Понимаю, что в очередной раз сделала всё неправильно. Я должна была отыскать эти чёртовые две-три минуты и по-человечески поговорить с подругой.

— Значит, я поведу, садись к Кристине.

Не уверена, кому из нас двоих хуже, но в машине только моя дочь. Я не имею права не справиться со своими страхами.

Сажусь за руль и прошу всех пассажиров пристегнуться. Дочь реагирует на это без особого энтузиазма. Мне очень горько оттого, что приходится ей врать и увозить от отца таким образом.

— Мама, а мы вернёмся в понедельник? Мне надо в садик. Вдруг Снежка уже не болеет.

Я улыбаюсь, мысленно желая дочери, чтобы это детская дружба не исчезла во взрослой жизни.

— А мы ей завтра позвоним. — обещаю я.

Не хочу снова ей врать и придумывать, почему мы больше не будем жить у нас дома и ходить в тот же садик.

— У неё нет телефона, мамочка. Я же звоню, звоню… — обижается дочь.

— Зато у мамы есть беззвучный родительский чат. — смеюсь я. — Найдём мы твою Снежану, не переживай. Обещаю.

Всё сделаю для того, чтобы дочь как можно меньше от этого пострадала. Куплю телефон Снежане, буду оплачивать перелёты её семьи к нам в гости, дам возможность попрощаться…

«Меньшее из зол, да?» — укоряю сама себя.

К пробуждению дочери я успеваю заказать пиццу и гору сладостей. Мне хочется как-то иначе загладить свою вину, но Кристина очень переживает. Виной детским обидам не только отсутствие папы, но и отсутствие подруги.

Как выяснилось, Снежана не болеет… У девочки умерла мама.

Прикрываю глаза и воспринимаю короткий разговор с отцом подруги моей дочери. Щёки тут же колет от прилившей крови, а в груди тяжелеет.

Как я могла так поступить, ничего не узнав толком?

Стыдно до безумия.

Я позвонила такая довольная, спланировавшая всевозможные детские развлечения, радостная… А мне ответили убитым голосом, что Снежана никуда не пойдёт — у неё сегодня похоронили маму.

Как вспомню это чувство стыда и неловкости, так под землю провалиться хочется. Ещё хуже этого то, что Кристина всё слышала… И как отец её подруги на меня потом орал, за проблеянное «Простите».

Кажется, я порчу всё, к чему прикасаюсь.

Не успеваю допить вторую чашку кофе, как раздаётся звонок в дверь.

А вот, собственно, и пицца для Кристинки.

Поправляю халат и прохожу просторную гостиную. Мы два дня живём в съёмной квартире с чудесным видом на Набережную. В шикарной новостройке, о которой я когда-то и мечтать не могла бы.

Такая она, эта ирония.

Провожу по сенсорной панели домофона и вздрагиваю. У дверей стоит мой муж.

— Уходи, Лёша. — приказываю я, чувствуя, как внутри всё обрывается. — Дом на охране. Одно нажатие кнопки…

— Лиз? Лизок? Лиза! — вертясь по сторонам, Лёша наконец-то находит камеру и задирает голову выше. — Что происходит?

— Я всё знаю. Расстанемся по-хорошему. Отпустим друг друга и бог тебе судья.

— Что знаешь, я не понимаю. — он пожимает плечами, будто я никогда не видела, как он умеет мастерски врать и притворяться.

— Про психолога. Про аварию. Про лже-похищение. Мои аплодисменты Тимуру, хорошо отыграл. Я прониклась. Поверила. Это тебе тоже Сафина посоветовала? — ненавижу себя за эти слова.

Ненавижу!

Я же не хотела его видеть и слышать. Не хотела с ним разговаривать. Так почему же сейчас из меня всё это льётся и льётся, будто мне нужна его очередная ложь или диалог с ним?

— Родная, всё совсем не так. — его лицо даже не меняется. Он говорит это таким тоном, будто хорошо отрепетированную речь. — Я не стану тебе врать, да, где-то схитрил. Обманул. Да называй как хочешь. Но не смей меня обвинять в угрозе для своей жизни. — наконец-то его голос меняется, в нём звучат стальные нотки и отчётливое раздражение. — Я сделал всё для нашей семьи. Абсолютно всё. И сделал бы ещё раз, если бы того потребовали обстоятельства. Только ради нас, Лиза. Ради нашей дочери…

— Папа?

Чёрт!

Я вздрагиваю, резко обернувшись на сонный голосок своей дочери.

Она подбегает ко мне. Привстаёт на цыпочки, заглядывая в экран домофона.

