюдного согласия, это же очевидно. — изумляюсь я.

Он точно хороший адвокат? Как-то у него голова плоховато работает.

— Это как раз понятно. Не понятно, почему. Подумайте об этом.

Застываю. Это странно, но я ведь и правда особо не думала об этом. Лёшей должно что-то двигать. Возможно, он просто психически нездоров? Психопат… Из вредности и психических отклонений не желает отпускать свою жертву на волю. Любящий… Вот уж точно вряд ли. Пусть боженька отведёт.

— Я не знаю. — пожимаю плечами, отставляя пустую чашку.

— А я не спрашивал. Просто предложил начать именно с этого, как я уже и сказал, завтра.

А почему бы собственно и не да, а? Может, пора уже начать и наконец-то довести дело до конца, а не бегать и прятаться по съёмным, пусть и охраняемым квартирам? Я прекрасно понимаю, что штамп о разводе не избавит меня от Лёши. У нас общая дочь и мне бы очень не хотелось быть той, кто посадит её отца за решётку.

Вдруг и правда сумеем договориться? Уверена, есть случаи и похуже нашего, но как-то люди разводятся, расходятся и живут…

— В дверь звонят. — выводит из обнадёживающих мыслей голос Евгения.

Нервно улыбаюсь и наконец-то слышу сигнал домофона.

— Простите. — бормочу я. — Задумалась.

Соскальзываю со стула и иду в коридор, чтоб минуту спустя испуганного таращиться в монитор.

Жму кнопку и говорю как можно увереннее:

— Зачем бы ты не пришёл, убирайся! Передай своему хозяину, что мне ничего от него не нужно и впредь мы будем встречаться в общественных местах!

Тимур стоит, задрав голову вверх, и сверлит камеру суровым взглядом. По его непроницаемому лицу очень тяжело определить истинную реакцию на мои слова, но мне этого и не нужно.

— Телохранитель требуется, Елизавета Павловна? — за мгновение до того, как я хотела разорвать соединение, выдаёт шкаф.

— Что?

Удивлённо моргаю. Не сразу понимаю, что рядом стоит отец Снежки, подавая мне какие-то странные знаки руками.

Выгибаю бровь, наблюдая пантомиму в его исполнении.

— Тимур, входи? — спрашиваю, отвернувшись от экрана. Не уверена, что поняла правильно Князева, оттого и интонация в голосе вопросительная.

Евгений кивает.

— Тимур входи. — произношу уже уверенно, открывая ему дверь.

Очень надеюсь, что мой без пяти минут адвокат знает, что делает.

Я каждый раз смотрела сегодня на своего адвоката и понимала, что пропала. Пропала надолго и по самые уши.

Инга права, он чертовски крут. До невозможного сексуален, притягателен и умён. Гремучая смесь, которая не оставит ни одной женщине шанса на спасение.

Прикрываю глаза, вспоминая его речь в кабинете суда, и стон срывается с губ непроизвольно.

Голос, руки, губы, походка… Ухмылка, что не сходила с его лица, когда он не зачитывал, а выплёвывал одно требование за другим адвокатам моего мужа.

Как же я встряла… Почему мне спокойно не живётся?

Вот к чему мне все эти чувства? Ну нет у них шанса на жизнь. Нет! Это ни к чему хорошему не приведёт. Я просто не умею строить здоровые отношения. Это уже проверено. Ни семейные, ни любовные, никакие.

Он отец-одиночка, к чьей дочери я безумно привязалась. Снежка вчера, оставаясь у нас ночевать, назвала меня мамой, отчего я ревела потом в ванной полчаса. Я никогда не могла подумать, что смогу полюбить чужого ребёнка. По-настоящему полюбить, а не принять или так, на поиграться. Она такая… замечательная. И глаза у неё всегда такие печальные-печальные, что, ловя момент её улыбки или веселья, когда они начинают сиять, сердце радуется.

Я не должна была так привязываться к ребёнку. Не должна была позволять ей привязаться ко мне.

Я бегу… в очередной раз бегу от своих чувств, пытаясь утешиться иллюзией безопасности. Ни к чему хорошему мои чувства не приведут. Не приведёт и дальнейшая жизнь вблизи Князевых ни к чему хорошему. Одно только мучение будет для меня и девочек. Всё уже стало сложно, уже далеко зашло…

— Не понимаю, вы радуетесь или печалитесь? — слышу насмешливый голос Тимура и поворачиваюсь в его сторону.

Шкаф подпирает собой шкаф и разглядывает меня отчего-то весёлым взглядом.

— Я тебе уже говорила, спасибо? — спрашиваю, откинувшись на спинку кресла.

— Да. За сегодня раз десять.

Киваю.

Сегодня я получила то, чего хотела — штамп о разводе. Во многом благодаря Тимуру.

На самом деле Лёшины дела начали сыпаться до показаний его бывшего начальника безопасности.

Женя, как и обещал, через считаные дни ткнул мне под нос то, что я не хотела видеть всё это время. Причину, по которой муж никак не хотел терять статус семейного человека.

Небоскрёб напротив… мой.

Я смутно помню, что мне тогда втирал помощник Азарова, но подпись я свою всё же на нескольких бумагах оставила. Почему только забыла об этом, не понятно. Как и не понятно, почему Лёша мне ничего тогда не сказал. Ведь по факту его самого тогда Азаров взял за яйца. Выходит, Алёша всё же когда-то был хорошим и, узнав о правилах игры, пытался всё же из неё выйти, а я его подвела.

Очень жаль, что нельзя повернуть время вспять. Снять с рук хныкающую Кристинку, передать её няне и выставить из дома этого прохвоста, что напел мне песни о счетах и какой-то ерунде. Выспаться хотя бы, чтобы всё прочесть, а не доверять человеку на слово, видя его в третий раз.

Гоню от себя отголоски совести. Я больше не позволяю чувству вины диктовать мне правила собственной жизни.

Я ни в чём не виновата. Мы были тогда семьёй. Выпутались бы вместе. А учитывая дорогу, которой не просто продолжил идти мой бывший муж, но и какие дела перенял, мне и вовсе не о чем жалеть.

Да я и не верила ни во что это, пока не пришёл результат экспертизы, которая показала, что подписи мои, а не поддельные. Доверенность на мужа пришлось аннулировать, разумеется, а небоскрёб… А пусть и будет на нужды детского дома. Уж не знаю, получится ли там всё переделать и обустроить, но так будет правильным. По совести. Ну и не хочется по закону отвечать за подобные подмены, вздумай Лёша или Азаров подложить мне очередную свинью.