Пятая глава

Инга вышла из библиотечного коллектора и свернула на улицу Ленина. Липы в скверах оголились, ветер носил по воздуху желто-коричневые листья. Осень порою несет в себе радость, приятную спешку. И человеку, идущему при порывах ветра, которые кружат опавшие листья, совсем не грустно, у него на душе не осень. Он как бы хранит в себе тепло недавнего лета.

Инга не испытывала никакой радости. Безразличная, погруженная в себя, она избегала встречных, ждала на перекрестке, пока пройдут машины, останавливалась перед витринами и смотрела на них без всякого интереса.

В Риге она была уже три дня. Как будто все, что нужно было, она сделала: книги купила, подобрала кое-какие материалы, купила бумаги, несколько репродукций и немного полотна. Последнее — на собственные деньги, на это Инге средств никто не дал.

Дома она тяготилась лаской и заботой матери, ее интересом ко всему, к любой мелочи, касавшейся жизни в колхозе. Инга не умела лгать, но ей не хотелось делиться с кем-нибудь своими горестями, даже с матерью. Мать догадывалась, что дочка что-то скрывает от нее, но никакими расспросами ничего не могла добиться.

— Отчего ты в деревне похудела? — озабоченно разглядывала она Ингу, когда та утром расчесывала перед зеркалом волосы.

— Я ведь там много работаю, мать, — отвечала Инга.

Нет, скрывать и лгать нелегко. Хорошо, что все сделано и что завтра можно ехать обратно.

Инга опустилась на скамейку под липами, около памятника Ленину.

Все куда-то шли, куда-то спешили. Даже бабушка, которая вела за руку мальчика в голубом пальтишке, семенила мелкими шажками. Какой-то парень в берете, проходя мимо, пристально заглянул Инге в лицо. Она рассердилась. Как было бы хорошо, если бы можно было спрятаться от людей — так, чтобы никто не видел, не замечал ее. Но где?

И все же как тяжело жить, когда болит сердце! Как лгут книги, что работа может облегчить и даже заставить забыть личное горе! Неправда это, ничто не может облегчить и заставить забыть его.

Инга подняла глаза к освещенному бледным солнцем бронзовому изваянию — к могучему, мужественному большевику, и долго смотрела на него. Затем она тряхнула головой.

«Нет, и Ты теперь не мог бы помочь мне. Даже Ты. Ты не понял бы, что можно быть такой малодушной. Ты не понял бы, что из-за какого-то человека для тебя может потускнеть весь мир. И Ты никогда не оправдал бы меня, если бы я сказала Тебе, что мне хочется бежать оттуда… оставить все и бежать… чтобы никогда больше не видеть этих дорог, никогда больше не ходить по ним и все забыть. Ты, наверно, сказал бы мне: «Позор! Я не узнаю комсомольцев. Совсем не такими были те, которые в Октябре боролись рядом со мной. Они знали одну цель — победу революции. Им некогда было предаваться личным чувствам и всяким переживаниям… поэтому их и называют героями…» Но, может быть, Ты дал бы мне мудрый, дружеский совет — собраться с силами и все забыть. Вычеркнуть все это из своей жизни, словно этого вовсе и не было…

Человек должен все выдержать. Теоретически я это знаю. Теоретически я знаю все. Только от этого мне не легче. Я думала, что я все могу, но это выше моих сил».

Мимо прошли девушка и юноша, она крепко держала его под руку. Вокруг них кружили желтые листья, ветер трепал темно-русые волосы девушки. «Счастливые! Как бередит сердечные раны чужое счастье. Ведь я никогда, никогда уже не буду так ходить с ним…»

Инга стиснула зубы, пытаясь сдержаться. Но глаза налились слезами, затуманившими все вокруг.

Люди идут и идут. Иные внимательно всматриваются в девушку, которая старается сдержать слезы.

Инга вскочила и быстро ушла, ничего не видя перед собой. Пройдя несколько кварталов, Инга остановилась перед витриной небольшой парикмахерской, где были выставлены образцы всевозможных причесок. Инга нечаянно посмотрелась в зеркало. Опустившаяся, растрепанная, некрасивая. Инга вдруг повернулась к двери парикмахерской.

Клиентов там было немного.

— Чего вам? — спросила Ингу кассирша, сидевшая за столиком.

— Волосы… — ответила Инга.

— Зане, прическа! — позвала кассирша.

К Инге подошла кареглазая девушка с металлическими защепками в волосах.

— Холодную или горячую?

— Холодную, — рассеянно сказала Инга.

