Хронологически роман «Уходящее поколение» не служит прямым продолжением двух первых книг. В «Огнях впереди» действие начинается в 1905-м и заканчивается в 1919 году. В «Круче» изображены 20-е годы. Временные рамки «Уходящего поколения» охватывают период от Великой Отечественной войны до конца 70-х годов — хотя ретроспекции, воспоминания Пересветова нередко обращены и к годам 30-м, и к событиям, описанным в первых двух книгах трилогии.
Когда трилогия В. Астрова увидит свет вся вместе, в едином издании, — уверен, такое издание целесообразно, необходимо, — читатель глубже сможет оценить те отсылки к «Огням впереди» и «Круче», которые встречаются в «Уходящем поколении». Возникнет возможность и для более цельного, завершенного восприятия образа главного героя, всей линии его жизни. Да и сам облик прозы В. Астрова, особенности писательской манеры предстанут многообразнее, отчетливее, выпуклее.
Каковы эти особенности? Что составляет основу художественной убедительности, которой достигает автор трилогии? Дело тут, думаю, в искренности, скромной ненавязчивости, с какой рассказывается пережитое; в чистоте, естественности языка — языка русского интеллигента, близко стоящего к тем временам, когда уважение к гибкости и силе родного языка как бы само собой сопутствовало образованности; наконец, в глубокой преданности коммунистической идее, в убежденности, помогающей убедительности, можно сказать, переплавляющейся в нее…
Объективность требует признать: роман «Уходящее поколение» уступает двум первым частям трилогии. Нет в нем столь же плотной событийной насыщенности, иные страницы могут показаться необязательными, сугубо «частными».
Дело тут в том, что сам жизненный материал более привычен и куда менее конфликтен, чем прежде. И в том еще, что особый характер приобрела направленность повествования: сквозной нитью третьей книги выступает история приобщения Пересветова к литературному труду, становления его как писателя.
Это последнее обстоятельство, находясь в ладу с авторской приверженностью идеологической стороне жизни, вместо с тем и несколько деформирующе сказывается на повествовательной структуре, композиционной стройности. На этот раз перед нами произведение преимущественно эссеистского плана, в котором важно не столько событие, сколько его осмысление — историческое, философское, этическое. Вспомним, именно о такой своей цели говорит и сам автор.
Что ж, подобный жанр романа столь же законен, как и всякий другой; в последние годы даже появился подзаголовок «роман-эссе», сопутствующий некоторым интересным книгам. Вопрос, собственно, в том, насколько существенно то осмысление действительности, что предлагается «романно-эссеистским» жанром, насколько активными, работающими оказываются жанровые особенности.
В целом книга «Уходящее поколение», при всех ее неровностях, способна — еще раз повторю сказанное в самом начале — немало дать внимательному читателю.
«Уходящее поколение»… Называя так роман, автор конечно же нисколько не собирался бить на сентиментальность, а тем паче искать снисходительности. Но, как бы там ни было, название приковывает к себе, не отпускает. В самом деле — уходящее поколение… Поколение, участвовавшее в крупнейших революционных, исторических свершениях, пережившее больше, нежели любое другое… Поколение, опыт которого крайне ценен и поучителен… Книга В. Астрова дает возможность еще раз услышать голос представителя этого поколения, человека, обладающего талантом повествователя и талантом гражданина, приобщиться к живым, честным свидетельствам.
Такие свидетельства очень важны сегодня. Так уж случилось, что роман «Уходящее поколение», писавшийся в предыдущее десятилетие, читатель узнаёт в пору, когда настоятельнейшей общественной необходимостью стали новые подходы к нашему прошлому, к истории Советской страны. Мы встречаем в новейших изданиях немало такого, что заставляет по-иному, порой кардинально по-иному смотреть на обстоятельства минувшего. Из разнохарактерных фактов и сведений, разных точек зрения складывается картина, на основе которой возникают заключения, отмеченные историзмом, объективностью, лишенные конъюнктурного налета.
