Он не подал Юрису руки.

От Марена Юрис зашел к Гулбису. Второй секретарь редко бывал на месте, но сегодня он, к счастью, сидел в своем кабинете.

— А, Бейка, — обрадовался он Юрису. — Прибыл, значит? А я еще вчера решил навестить тебя. Ну, как живешь-можешь?

Юрис скупо рассказал о причине своего приезда.

Гулбис достал папиросы, предложил Юрису и закурил сам. Затянувшись, он вдруг закашлял, встал со стула, подошел к открытому окну и постоял там, пока не прошел приступ.

— Черт побери, — сказал он, вернувшись к столу, — какая нелепость! В жаркий летний день схватил насморк и никак не избавлюсь от него.

— Где ты простудился?

— Да ладно! — махнул Гулбис рукой. — На прошлой неделе был в «Друве», меня там в поле застал крепкий ливень. Ну, не смешно разве? От дождевой капли… вот что значит опуститься! А в партизанах, бывало, — снег, метель, вода, ходишь целый день мокрый до нитки, и никакой дьявол тебя не берет.

— И теперь не возьмет, — мрачно усмехнулся Юрис.

— И я так думаю, — согласился Гулбис, затем, изменив вдруг тон, спросил: — Ты у себя в колхозе поцапался с кем-нибудь?

— Нет, — ответил Юрис.

— Ну, во всяком случае, рассердил кого-нибудь.

— Возможно — на всех не угодишь.

— Сено всё убрали?

— Да… то, что было, убрали. Ты ведь знаешь, какие у нас луга.

— Не собираешься этой осенью над кустами поработать?

— Обязательно, — сказал Юрис, положив окурок в пепельницу. — Вообще нам этой осенью над многим поработать нужно. Были бы только люди. Видишь… Может быть, тебя заинтересует… мы решили вот это поместить в газету. Как ты считаешь?

И он подал секретарю письмо молодежи.

Гулбис внимательно прочитал письмо, вернул его и покачал головой:

— Отчего же нет? Конечно, можно попробовать. Может быть, кое у кого проснется совесть. Так вы уверены, что через год у вас будет электричество?

— Этого мы должны добиться во что бы то ни стало! — жестко сказал Юрис. — А то какая же это жизнь.

— Трудновато будет. Сеть далеко. Ты интересовался — позволят вам подключиться?

— Как будто позволят, — сказал Юрис. — Во всяком случае, надеюсь, что и ты замолвишь за нас словечко…

— Ты мне кто — крестник, что ли? — усмехнулся Гулбис. — А вообще-то в какой-то мере — да. Ведь это я тебя в твою «Силмалу» посватал. Скажу тебе откровенно: мне нравятся широкие программы… Даже если это только мечты… да! Когда идешь в наступление, не знаешь, что тебя ждет — удача или неудача, но без наступления победы не видать. Вот так. Ну, как ты с людьми ладишь? Начали верить тебе?

Когда Юрис встал, чтобы проститься, Гулбис, пожимая ему руку, серьезно и просто сказал:

— Желаю тебе удачи. Ты на нас не обижайся, если мы что-нибудь не так… мы тоже только люди.

Гулбис ни словом не напомнил о «строительстве», и Юрис понял, что он тоже не согласен с Мареном.

Отправив письмо, Юрис не стал задерживаться в Таурене. Когда он ехал через бор, где в знойном воздухе крепко пахло смолой и хвоей, послеобеденное солнце уже стояло высоко. Стройные, величественные, с густыми неподвижными кронами, медленно скользили мимо деревья. Это был участок «Силмалы». Зимою тут запоют пилы, затрещат огни и поднимутся столбы новой электролинии. Нет, он ни за что не отступит, несмотря ни на какие трудности. Отступить — это отказаться от механизации, а без механизации не будет и удоев. Неужели он, которого так тянет к технике, станет работать по-прадедовски? Это позор.

Дома Юрис переоделся, на скорую руку поел и попросил шофера, чтобы тот подбросил его к «Ванагам», куда сегодня были посланы два человека из строительной бригады оборудовать силосные ямы. До вечера он проработал вместе с ними.

Ирма подошла и с удовлетворением сказала:

— Ну, этой осенью сердце мое будет спокойно.

