Все возвращается к тому же. Если я решусь на новый брак, то, конечно, могу и опять остаться Анисимовой. Но я тоже начинаю становиться суеверной. И хочу, чтобы в мой второй, контрольный раз создания семьи все важное обязательно было соблюдено. А общая фамилия всех членов семьи, по моему убеждению — это важно.

А где, кстати, Эдуард? Неужели все еще плавает?! Я не засекла время, когда мы приехали, но вроде бы это было уже очень давно.

Беспокоюсь, даже слезы вдруг брызнули, и сердце заколотилось; нервы надо лечить. Срываюсь с места и бегу на пляж. И издали замечаю у кромки воды лежащего человека. Эд?! И никого вокруг. Спят, что ли, все? Всем вообще все равно?! Кричу на бегу, зову его, в ужасе. Даже Бога прошу, чтобы оставил его в живых.

Уже понимаю — это точно Эд. И замечаю, как волны чуть шевелят его, лежащего ничком, верхней частью туловища на песке. Я кричу, называю его по имени, падаю рядом с ним и переворачиваю, вглядываясь в лицо. Он морщится. Живой!

— Все хорошо, — шепчет, чуть приоткрывая глаза и покашливая, — я просто устал... Но от искусственного дыхания не откажусь.

— Дурак! Как ты меня напугал! — счищаю с его лица налипший песок и приникаю губами к губам, тяжело дыша.

Он слабо отвечает. Обнимаю его, плачу и понимаю, что готова простить ему все-при-все просто за то, что живой. Будь он хоть трижды манипулятор или аферист. Потому, что это мой аферист.

Подходит Роман с медицинским чемоданчиком и новой порцией успокаивающего для меня:

— Что тут у вас? Опять попал в течение? Зачем же заплыл так далеко?

— Увлекся, — отвечает Эд, закрывая глаза.

— Ну, пойдем, посмотрю, чем тебе можно помочь.

Рома помогает Эдуарду встать, и они уходят. Вижу, что моего мужчину реально шатает.

Вечером от него приходит сообщение: «Утром будь готова».

​

Прихожу в себя от божественного аромата свежесваренного кофе. Открываю глаза — Эдуард сидит на кровати в белом махровом халате и водит маленькой чашечкой кофе перед моим лицом. Сам взъерошенный, глаза слегка запали, а в остальном вроде норм. Пьет из чашки и легко целует меня, дразня и не пытаясь обнять.

— Вставай, любимая! — бормочет. — Твой кофе на столе. Ты помнишь, какой у нас сегодня день? Кстати, кольца тоже на столе, — ты не говорила, что готова обойтись и без колец. И брачный контракт в папке.

Вытаращиваю глаза, сажусь. Точно: я вроде сказала ему «лучше завтра», и он уже все сделал. Подготовился! Еще и какой-то брачный контракт нарисовал!

Встаю, делаю утренние дела и пью несравненный кофе. Там еще и завтрак на столе. И очень красивая коробочка. Но больше всего меня сейчас интересует папка.

— Раскрой, не стесняйся, — предлагает Эд, внимательно следя за тем, на что я смотрю.

Беру папку и держу, как горячую сковородку. Как бы не выронить!

И раскрываю. Документ в красивом оформлении составлен на русском и английском языках. Вчитываюсь. В нем устанавливается особый порядок пользования имущества, передаваемого по завещанию деда — Эд официально отказывается от всяких прав на него. А все прочее считается общим — собственностью мужа и жены, то есть его и меня. Причем вписана и моя девичья фамилия, и та, которая будет сразу после росписи – Ястребова. Осталось только подписать.

Как же у меня отлегло от души! Вот прямо так хорошо стало. Все вопросы отпали. Даже слезы выступили.

— Ну ты чего, малыш? — Эд приобнимает меня, гладит по голове, целует в висок. — Соберись. Это совсем не страшно. И кольцо надо померить.

Знал бы ты, о чем я думала! А ведь сама ему недавно советовала: «Думай о хорошем». Неблагодарность, напрасные подозрения — это ужасно. Постараюсь больше себе не накручивать.

Откладываю папку и раскрываю бархатную коробочку со щелчком — на синем атласе серебристые кольца — одно побольше и пошире, с гравировкой. Второе поменьше и поуже, с дорожкой прозрачных сверкающих камешков. Честно говоря, я немного переживала — вдруг там окажется кольцо с гигантским драгоценным камнем стоимостью в годовой бюджет небольшого города, которое придется то и дело прятать и охранять. Вот эти кольца выглядят ничуть не хуже, даже наоборот — гармоничные, очень современные и стильные, на мой взгляд.

