- Так не смотри, - оскалился Саша.

- Я бы и не смотрела, - взяла сумку Лида, - и адвоката бы тебе не нанимала, потому что считаю, что ты должен понести наказание и повзрослеть, наконец. Но мне почему-то кажется, что ты ещё больше скатишься в пропасть, вместо того, чтобы вынести урок из сложившейся ситуации. Михаил Сергеевич, - обратилась к адвокату, - оставляю вас. Помогите, чем сможете, - и не оборачиваясь вышла из помещения для свиданий. Слёзы душили женщину, грудь будто тисками сжало. Она захлёбывалась рыданиями, но не могла вздохнуть, чтобы перевести дыхание. Сердце лихорадочно колотилось. Руки стали холодными. Лида не заметила, как оказалась на улице.

- Любимая, - тёплые ладони легли на плечи женщины, разворачивая её. – Лидочка, - Кирилл понял всё без слов, прижимая к себе. – Только не смей говорить, что ты плохая мать и в чём-то винить себя.

- Но это же правда, - уткнулась ему лицом в грудь Лида, желая спрятаться в его объятиях от всего мира.

- Саша совершеннолетний парень и за свои поступки несёт ответственность сам. Ты всё, что могла, дала ему. Теперь он сам выбирает тот путь, по которому идёт. У него был выбор?

- Был.

- Был. В произошедшем он должен винить только себя. В конце концов он мог спросить совет у бабушки или у тебя. Но он этого не сделал.

- Не сделал.

- Он мог заявить на своих приятелей.

- Мог, - всхлипнула Лида. – Так больно.

- Знаю, любимая. Будет ещё больнее, но если сейчас Саша не понесёт наказание, то…

- А вдруг он станет ещё хуже, - прошептала Лида. – Мне так страшно, Кирилл. Так страшно.

Они вздрогнули от резкого звонка телефона Лиды. Она отстранилась от Кирилла, чтобы достать из сумочки гаджет. Номер был незнакомым.

- Алло? – ответила на вызов.

- Здравствуйте… - донёсся из динамика мужской незнакомый голос. Чем дольше Лида слушала собеседника, тем белее становилась.

- Да, да, я приеду, - произнесла она.

- Что случилось? – встревожился Кирилл.

- У Кристины Олеговны сердечный приступ. Она… Она… очень плоха.

С чем только не сравнивали любовь: с бескрайним небом, глубоким океаном, солнечным теплом, лунным светом…

А ведь можно сравнить с острым перцем, плесневелым засохшим хлебом и холодцом.

Всего-то дело фантазии и вкуса. Или счастья. Или отчаяния.

С чем и как любовь не сравнивай, пока её не ощутишь в своём сердце, пока не потеряешь в ней свою душу и не сгоришь в ней телом, не поймёшь, что в ней такого особенного, из-за чего ищут её всю свою жизнь, ждут и неистово желают.

Лида, белая, как халат, что был накинут на её плечи, на негнущихся ногах вошла в палату реанимации, в которой лежала Кристина Олеговна. Женщина тяжело дышала, хрипя и бредя. К её левой руке спускалась тонкая змея системы. Глаза женщины были прикрыты. Сухие бескровные губы потрескались.

«Мы больше ничего не можем сделать, - всплыли слова доктора, который разрешил ей навестить свекровь. – Я сделаю для вас исключение, поскольку она, как заведённая повторяет: ``Лида, Лида. Позовите Лиду``. Надеюсь, вам не надо напоминать, что её нельзя волновать. Хотя вряд ли она вас узнает и услышит».

Женщина зажмурила глаза. Видеть Кристину Олеговну такой было мучительно больно. Пусть они не ладили, пусть частенько скандалили, но Лида никогда не желала матери Димы плохого.

- Лида. Лида, - выдохнула Кристина Олеговна, не открывая глаз.

- Я здесь, - сделала шаг к больничной койке женщина, чувствуя, что слёзы готовы сорваться в любой момент.

- Лида? - прохрипела свекровь, распахнув ничего не видящие глаза.

- Да, это я.

- Лида, - она вяло приподняла руку, будто пыталась наощупь определить, кто стоит рядом с ней.

- Да, это я, - перехватила её руку Лидия, сжимая ладонь, обозначая своё присутствие.