— Садитесь сюда! Вымыть тоже?

— Да.

Зане долго мылила и терла волосы Инги. Работы было мало, торопиться некуда. Зане нравились такие густые, жестковатые волосы, вьющиеся сами по себе. Она прополоскала их, отжала и повела Ингу к зеркалу.

Инга смотрела на ловкие пальцы девушки, манипулировавшие ее волосами. Теплая вода, массаж головы успокаивали. Инга с интересом взглянула на парикмахершу, и ей показалось, что девушка напоминает ей кого-то из знакомых, но никак не могла сказать кого. Видимо, парикмахерша обратила внимание на пристальный взгляд Инги.

— Почему вы так смотрите на меня? — наконец спросила она.

— Я вас, наверное, где-то видела, но никак не припомню где, — ответила Инга.

Зане пожала плечами.

— Наверное, тут же.

— Нет, — сказала Инга, — я у вас еще никогда не была.

В кабину сунула голову маникюрша и спросила:

— Зане, хочешь билет на «Аиду»? Скайдрите идет за билетами.

— На когда? На сегодня вечером? — спросила Зане. — Нет, я не могу.

Маникюрша исчезла, но Ингу внезапно осенило: Дзидра Вилкуп! Парикмахерша очень была похожа на Дзидру. Значит, она — Зане.

И, забыв про собственные беды и горести, Инга захотела поговорить с сестрой Дзидры.

— А я знаю, вы — Зане Вилкуп, — сказала она.

Зане от удивления даже отпустила голову Инги.

— Откуда вы меня знаете?

— Я живу в Силмале, — продолжала Инга, — меня зовут Ингрида Лауре.

Зане хорошо помнила незнакомое имя под письмом в газете. Значит, она!

— Я-то вас не знаю, — пробормотала Зане.

— Конечно, вы меня не знаете. Я приехала туда из Риги. Я библиотекарь. — И она протянула Зане руку. — Будем знакомы.

Зане молча протянула свою.

— Ну, а вы что… опять в Риге? — спросила она не без насмешки.

Инга поджала губы.

— Приехала по делам, — быстро сказала она. — Сегодня вечером поеду обратно. Передать привет вашим?

— Да… передайте привет, — неуверенно сказала Зане. Она подумала, что неплохо бы послать сестре отрез на кофточку, но не доверит же она это незнакомому человеку!

— Я представляла вас другой, — вдруг сказала Инга.

Зане удивленно посмотрела на нее.

— Как — другой? Почему?

— Ну, так… — нерешительно сказала Инга. — Как вам сказать… я представляла себе вас какой-то несерьезной, а вижу, что это совсем не так.

— Почему несерьезной? — Зане не знала, обижаться ей или не обижаться.

Наконец Зане закончила причесывать Ингу.

Инга посмотрела в зеркало и горестно улыбнулась. «Красиво, — подумала она, — но на что это все?»

— Спасибо, Зане, — сказала она, встав со стула. — В самом деле жаль, что вы не у нас, в Силмале. Мы вынуждены ходить лохматые. Приезжайте обратно. Мы устроим вам парикмахерскую. Правда.

— Парикмахерскую! В Силмале? — засмеялась Зане. — Вот это да!

— Серьезно, — сказала Инга, застегивая пальто. Затем она протянула Зане руку: — До свидания. Приезжайте хотя бы в гости.

— У меня скоро будет отпуск, — сказала Зане, — летом не дали… заболела сослуживица. А потом мы ездили в колхоз помогать.

— Скажу Дзидре, чтобы ждала вас в гости, — сказала Инга и про себя подумала: «А меня самой там, возможно, уже не будет».

Она села в трамвай и поехала домой. Мимо ВЭФа, мимо новых домов. Домой… Где же на самом деле твой дом, Инга?

Когда она позвонила, мать тут же открыла, словно ждала дочку за порогом.

— К тебе гость, — сказала мать.

У стола стоял Юрис и молча смотрел, как Инга машинально закрывает за собой дверь.

Юрис приехал повидаться с мастером Тиммом из-за трансформатора и, главное, непременно разыскать Ингу и поговорить с ней. За день до того ему сообщили, что через неделю он должен явиться в райком, на бюро. Странно — он даже был доволен, что наконец эта грязная интрига кончится. Жизнь стала невыносимой — Илма Стурите забрасывала его глупыми, сентиментальными письмами, в райком поступали анонимки. Но невыносимее всего были отношения, сложившиеся с Ингой. С каждым днем Юрис все больше понимал, что ему нельзя терять ее.