— А на мне правда есть маячок? — спрашиваю.

Он молча поднимает подол моего платья, прощупывает боковой шов и показывает маленькое утолщение.

— Можешь отрезать. Но мне так проще — хочется быть уверенным, что ты не потеряешься, что я тебя не потеряю, — смотрит на меня, подняв бровь.

— Если бы я тогда убежала, то не была бы сейчас здесь. И мы бы не делали на пляже то, что делали, — улыбаюсь.

Он рывком приподнимает меня и целует в губы. И тут у него вибрирует телефон.

Эд перехватывает меня одной рукой и осторожно ставит на пол. Потом сбрасывает звонок, коротко ругнувшись сквозь зубы.

— Давай пойдем поедим! — предлагает он, и мы идем в домик, в шикарную комнату-студию.

Телефон еще несколько раз напоминает о себе, тогда Эд отключает его и откладывает подальше. Вообще в этом есть драйв — стать выше привычки, выйти из зоны комфорта, быть offline, не отвлекаясь ежеминутно на суету — проверено на себе. И не зря под Москвой столько важных людей хорошие деньги платят, лишь бы им организовали такое.

Но вообще интересно так совпало — Ярик взбунтовался, чуть ли не боевые действия устроил именно тогда, когда Эд телефон не взял. Вообще, если идти от теории заговора, то мне уже много раз казалось, что братья устраивают то ли разборки из-за меня, то ли представление для меня. Браво, парни! Не скучно. А вот «бис» кричать не буду.

Демонстративно вырубаю свой гаджет и кладу рядышком с его. Неделю здесь, на роскошном побережье с шикарными условиями я точно выдержу без проблем даже без телефона, а там посмотрим. Может, мне здесь настолько понравится, что я решу в этом месте всю беременность жить. Вон здесь какая прекрасная экология — воздух, тишина, красота — то, что надо для вынашивания детей.

Эд нажимает кнопку на столе, и к нам приходит симпатичная местная девушка в униформе и белоснежном фартуке, протягивает меню. Мне приходится полагаться на выбор моего мужчины. Даже будь меню написано русскими буквами, не факт, что я пойму по странным звучным названиям, что это может быть. Заказываем.

Две аккуратные смуглые и изящные девушки приносят выбранные блюда быстро, словно знают вкус Эда и заранее подготовились, расставляют тарелки с деликатесами. Ястребов сразу набрасывается на еду, поэтому не замечает, КАК девушки смотрят на него: призывно, с обожанием, разве что не облизываясь.

Конечно, европеец здесь — экзотика. И не страшный. И явно не бедный. У каждой девушки своя правда. Не будь меня, они его, конечно, уже бы накормили. С рук. Вот как! Непроизвольно сжимаю и показываю им кулак. Уходят, наконец. Могу есть. Да, в Московском отеле ситуация с конкурентками на интим-услуги была легче.

Когда мы утолили первый голод и переключились на десерты, в стеклянную дверь постучал Макс. Он отмылся от гари и снова выглядел респектабельно, в белом. Эд пригласил его жестом.

— На проходной спрашивают: вызывать полицию или разобраться самим, — докладывает секьюрити, вытянувшись, как перед генералом. — Ярослав Алексеевич стоит под воротами и просится обратно, ведет себя шумно.

— Так быстро?! Он что, даже не уходил?

— Ненадолго выходил за территорию, разбирался с телефоном, но сам не звонил. Покружил по дороге и назад. Он просил вернуть вам его телефон, — Макс подает Эду гаджет. — И показать сообщения, которые пришли за последние несколько дней.

Эдуард открывает входящие и тут же отворачивает экран телефона от меня.

— Я этого ожидал, — вздыхает он. — Вторая группа активизировалась и поставила его на счетчик. Угрозы расчлененки. Выкупленных десяти миллионов евро оказалось недостаточно...

Я ахаю и собираюсь упрашивать Эда помочь брату и моему формальному мужу. Ведь без него стратегия, придуманная Эдом, рухнет. Или не рухнет?! Замечаю, что после ужина Эдуард немного подобрел. Похоже, у Ярика есть шанс.

— И что он делает? — небрежно интересуется мой мужчина.

— Кричит. Боится. Шарахается от проезжающих автомашин. Обещает исправиться. Просит поручить ему какую-нибудь работу.

