Вхожу внутрь. При моем появлении троица с автоматами вскакивает.

— Эдуард Алексеевич распорядился переместить деньги в комнату Ярослава Алексеевича, если вы не против, — говорит старший.

— Уносите, — отвечаю.

С какой стати мне быть против? Пусть Ярик положит свои миллионы себе под задницу и спит на них. Или не только спит. Охранники уходят, оставив после себя те еще ароматы. Распахиваю настежь окна и дверь, чтобы скорее проветрить помещение. Чуть улыбаюсь — помню, мама рассказывала, как беременной реагировала на самые слабые запахи, почти как служебная собака-ищейка.

И тут оборачиваюсь, смотрю по сторонам и не вижу личных вещей Эда. Их и было немного, — он, видимо, всегда готов к переезду, как военный. Но я больше не вижу ни одежды с обувью, ни гаджетов и сумки с какой-то аппаратурой, ни даже принадлежностей для чистки зубов и бритья. Только сейф по-прежнему заперт в углу. А больше ничего от Эда. Даже запахи чужие.

Бросаюсь на кровать, сдергиваю покрывало и тыкаюсь лицом в подушки, пытаясь ощутить на них ставший родным, неповторимый запах моего единственного мужчины. Кажется, есть, едва-едва чувствую. Или это мозг создает иллюзию? Плачу. И тут же вспоминаю слова Эда «Какой сегодня мокрый день». Вытираю слезы и стараюсь улыбнуться.

— Прости, малыш, мамочка больше не будет плакать, — обещаю ребенку, поглаживая живот.

Беременным плакать нельзя. И вообще зачем страдать, если все будет хорошо. Когда-нибудь. Обязательно. Поднимаю глаза и замечаю подмигивающий глазок видеокамеры. И тут мне приходит сообщение.

Сообщение от неизвестного. Но я почему-то даже не сомневалась, что от Эда. Это, видимо, новый способ социальных коммуникаций, принятый в высоких кругах — он меня разглядывает через камеру и даже не звонит, а только пишет, причем инкогнито. Ладно. Машу камере рукой и читаю: «Тебе Ярик нужен или будет нормально без него?» Так и вижу Эдуарда перед собой, выразительно поднимающего бровь; как будто в вопросе есть какой-то подтекст, смысл которого я не улавливаю.

«Мне он безразличен, совсем», — отвечаю. Не удивлюсь, если наш предыдущий диалог с младшим Ястребовым, вернее, его монолог Эд тоже каким-то электронным способом отследил, поэтому и спрашивает.

Немного позже вижу их обоих и еще Федю и врача в джакузи. Вот, даже вчетвером неплохо разместились — настоящий бурлящий минибассейн. Обсуждают что-то. Вот каким может быть продвинутый кабинет или офис. Мне понадобилось пройти мимо них в туалет. Стараюсь проскользнуть побыстрее, но, услышав обрывки их разговора, наоборот, замедляю шаг.

— Ты же отдал мой долг? — это нервно произнес Ярик.

— Да, все подтверждения переводов у тебя, — это голос Эдуарда. — Они задним числом проценты пересчитали. Просто взяли и увеличили в двадцать раз. Поищи сообщение в телефоне. Вот, мне тоже сегодня прислали копию на старый номер.

Понимаю, что проблемы Ярослава с долгом не закончились. Наверное, из-за этого ночью и были выстрелы ампулами со снотворным. И хватит ли огромного выигрыша Ярика, чтобы от него окончательно отстали — не уверена. На обратной дороге разбираю, как Эд, словно подслушав мои мысли, веско произносит:

— ...Только если у них не станет источника дохода.

На что Ярик немного визгливо отвечает:

— У меня уже договорной брак. Ты хочешь договорную смерть? Предлагаешь мне повеситься?

Надеюсь, он шутит. Через несколько минут я снова прохожу мимо мужчин, на этот раз в душ. Но теперь при моем приближении они выразительно замолчали. Не знаю, что они затевают, но, как я поняла, скучно рядом с ними не бывает. Помню, что они все еще где-то держат человека, который в них стрелял, собираясь выяснить заказчика — может, обговаривают тактику.

​

Позже я вижу, как вся четверка мужчин направляется в сторону ворот.

У меня вечер и ночь проходят тихо и спокойно — я гуляю по территории, смотрю фильмы и листаю интернет, потом сплю, и никто мне не мешает.