— Они очень красивые! — говорю. — Это серебро?

— Платина, бриллианты, — мягко улыбается мой мужчина, одеваясь.

— Ух ты! Я такого и не видела никогда.

Приглядываюсь — точно, оттенок металла совсем другой и твердость явно больше, чем у серебра. А камни сверкают всеми цветами радуги. Бриллианты, мне!

Эд целует меня в запястье и аккуратно надевает колечко на безымянный палец правой руки. Налезает плотно, но не слишком — то, что надо. Верчу рукой — красота! Мой мужчина пожимает мне пальцы и принимается целовать их один за другим.

Тут приходит сообщение от Федора, что в мэрии уже ждут. А мы еще не одеты! И колечко снимать не хочется. Ладно, укладываю его обратно в футляр.

— А твое? — спрашиваю.

— Я свое мерил, — смеется.

Подбегаю к шкафу, раскрываю и начинаю «перелистывать» плечики с одеждой, выбирая подходящий к случаю наряд. Целиком белой одежды у меня нет, да я и не собиралась надевать все белое во второй раз. Нужно подобрать что-то ни в коем случае не пестрое, но и не совсем уж мрачное, — и так тяжело.

Эд подходит и снова делает безошибочный выбор за меня — достает шифоновое платье бежево-персикового оттенка, воздушное, струящееся. Надеваю — оно бесподобно смотрится с моим легким загаром, румянцем и цветом волос. В этом платье я сейчас такая сияющая, утонченная, даже изысканная, я бы сказала; то, что надо! Обуваю идеально подходящие бежевые «лодочки», добавляю белую сумочку и бросаю удовлетворенный взгляд на себя в большое зеркало.

Эд стоит сзади меня и говорит:

— Закрой глаза!

Я слушаюсь, хотя и очень хочется подсмотреть. Чувствую, он надевает мне что-то на шею, застегивая сзади. Гладит плечи, целует в щеку.

— Можешь открывать.

Смотрю: на мне маленькое, свободно окружающее шею жемчужное ожерелье! Крупные бусины подобраны по теплому перламутровому оттенку, но чуть различаются по форме одна от другой. Я читала когда-то, что так выглядит настоящий морской жемчуг, в отличие от идеально круглого, выращенного на специальных фермах. Между жемчужинами поблескивают маленькие прозрачные камешки в серебристой оправе — даже не буду спрашивать, что это такое, и так все ясно.

— Это подарок моей невесте, — говорит Эд.

Поворачиваюсь к нему, ласково благодарю, обнимаю и целую. Мне очень нравится.

— Так не честно, — шепчу, — Ты подготовился, а не могу сходу ничего подарить моему жениху.

Он прислоняет ладонь к моему животу:

— Ты мне даришь несравнимо больше.

Федя нам еще раз напоминает, что надо спешить. Бегло оглядываю Эда — он побрился и надел темно-серые дизайнерские джинсы и, похоже, ту самую черную шелковую рубашку, обтягивающую бицепсы, в которой мы встретились в отеле. Ну, и пускай она не совсем уж новая, выглядит замечательно, особенно расстегнутой сверху, как сейчас, на три пуговицы. То, что у нее есть история — наша история — только увеличивает ее ценность в моих глазах.

Рассаживаемся по машинам. Наша посередине, — под охраной; Эд за рулем. На сиденье сзади рядом со мной лежит небольшой букет белых роз. Осторожно беру в руки и погружаю нос в шелковые лепестки, пытаясь уловить тонкий аромат. Наслаждаюсь. Все же цветы, как мало что другое, дарят радость и утешение. Замечаю взгляд Эда на меня в зеркале заднего вида и посыылаю ему воздушный поцелуй.

Сворачиваем в центр. В этом районе я никогда еще не была. Здание местной мэрии не производит на меня особого впечатления — невысокое, широкое, с флагами у входа. Поднимаемся по ступеням и идем по тесным пыльным коридорам в поисках нужной комнаты. Да, вот здесь. Входим. Вижу двух мужчин. Одно официальное лицо задает мне несколько вопросов. Поначалу вслушиваюсь и пытаюсь переводить, потом на все отвечаю «да», «да», «да», то есть «yes». Все — «да». В смысле на все согласна, понимаю, готова и т.д. А если что-то напутала, Эд меня поправит.