— А мое не будет, — ответил ей Юрис, — пока мы вместо этой развалины не построим современную ферму.

— Когда это еще будет, — вздохнула Ирма, подняла доску и подала ее мужчинам. Она не привыкла стоять без дела и смотреть, как другие работают.

— И над каждой кормушкой — лампочка, — добавил Юрис.

— Ох… — Ирма улыбнулась и покачала головой.

А Марена разговор с председателем «Силмалы» выбил из колеи. Он был поражен, растерян и рассержен. Такой дерзости он еще не видел. Да еще от мальчишки. Так вот что у него на уме… Так вот как он смотрит на руководство! Хорошо, что он, Марен, будет теперь знать это. С Бейки нельзя глаз спускать.

Марен работал в Тауренском районе уже много лет. Сразу же после Великой Отечественной войны его назначили инструктором уездного комитета комсомола. Он неутомимо гонял пассивных комсоргов, грозно разносил их по телефону, приказывал и требовал. Уже тогда он не терпел, когда ему возражали, и не возражал сам вышестоящим. Один инструктор однажды сказал, что Марен даже наедине со своей рубахой не позволит себе усомниться в правоте начальства.

Годы шли, и он стал секретарем райкома комсомола. Весьма усердным и активным секретарем. Среди комсомольцев района рассказывали такой случай: к Марену пришел какой-то колхозный комсорг и доложил ему о непорядках в колхозе. Марен тут же, в присутствии комсорга, снял телефонную трубку и позвонил секретарю райкома.

— Товарищ секретарь, я раскрыл в колхозе «Свободный труд» вопиющие безобразия… — И пересказал секретарю обо всем, что ему сообщили, как о результатах своей бдительности.

Так он шаг за шагом делал карьеру. Встречались люди, которым нравилась его угодливость. Попадались и такие, которые ошибались, принимая маренский карьеризм за служебное рвение и преданность делу партии.

Марен просто не выносил возражений со стороны подчиненных: в таких случаях он даже не выслушивал собеседника. Вот почему работники райкома, не желавшие ссориться с секретарем, часто соглашались с Мареном, скрывая свое мнение.

Но Гулбис был не из таких.

Между ним и первым секретарем часто возникали «стычки». Секретари расходились и в своих симпатиях к людям.

Гулбис уважал активных и бесстрашных людей, он любил работников, которые отстаивают свои мысли, если они уверены в своей правоте, и презирал трусливых соглашателей. Он прислушивался к другим, если те оказывались правыми.

Уже вечером, сидя дома за столом и перечитывая газеты, первый секретарь в мыслях все снова и снова возвращался к сегодняшнему неприятному разговору. Нет, Бейке это так не сойдет.

Никогда еще ни на одном пленуме никто не выступал так нагло. Подсолнечная кампания! Ишь как они это называют! Конечно, это враги. Марену было ясно одно: каждый, кто противоречит, — враг или прислужник врага. К этому Бейке надо присмотреться получше.

Десятая глава

Небо затянуло уже с самого утра, но дождя не было. Не было и ветра, который разогнал бы серые облака. Однообразным и пасмурным будет, наверно, весь день. Как противно. В такую погоду не хочется ничего делать, словно жизнь надоела, и ты не знаешь, куда себя девать.

Ах, уж лучше дождь — пускай он льет, шумит в листве деревьев, пускай бьет по крышам и стучит в окна. Все как-то веселее — ты знаешь: тучи, разорванные ветром, уплывут прочь, и в голубых просветах неба опять засверкает солнце. А теперь тучи черным покровом тянутся над садом Сермулисов, в комнатах темно и мрачно.

По радио передают какую-то лекцию о сельском хозяйстве, но голос диктора часто заглушается треском — где-то в стороне Риги грохочет гром.

Валия подошла к приемнику и выключила его. Единственно хорошее, что в такую погоду, никто не гонит тебя в поле. С клевером ничего нельзя делать, ко ржи еще не приступали. Укладывать в ямы силос — с этим пускай сами справляются. Надо бы съездить в Таурене, посмотреть, может, новые шерстяные ткани прибыли, летом лучше покупать, не хватают так. Но как туда попасть — день не базарный, и машины нет.