Поздним утром, когда я уже встала, ко мне стучится и входит Макс.

— Мария Михайловна, после завтрака нам с вами нужно съездить в город.

— Зачем? А где Ястребовы?

— Мы как раз к ним и поедем. Требуется ваше присутствие. И возьмите с собой документы.

Меня настораживают его слова. Но на все мои требования пояснить, что происходит, охранник повторяет, как попугай:

— У меня нет другой информации. Все узнаем на месте.

Ладно. Завтракаю кашей на молоке с кусочками фруктов, отодвигая подальше от себя вареные яйца, которые внезапно показались вонючими, и лишь слегка морщусь от вида масла в масленке. Переодеваюсь в свободный брючный костюм с крупным цветочным принтом — на курорте я или нет? Надеваю любимые сандалии и соломенную шляпку. Кручусь перед зеркалом — такой я себе точно нравлюсь.

Звоню Эду на прежний номер — не отвечает. Набираю тот, с которого он вчера мне писал, долго слушаю гудки вызова — и ничего. Немного беспокоюсь и набираю номер Ярика — может, хоть он пояснит, где Эд, и что все это значит. Сначала идут гудки, потом вижу соединение и начинаю говорить. Неожиданно мне отвечает на английском незнакомый голос, слышу слово hospital. Потом вижу входящий от Федора, контакт которого мне записал Эд на всякий случай, принимаю вызов и слышу Федин голос:

— Маша, срочно приезжайте, пожалуйста, это необходимо.

Сжимаю телефон и отключаюсь. За мной заходит Макс, и я безропотно иду с ним к машине.

Едем втроем, за рулем один из парней, который вчера был с автоматом. Кажется, я догадалась — сейчас на нем тоже что-то из оружия есть, но поскромнее размером — зачем же еще он надел пиджак в такую жару. После автодороги въезжаем на паром и плывем, не выходя из автомобиля, на небольшом судне с плоской палубой в компании шумных торговцев птицей. Люблю воду. Если бы не неуверенность и тревога, наслаждалась бы интересным способом передвижения с прекрасными видами.

Снова едем по городу, приезжаем к каким-то воротам с вывеской. Точно: hospital. Макс созванивается с Федором и ведет меня через приемный покой по этажам. Надеваем халат и бахилы. Читаю табличку на стене и понимаю, что место, куда мы пришли — реанимация.

При входе дежурят полицейские, переговариваются по рации. Чувствую, как у меня начинает гулко бухать сердце. Неожиданно к нам выходит тот самый врач из резиденции Эда. Он полностью упакован в форму медработника и в медицинской маске, но я его узнаю по глазам. Он протягивает мне что-то в пластиковом стаканчике и шепчет:

— Выпей.

Запах знакомый — это что-то успокаивающее из трав, валерьянка или пустырник. Выпиваю залпом, потом хватаю врача за локоть и так же чуть слышно спрашиваю:

— Кто?!

— Оба.

Они лежат на соседних навороченных койках. Все еще похожие друг на друга, обнаженные по пояс. Только Эдуард, кровать которого дальше от входа, часто моргает и хрипло дышит в прозрачной кислородной маске, весь утыканный трубками, а Ярик без маски и трубок, неподвижен, его синюшно-бледные черты заострены. Вокруг него стоят несколько человек, но врачей среди них нет — под одноразовыми халатами проступает полицейская форма или официальный костюм, а представителей СМИ ни с кем не спутаешь из-за кино- и фотокамер.

Пытаюсь понять, что происходит. Меня подводят к кровати младшего Ястребова, усаживают на табурет и… просят опознать тело. Вскакиваю и ощупываю голову и шею Ярослава, прижимаюсь ухом к его груди, поднимаю его руку, стиснутую в кулак — прохладная.

У меня еще ни разу не умирали близкие и даже просто хорошие знакомые, с которыми я недавно общалась, в чьей жизни принимала участие. Я в ужасе то того, что не слышу биения сердца лежащего передо мной Ярика, не вижу дыхания. Трясу его и не замечаю ответной реакции. Он сейчас как большая нелепая тряпичная кукла. Хватаю ртом воздух, стараясь не расплакаться. Знакомый врач подает мне новый стаканчик с успокаивающим и предлагает выпить, на этот раз на английском. Полицейские проверяют мои документы и спрашивают: