— Никак Блинников? Виталий?
— Он самый! Сколько лет, сколько зим! Ты давно в Еланске?.. Понимаешь, — обратился он к кому-то, раздевавшемуся рядом, — это Костя Пересветов, учился со мной в последних классах реалки… Костя, ты уже уходишь? Жаль, а то бы вместе помылись. Где ты остановился? Заходи ко мне! Живу все там же, помнишь? Возле бывшего коннозаводства.
— Обязательно зайду, — сказал Пересветов. — Я здесь несколько дней пробуду.
— А по какому делу? Почему ты не за фронтом? Ты ведь в Москве жил? Тут такой слух прошел, будто тебя большевики арестовывали?
— Зайду — все расскажу, а сейчас, извини, пожалуйста, у меня времени нет.
Костя поспешил удалиться. Зайти к своему бывшему однокласснику он, разумеется, не собирался.
Вот дурацкий случай! Слава богу, успел вымыться прежде, чем явился этот тип. Встреча была малоприятной не только тем, что могла грозить разоблачением, но и в личном плане. Человек-то попался чересчур противный. Этого реалиста кружковцы подозревали в слежке за ними. Перед их арестом Блинников почему-то вдруг пересел к ним поближе и поминутно оглядывался на Костю и его соседа по «Камчатке» Колю Лохматова, точно хотел подсмотреть, чем они заняты, или подслушать, о чем шепчутся.
Учился Блинников плохо, переходил из класса в класс благодаря пресмыкательству отца, судебного пристава, перед директором. В августе 1914 года, в первые дни войны, Костя приметил Виталия в рядах «патриотической» уличной демонстрации с царским портретом. На святочной елке Виталий танцевал с дочкой прокурора, на которой потом женился, а после Октября с ней развелся, когда ее отца расстреляла губчека.
По городу Пересветов ходил окраинными переулками; здесь зияли пустыри на месте пожарищ, попадались разрушенные бомбардировкой дома. А сутки спустя он уже километрах в пятнадцати от Еланска поздним вечером пробирался к водяной мельнице, стоявшей поодаль от деревенских строений. Городская мельница бездействовала, отобранное у колхозов зерно оккупанты направляли прямо в Германию, а сюда изредка подъезжали крестьянские подводы и с ними, не вызывая особых подозрений, связные из отдаленных районов.
Представителем обкома оказался оставленный в подполье плотный мужчина средних лет в запачканной мукой рабочей спецовке. Жил на мельнице под видом механика; он и был механиком по своей изначальной профессии, как объяснил Пересветову, когда, обменявшись с ним паролем и отзывом, провел его в чердачную комнатку без окон, освещенную коптилкой.
— Мы здесь после отхода наших, — говорил он Пересветову, — сразу же стали устанавливать связи с возникавшими во всех районах группами патриотов. Случалось, узнавали о диверсии, не зная, кто ее провел. Но постепенно брали их под свой контроль. В этих группках кроме местных жителей — вышедшие из окружения бойцы, бежавшие военнопленные, многие укрываются в лесах. Конспиративных навыков не хватает, совсем недавно провалилась одна из самых активных наших подпольных организаций, неподалеку от Еланска. Всех немцы расстреляли… Сейчас фронт отходит на восток, зона нашего контроля расширяется. В северо-восточном углу области действует прорвавшийся через фронт отряд советской конницы. С той же стороны проникала к нам группа армейской разведки. Там у нас в лесах самая крупная партизанская база.
Пересветов был для подпольного обкома посланцем Москвы, о привлечении его к партизанской работе речь не шла, но ему нужно было помочь перейти обратно через фронт.
— Это дело вам организуют товарищи из партизанского отряда. Там у них есть надежные лазы. Правда, сейчас фронт отдаляется, но они что-нибудь придумают.
Константин пробыл на мельнице, не спускаясь с чердака, несколько дней и затвердил наизусть всю необходимую информацию. Данные о расположении немецких военных объектов прочертил на плане города и на карте области, чтобы тверже запомнить. Затвердил и радиошифры, пароли, адреса явок. Создать районы, свободные от оккупации, еланские партизаны рассчитывали в ближайшие месяцы.
Партизанскую базу Пересветов отыскал при помощи местного провожатого на лесной «гривке» (островке) в глубине обширных моховых болот, и неделю спустя его благополучно переправили через линию фронта.
