Только что ласкал, целовал, а теперь упирается в мои нежные складочки ниже живота своим орудием крупного калибра и почему-то морщится, словно от каких-то усилий. И хрипит:

— Скажи, что хочешь меня!

Он с первой минуты здесь ведет себя со мной так, словно имеет на это право. Как будто его желание — закон. И все же он меня спросил! Сказать, что ли, «нет»?

Отвечаю еще до того, как успеваю подумать, как в омут с разбега прыгаю головой:

— Да!

Ну, что сказать? Это оказывается не так больно, как утверждает общественное мнение. И уж точно не сопоставимо с визитом к стоматологу. Эдуард примеряется и продавливает себе дорогу в меня. И в несколько движений располагается там. Ничего себе ощущения! Вытаращиваю глаза. Чувствую себя распертой изнутри до невозможности. И боюсь шелохнуться. Даже не представляю, где заканчивается он, и начинаюсь я. Но что-то в этом есть, точно. Прислушиваюсь к себе.

Если бы этот мужчина за мной красиво поухаживал, может, я бы первая в него влюбилась, вроде есть за что. И потом уже все остальное. А то начал прямо с конца. Думаю, он сейчас был осторожен, я не успела особо испугаться, как он прокачал меня своим большим насосом, особо не пытаясь до конца поместить во мне.

Когда я, на всякий случай, собираюсь возмущенно пискнуть, он накрывает мои губы своими и снова целует взасос, потом приподнимается на руках и тут же наполняет меня горячим семенем. Какое счастливое у него выражение лица сейчас! Это дорогого стоит.

— Первый! Я у тебя первый. Благодарю! — вдохновенно хрипит он, вылезая из меня и укладываясь рядом, не переставая ласкать. — Маленькая моя женщина...

Да, я теперь девушка-женщина. Знаю важнейшую тайну — как сделать довольным крутого мачо. Даже когда этот красавчик наденет на себя, как форму, свой дорогой костюм, мне несложно будет представить его голым с торчащим, готовым к бою орудием. Кстати, сейчас, оно (орудие) слегка расслабилось. Но стоило мне податься вперед и взглянуть на него, как оно снова рывком встает. Как примитивно устроены мужчины! Мысль и желание тут же отражается на стратегически важном месте, не скроешь. А я теперь, кстати, тоже дерзкая. И это мне нравится.

Мы обнимаемся, вот сейчас совсем невинно, в сравнении с предыдущим. От каждого его касания мне хочется мурлыкать, как большой кошке. И что теперь? Он аккуратно приподнимает мое бедро и смотрит на простынь. Точно! Там кровь, как от месячных. Немного. Но я совсем забыла об этом. Словно кофе плеснули в постель, только цвет другой. Внутри меня слегка саднит, но вроде бы эту специфическую ранку не надо чем-то обрабатывать. Вообще, пока Эдуард рядом, я ни о чем не переживаю.

Но вот он встает, приглушает музыку и один идет в душ. Выходит скоро и, иногда поглядывая на меня, начинает молча одеваться. Неужели это все, что ему от меня было надо?!

Огорчаюсь, вздыхаю. Пытаюсь вспомнить, где остались мои трусы, снятые еще как бы в прошлой жизни, и с нарастающим разочарованием слежу за тем, как он у кресла упаковывает в одежду свое роскошное тело. Облегающие боксеры, которые я бы сейчас потрогала, если бы не опасение испачкать все вокруг моей проблемой между ног, черная рубашка, брюки, пиджак... Хоть галстука нет.

Теперь он выглядит дорого, статусно, но все равно как-то безлико. Голый, уверена, он своим видом порвал бы конкурентов. Когда он застегивает на себе часы, я понимаю, что в этом своем имидже он, как в броне. И что теперь?! Неужели он просто уйдет?!

Звонит по телефону:

— Вноси.

Чувствую, как у меня вытягивается лицо. Меньше всего на свете я хотела бы сейчас увидеть Ярика, снова прочувствовать его предательство. Даже если у нас с Эдуардом все хорошо.

— Прикройся, — мужчина укрывает сидящую на постели меня покрывалом по самую шею.

Надо же, ведь только что я скакала голой перед «мужем», и Эдуарда это не смущало. Надеюсь, чадру он меня теперь носить не заставит?