— Ярик хочет работать?! Это даже не смешно, — Эд раздумывает. — Ладно, пошли, поглядим на него еще раз.

Они пошли, и я тоже увязалась. Два охранника выходят первыми; замечаю, что они вооружены, осматриваются. Потом выходим мы с Эдом. Я держусь за него и отчетливо понимаю, что он любит брата, каким бы он ни был. Если б не любил, просто приказал бы его отогнать. А значит, семья, близкие люди для Эдуарда — самое важное. И значит, я правильно поступила, что согласилась на эту в чем-то странную, а в чем-то естественную роль. У меня точно все будет хорошо.

Под воротами, освещенный белым слепящим светом прожектора, стоит Ярик. Тощий, несчастный, дрожащий и очень бледный. Старший брат останавливается и смотрит на него, и от этого взгляда все больше ссутуливается младший, а потом, похоже, даже вздрагивает от рыданий. А я все думаю: как я могла так обмануться, считая, что люблю этого человека, как?!

— Давно не виделись! — наконец прерывает немую сцену Эд. — Я же у тебя, вроде, все отнимаю, так зачем ты сам ко мне идешь?!

Тут Ярик бухнулся на колени и тихо взвыл, норовя дотянуться до брата или хотя бы поцеловать край его одежды:

— Защити меня, брат! Я помню, КАК меня раньше предупреждали. Я только телефон включил, а там десяток картинок с угрозами. Нет, сейчас мне нельзя в Москву.

Эд брезгливо отодвигается и хмыкает:

— В чем я так провинился перед Богом, что у меня появился такой брательник? Наверное, я теперь всегда буду тебя называть — «дорогой брат», потому, что ты обходишься мне дороже любого из родственничков. Ты будешь хотя бы нормально себя вести?!

— Да!

— И что, тебя не надо будет сторожить?

— Нет, нет! Я и сам буду прятаться. Я хочу жить.

Ну, примирение вроде бы состоялось. Хотя братских объятий не последовало. Расходимся по домикам. Сразу укладываемся спать, чтобы завершился, наконец, этот непростой день. Замечаю, что Эд долго не может уснуть, все обдумывает что-то и иногда чуть слышно вздыхает; не решаюсь его тревожить.

Надеюсь, Ярик так провоняет гарью за ночь, что больше не захочет устраивать такую гадость. А если что — ребята ему точно напомнят.

​

Утром просыпаюсь, Эда рядом нет. На столе записка из одного слова: «Бегаю». Улыбаюсь. Хотела бы я собрать себя в кулак и начать бегать вместе с ним. Или, хотя бы, за ним. Чтобы конкуренток отгонять.

Выхожу во двор и, предсказуемо, вижу Ярика, приводящего в порядок крышу домика, стоя на приставной лестнице. Он сбрасывает обгорелые стебли и пытается отмыть черепицу. Получается так себе. Увидел меня и быстро спускается.

— Привет, — говорит, как ни в чем ни бывало, с синяками под обоими глазами, чумазый весь, чуть не коснулся меня.

Я как раз думаю, что лучше было бы мне тогда бросить упавшего неловкого велосипедиста и убежать со всех ног в другую сторону от школы. Но выдавливаю из себя:

— Привет и пока.

— Нам нужно поговорить, — встает он у меня на дороге; охранников не видно, наверное, спят; вообще никого рядом. — Я понял, почему он так легко меня отпустил, в одежде без маячков.

Непонимающе смотрю на Ярика. Что ему еще пришло в больную голову?

— Он вживил мне его под кожу.

Я отшатываюсь от него, как от психа.

— Нет, правда! Я почти уверен. Последний электросон был какой-то особенно глубокий. А просыпаюсь и чувствую — рука чешется. Так и чешется немного с тех пор, — засучивает рукав и скребет ногтями предплечье.

— Да у тебя татуировка там, — вижу и говорю, — попало в нее что-нибудь.

— Попало, точно попало! Только татушка уже давно не беспокоит, а здесь... Специально ведь такое место выбрал, чтобы покраснения под тушью не разглядеть, вот гад! Выковыряй, пожалуйста, — он протягивает мне небольшой острый ножик для бумаги и начатую бутылку виски. — Я сам не смогу — крови боюсь. А ты женщина, вы привычные к крови.