В Москве он за выполнение задания был награжден медалью «За боевые заслуги».
ГЛАВА ВТОРАЯ
В составе армии, занимавшей в октябре — ноябре 1941 года один из ответственнейших участков в центре линии обороны Москвы, по приказу командования срочно формировался армейский запасной стрелковый полк — (АЗСП), через который должны были проходить все прибывающие в эту армию пополнения.
Комиссаром этого полка назначен был один из старых друзей Пересветова Степан Кальянов, бывший рабочий-металлист. Встретив Константина в Москве, когда тот не успел еще получить нового назначения, Кальянов добился приказа о зачислении его в политчасть полка на должность агитатора.
Вечером того же дня они выехали по Минскому шоссе к месту формирования полка — одной из станций Белорусской железной дороги. Пока что их было только семь человек: командир, комиссар, начальник штаба, два начальника по снабжению (ОВС и ПФС), начсанчасти (военный врач) и агитатор полка — Пересветов. Остальной постоянный состав предстояло получить из Москвы или набрать на месте из переменного состава, прибытие которого ожидалось со дня на день.
Какую-нибудь неделю спустя из прибывающих пополнений были сформированы первые маршевые роты. В армейском запасном они проходили краткосрочную проверку обученности военному делу, санитарную обработку — баня, медосмотр, прививки — и (не последнее по значимости) политическое и культурное обслуживание. Бойцы грузились в вагоны сытые, отдохнувшие, тепло одетые и обутые, в полушубках, башлыках, валенках — начиналась зима. Оружие предстояло им получить по прибытии в передовые части армии.
Из письма Пересветова родным
«Дорогие мои Олечка, Мария Николаевна, Наташа!
У меня новый номер полевой почты… Но письмо это отправляю опять с оказией, разыскал во время краткого посещения Москвы ваших заводчан. Они вам расскажут, почему я долго не писал, где пропадал осенью и где нахожусь сейчас. От передовой позиции расстояние порядочное, так что мое здоровье пусть вас не заботит. В 1919 году твой, Олик, санбат располагался в прифронтовом тылу, так что окружающую меня атмосферу ты приблизительно можешь себе вообразить, конечно, с поправками на эпоху.
Самое для тебя интересное, что спешу сообщить, это встреча — с кем бы ты думала? — со Степаном Кальяновым! Тем самым артиллеристом, который работал с тобой в еланском подполье, а в Октябре командовал обороной еланского Совета и вынес меня, раненого, на руках с балкона здания. Ведь мы с тобой с тех лет его не видали! Теперь он комиссар полка, и я у него служу.
Наши сугубо мирные в эти дни занятия не лишены своеобразной экзотики. Что я, как и летом, читаю бойцам лекции, провожу беседы и т. д., это для тебя не новость, но вот, например, в один прекрасный день командование приказало нам дать бойцам концерт! А у нас даже баяна не было под рукой, был только капельмейстер будущего духового оркестра, взявшийся спеть под гитару «Синий платочек». Гитару и патефон с дюжиной пластинок одолжили у местных жителей. Из бойцов прикомандировали к нам артиста московского театра «Ромен»; он с места в карьер классически отбил дробную чечетку-«цыганочку» на фанере: концертировать-то предстояло в бараке с земляным полом!.. Из бойцов и поэт нашелся, взявшийся прочесть свои антифашистские стихи, а меня обязали спеть «Вдоль по Питерской».
Перед концертом завели патефон, и, представь себе, при его звуках двое-трое из вышедших из окружения бойцов утирали слезы, так сильно повеяло на них родным домом после долгих скитаний по лесам в ежеминутном ожидании смерти!..
Концерт открылся моим кратким докладом о положении на фронтах и на нашем участке. И «Синий платочек», и чечетка, и стишки, а под конец и моя «Питерская» с известным тебе набором плясовых частушек из собранных когда-то моим покойным отцом, — все это с волнением и теплотой встречалось нашими слушателями. Командир и комиссар полка присутствовали, и было решено узаконить такие концерты.
Это я вам рассказал о нашем первом шаге на поприще фронтовой самодеятельной эстрады, а сейчас концерты у нас уже выглядят посолиднее, сформирован небольшой хор и оркестрик, бойцов сажаем в вагоны под торжественные звуки «Священной войны»…»