— Папочка, ты вернулся! Привет!

Впервые за эти двое суток моя дочь улыбается.

Мне хочется рвать и метать. Хочется биться головой о стену, матеря себя самыми последними словами. Хочется плакать навзрыд и сидеть в тёмном углу, не шевелясь и ничего не чувствуя. Хочется… хочется, чтоб дочь не грустила.

— Кристина, иди умывайся и чисти зубки, мама сейчас подойдёт. — едва сдерживая рыдания, выдыхаю я, погладив белобрысую голову.

— Но мама!

— Иди, потом оденемся и пойдём с папой гулять.

Жду, пока счастливая Кристинка хлопнет дверью ванной комнаты, и, взяв себя в руки, чётко проговариваю:

— Здесь неподалёку есть кафе. Жди нас там. Будешь нас караулить, мы не выйдем. Придётся сжечь весь дом, чтоб увидеть нас. Ты всё понял? Ждёшь в кафе, Лёша!

Курьера встречаем уже в дверях, полностью одетые и собранные к прогулке. Приходится ненадолго задержаться, чтобы разложить вредности в кухне.

Кристина нетерпеливо топает в коридоре. Ей нет дела до пиццы и сладостей — она хочет к папе. Умом я понимаю, что она ни в чём не виновата, но любовь дочери к отцу, как и прежде, мешает мне ясно мыслить. Глядя в её чистые и невинные глаза, я постоянно начинаю сомневаться в правильности своего выбора.

Понимаю, что дочь не должна от этого страдать, но не могу ничего сделать. Она будет страдать. Будет скучать по папе, будет ждать его прихода, будет постоянно о нём спрашивать… а я не могу повернуть назад.

Перед выходом проверяю камеру домофона. Перед подъездом никого нет, но это не добавляет мне уверенности. Нас вполне могут ждать в подъезде громилы мужа.

Лёша пока ещё не знает, но вздумай он выкинуть нечто подобное, произойдёт конец всем его достижения.

— Ну скорее. — дочь нервничает, как и я.

Не хочу больше держать одетым ребёнка в коридоре и, собрав всю волю в кулак, отпираю дверь.

Иду на встречу с собственным мужем, словно не с ним, а с самой смертью. Дрожь пробирает от малейшего шороха. Не так скрипнул ключ в замочной скважине, не тот звук издала кнопка вызова лифта, не так закрылись его створки, не так пришёл в движение его механизм… Всё не так.

Не знаю, радоваться мне или огорчаться, но, оказавшись на улице, я не вижу никого вокруг подозрительного.

— А мы в кафе идём? — допытывается дочь.

— Да.

— А потом?

— А потом суп с котом. — ругаю себя за резкость и крепче сжимаю руку Кристинки. — Потом будет видно.

Делаю глубокий вдох и решительно шагаю вперёд.

Кафе, носящее банальное название «Сушитория», располагается сразу за нашим домом. Не уверена, что это законно, но оно буквально в самом здании на первом этаже. Лишь небольшой пристройкой выделяется из него.

У кафе замечаю две дорогие машины. Номера мне не знакомы, но ввиду отсутствия на парковке других, я отчего-то не сомневаюсь, что это личный транспорт моего мужа.

К моему удивлению, двери нам открывает Тимур.

Кристина приходит в дикий восторг, видя ненавистного мне начальника безопасности.

Никогда не прощу ему, что он заставил меня пережить.

— Здравствуй, принцесса. — улыбается этот шкаф.

— Дядя Тимур, привет!

— Здравствуйте, Елизавета Павловна.

— Можешь не стесняться, «Объект 2» всё ещё актуален. — игнорирую его приветствие и вхожу в кафе.

Пустой зал в красно-чёрных тонах меня совсем не радует. Признаться, я совсем не подумала о том, что мэру по силам выгнать кого угодно и откуда угодно.

Вижу за дальним столиком Лёшу.

Он встаёт при виде нас. Ничуть не взволнован.

Был уверен, что я приду?

— Я взял на себя смелость заказать тебе роллы, а Кристине детское меню на выбор. — поёт беззаботным голосом мой супруг.

Приближаюсь. Выпускаю руку дочери.

— Мог бы не утруждаться.

Я хочу сказать что-то ещё. Что-то колкое и обидное, чтоб его лицо наконец-то переменилось. Он так передо мной виноват, он столько всего сделал, а смотрит на меня, будто во всём им содеянном нет ничего такого. Но я не могу ничего сказать. Ком встаёт в горле, когда он берет нашу дочь на руки и заботливо, даже ласково, снимает с неё шапку и пуховик.