- Лида, Лида, - задыхаясь выдавила женщина. Она силилась разглядеть в расплывающемся контуре свою невестку, хоть и бывшую, но у неё никак не получалось.

- Я здесь, - снова повторила Лидия, не в силах сдержать слёзы. – Я здесь, рядом.

- Прости меня, Лида, - прохрипела Кристина Олеговна. – Прости.

Лидия вздрогнула от услышанных слов. Она столько лет ждала их. Столько лет хотела, чтобы Кристина Олеговна раскаялась в своём отношении к ней, признала, что несправедливо конфликтовала и ненавидела её… А услышав «прости» испытала животный, неконтролируемый страх.

«Это конец, - ухнуло её сердце. – Это конец».

Кристина Олеговна обмякла и её глаза снова закрылись. Она продолжала хрипло и тяжело дышать, ловя воздух иссушенными губами.

Лида сильнее сжала ладонь свекрови, ей казалось, что если она её отпустит, то та перестанет дышать.

«Прости» повисло на душе и сердце Лидии невидимыми кандалами.

«Прости»… как отравленная стрела пронзила женщину, уничтожая, выворачивая на изнанку, ввергая в пучину боли и отчаяния.

Дверь за спиной тихо скрипнула. Внутрь вошёл тот самый доктор, который звонил сообщить, что у свекрови произошёл сердечный приступ, и разрешил зайти к ней в палату.

«Что бы проститься», - осенило Лиду.

Именно сейчас она осознала, что ничего сделать нельзя. Ничего.

- К сожалению, время вышло, - голос мужчины заставил Лиду сжаться от ужаса. Слова доктора прозвучали двояко.

«Время вышло»…

«Когда-нибудь так скажут и обо мне», - сделала она неутешительный вывод. Лида заставила себя выпустить ладонь Кристины Олеговны.

«Неужели это, действительно, всё?» – истерика медленно наплывала на сознание женщины.

Доктор осторожно взял Лиду за локоть и вывел из палаты. В дверном проёме женщина оглянулась.

«Я прощаю вас, - произнесла про себя, глядя на Кристину Олеговну, отметив, что та ещё дышит. – Прощаю от всего сердца».

А через несколько часов свекрови не стало. Она навечно уснула, так и не придя в сознание.

И только её хриплое «прости» камнем легло на сердце и душу живого человека, придавливая, мучая, не давая вздохнуть.

«Прости»…

Кто-то сравнивает любовь с кандалами на руках и ногах, кто-то с цепью на шее, кто-то с крыльями за спиной, а кто-то с терновым венком на голове…

И только любовь никого не сравнивает. Она просто любит. Слепо, самозабвенно, вызывая жажду объятий, одержимость поцелуев, зависимость от нежности, сменяющейся страстью.

- Говорят, - произнесла женщина неопределённого возраста в длинной шёлковой тёмно-синей юбке, чёрной плотной блузе, поправляя чёрный кружевной шарф на голове, - что Кристина написала завещание и всё оставила не сыну или внуку, а бывшей невестке.

- Да, - уверенно кивнула ей собеседница в чёрном коротком платье с вычурными рукавами из сеточки в виде объемных фонариков. – Мне она сама призналась в этом. Кажется, года два тому назад, - вернула на место соскользнувший с головы чёрный шифоновый платок.

- Ещё до развода её обожаемого Димочки, - ахнула первая. – Но она же всегда ненавидела Лидку!

- Шшш, - зашипела вторая. – Кристина, царство ей небесное, хоть и терпеть Лиду не могла, но знала, что та будет хорошо приглядывать за её квартирой, добродушно смахивая пыль с полок.

- А деньги?

- Какие деньги? Ты о чём, дорогая? Кристина жила только на подачки сына.

- Всем бы так подавали, - фыркнула первая. – Вот у меня двое сыновей. И восемнадцать судебных исков. Потому что они только и ищут возможность отрезать себе ломоть от отцовского наследства. Видите ли им по пятнадцать процентов мало. Не работают…

- Да, Дима у Кристины был… замечательным, - женщина сжала в руке бордовые розы, стебли которых были перетянуты чёрной сатиновой лентой.

- Был? Он, что, тоже умер? – зажала рот ладонью собеседница. - Когда? Я не знала.

- Нет, - повела плечом её подруга, - он в каком-то учреждении. Забыла, как называется. Там держат таких, как он. Больных. Инвалидов.