Открывается дверь и входит «шкаф» — бритоголовый перекачанный охранник без выражения на лице и в традиционном черном костюме, благоухающий ядреным хвойным парфюмом так, словно сюда втащили свежеспиленную новогоднюю елку. Он вносит и ставит на пол перед кроватью огромную хрустальную вазу с красными розами. Штук сто, наверное. У меня прямо слезы на глаза наворачиваются — такая красота, мне! Неожиданно и приятно. Кстати, цвет лепестков точь-в-точь такой, как кровь.

Следом охранник втаскивает здоровенный баул, похоже, с одеждой. Потом — перевязанную красной лентой крест-накрест стопу коробок с обувью. Дальше вкатывает мой чемодан и кладет на прежнее место мою сумочку.

Я хлопаю глазами на вещи, на Эдуарда. Даже не соображаю, что надо бы поблагодарить. Мое сердце сжимается с болью, понимая, что он сейчас уйдет. Я не хочу, чтобы он уходил.

— Это тебе. Надеюсь, будет чем заняться, — он подходит, гибко наклоняется и целует меня в щеку.

Я чувствую рядом с собой его тонкий, такой родной теперь аромат и протягиваю руки, чтобы обнять. Но он пожимает мои пальцы и отстраняется.

— Твой телефон пока побудет у меня, — сообщает. — Сообщение твоим родителям, что все хорошо, отправлю сам. Если что-то понадобится — обратись к Ивану. Он будет за дверью, чтобы тебя не смущать. Горничная придет чуть позже. Будь умницей — не подведи, пожалуйста. Береги себя для меня.

Они уходят, один за другим. Не слышу, чтобы поворачивался ключ в замке. Значит, я свободна?! Хотя бы относительно.

Бегу в ванную комнату и встаю под теплые струи. Подставляю лицо, закрыв глаза, и даже не знаю, плачу я или нет. Я ошеломлена всем, что случилось со мной за последние час-два. Надо поразмыслить.

Вдруг мне вспоминается стол в кабинете акушерки и низкая стопочка, на которую положили мою карту, которая так заинтересовала Эдуарда. Кстати, а где сейчас находятся другие девушки, чьи медицинские карты лежали в той маленькой стопочке?!

Я быстро моюсь, обертываюсь полотенцем, как ТОГДА, потом одеваюсь в свое белье и домашнюю одежду, добытые из чемодана. Из моих вещей в багаже вроде бы ничего не пропало, и нового не появилось. В сумочке — тоже, включая документы и деньги, все, что нам подарили. Я была готова к тому, что половина их точно уйдет вместе с Яриком. Ладно. Раскрываю задрожавшими от волнения руками свой паспорт на странице «Семейное положение» и читаю свежий оттиск от штампа: зарегистрирован брак, сегодняшняя дата, ФИО мужа и год его рождения.

Считаю, сколько лет Ярику, не верю себе и пересчитываю еще раз — тридцать два года. А совсем не двадцать три, как он всем наплел. И ни мама, ни даже папа не усомнились, отдали меня с чистой совестью в жены молодому чистому парню, только начинающему жить, который оказался мужчиной на четырнадцать лет старше меня. Как грамотно он всех развел! Все время твердил: жениться хочу. Он был и настойчив, и деликатен одновременно. Ну, мы с родителями и растаяли. Только моя подруга Лена что-то заподозрила. Вспоминаю, как она сказала еще до свадьбы:

— Он похож на пикапера.

А я ей, дура, тогда гордо ответила, решив, что она просто завидует:

— Пикаперы в постель зовут, а не замуж.

Скромный парень Ярослав встречал меня после консультации и экзамена, ждал с выпускного, махал рукой издали на виду у всех, потом обнимал и нежно касался губ. Напоказ — это я понимаю теперь. Был такой радостный, яркий (шевелюру за километр видно) и с букетом моих любимых махровых пионов без упаковки, то белых, то розовых. Сладкий аромат цветов накрыл меня тогда плотным облаком, как и ожидание счастья.

Я была словно под гипнозом или под кайфом. По большому счету, даже не вслушивалась, что конкретно он говорит, а только наслаждалась его бархатным голосом и вниманием, чувствовала себя избранной.

Но что он наговорил про своих родителей, помню. Погибли оба в автокатастрофе, когда он был еще маленьким. Воспитывала его последняя оставшаяся родственница — бабушка в глухой деревне. И она этой весной тихо скончалась от старости на его руках, взяв с него перед смертью обещание держаться подальше от развязных городских приятелей и как можно скорее жениться на хорошей девушке. Поэтому на свадьбе с его стороны были только двое товарищей с работы. Наверняка это тоже ложь.