Раздумывая в этом свете над прозой В. Астрова, приходишь к выводу: хотя нет в ней ничего такого, что представляло бы интерес сенсационного, особого свойства, ее содержание, безусловно, способствует именно серьезному, глубокому осмыслению исторического пути. Это относится как к «Огням впереди» и «Круче», так и к «Уходящему поколению». Да, перед нами жизнь и мысли Пересветова, его индивидуальный человеческий опыт, черты, его личности присущие, и определенная субъективность мнений, определенная даже односторонность здесь неизбежны. Однако при всем том автобиографическая проза В. Астрова звучит объективно. Прежде всего потому, что она основательна в воссоздании душевного мира героя, человека глубоко идейного, во все свои долгие годы, при всех, в том числе и весьма неблагостных поворотах жизни, знавшего одной лишь думы власть — свято верившего в социальную и гуманистическую справедливость.
В романе «Уходящее поколение» не раз встречаешь размышления о цельности человеческой натуры, о мировоззренческой принципиальности. В том числе и в приложении к литературному, писательскому труду. Рассуждая о принципах творчества, Константин Пересветов говорит о неприемлемости для себя расщепленности, «двойничества», которые, развивайся он, Пересветов, в иных жизненных обстоятельствах, возможно, и не обошли бы его стороной. «Большевистский бог меня от этого уберег». И тут же: «…Нет худа без добра: воспоминания обо всем этом (имеются в виду колебания, посещавшие героя до твердо избранной им веры. — М. С.) заставляют меня всегда относиться к себе как можно строже, чтобы ни на чем не споткнуться». И еще: называя моменты душевных кризисов, возникавших по личному ли, по творческому ли поводам, Пересветов замечает: «…до глубинного раздвоения сознания дело не доходило — ни то, ни другое не затрагивало большевистских убеждений, этой доминанты моего существования, на которой зиждется моя моральная устойчивость».
Драгоценнейшее содержание видится за подобными признаниями. «Большевистский бог», марксистско-ленинское учение, проникшее в душу, ставшее частью натуры, — это действительно стержень и жизни Пересветова, и всего повествования, созданного В. Астровым.
Мы немало говорили — и с новой энергией говорим сегодня — об узостях, ограниченностях морали, определявшей поведение отцов. Безусловно, такие проявления давали себя знать, и существенно. Бывало, влекли за собой и горестные ошибки, и трагические потери. Историческое объяснение узости, здоровая, умная критика ее жизненно необходимы. Однако в ходе наших споров нередко возникает и критика иного характера, забывающая, игнорирующая главное: чистоту, величие революционных идей и помыслов, глубокую человечность большевистской морали и этики. Не получается ли так, что и Корчагин для нас стал узок, и фадеевский Левинсон, и крымовский инженер Басов? Между тем жизнь, выразившаяся в этих и подобных характерах, воистину полнокровна. И, думаю, ценно, знаменательно встречать в литературе новые подтверждения тому — особенно если они основаны, как у В. Астрова, на фактической, во многом документально-автобиографической основе.
В одном из эпизодов романа «Круча» Пересветов, критически размышляя о себе, о собственном поведении, задается вопросом: «Что это у меня? Комчванство?» Конечно, здесь, наблюдая за несколько наивным самоанализом героя, не возбраняется и улыбнуться. Но плохо, если улыбка эта будет улыбкой снисходительности, а не доброго сопереживания, если читающий не почувствует правды: да, именно так жили, так мыслили люди описываемого времени, и содержание их жизни было серьезным, нравственным.
К тому же вот еще что не можешь не взять во внимание. Само слово это, «комчванство», вроде бы уже и полузабытое, отошедшее (а вернее, отодвинутое) в историю, нынче вновь полноправно в печати, в общественном мнении, и мы все более осознаем, что его недаром столь часто и столь непримиримо употреблял, размышляя о политической реальности, Ленин…
