— На пальцах одной руки сосчитать можно, — ответил Атис.

Эмиль, долговязый парень, очень похожий на своего отца, перелистывал иллюстрированный журнал. Парень выглядел усталым. Виолите, забравшись на кровать, бойко смотрела то на одного, то на другого, с любопытством ожидая, что будет дальше.

— Без молодежи у колхоза не может быть никакого будущего, — сказал Юрис, — это совершенно ясно. Не можем мы ждать и потихоньку плестись вперед. Мы должны сделать рывок. Но как? Ты говоришь — на пальцах одной руки сосчитать можно… Пускай молодежи и немного побольше, но что мы, на самом деле, в состоянии сделать? Насилу с текущей работой управляемся. Только с трудом сено и теперь клевер убрали, но нельзя же смотреть на запущенные луга, пастбища, постройки и дороги, нельзя же сидеть без электричества… У людей коров аппаратами доят, а мы в темноте ноги ломаем — разве можно сегодня так жить? Это дикость. Я электричество хоть из преисподней добуду! Конечно, ничего не выйдет, если мы будем за печью отлеживаться… Осенью надо начать столбы заготавливать. А кто все это сделает для нас? Вот где наше слабое место.

— Надо чертей этих вернуть, — поднял голову Атис. — Их целая армия. А чем они там, в городе, занимаются? Смешно! Та же Зане Вилкуп — парикмахерша! Леон Зейзум… в садоводстве работает! Там он может в саду работать, а у себя в колхозе не может! А Дзидра Вилкуп — еще лучше — чужого ребенка нянчит и полы моет. И так они все — кто в лавке, кто в какой-нибудь мастерской… Им только бы уйти отсюда, только бы не возвращаться! Дезертиры они, да и только!

Настольная лампа тихо сипела. Даце тайком посмотрела на бригадира. Какие у него веселые, озорные глаза и какой он ловкий! Темно-русые волосы зачесаны назад и блестят. Не зря он нравится девушкам. Ей сделалось грустно, и она едва слышно вздохнула. «Ах, он нравился бы мне не меньше и совсем некрасивым и неуклюжим, — с грустью подумала она и отвернулась. — Но я же знаю, что все это зря. Никогда он даже не посмотрит на меня».

— Но… может, они все же вернутся? — заговорила Инга.

— Как ты себе это представляешь? — спросил Юрис. Он впервые обратился к ней на «ты». Инга почему-то покраснела и рассердилась на себя за это.

— Очень просто: надо с ними поговорить, написать письма… — объяснила она, смотря на лампу мимо Юриса.

— Ты думаешь, это поможет?

— Глупости! Не поможет… — решил Атис, медленно вертя в пальцах пуговку, которую он нашел на полу. Он рассмотрел ее со всех сторон, затем поднял вверх: — Девушки! Признайтесь, чья она?

— Ой, моя! — воскликнула Виолите.

Атис укоризненно покачал головой:

— Ай, ай, кто тебя, такую неряху, замуж возьмет — даже пуговицу пришить не удосужишься. Стыдно.

Девочка, засмеявшись, протянула над головой Даце руку за пуговицей, и Даце почувствовала, как рука бригадира коснулась ее волос.

— Прости, я, наверно, прическу тебе испортил, — извинился он.

— Ничего, — тихо ответила она, почти физически страдая от его небрежного тона. Словно она какое-то пустое место.

— Знаете что?! — воскликнула вдруг Инга. — Мне пришла в голову одна идея!

— Ну-ну? — Юрис с интересом повернулся к ней.

— Напишем им открытое коллективное письмо, через газету… Назовем всех по фамилиям… и предложим вернуться в колхоз… Как вы считаете — если поговорить с ними в письме по душам? Может быть, они поймут, хоть некоторые из них.

— А знаете, это неплохая идея! — воскликнул Юрис, вскочив на ноги. Видно, ему захотелось пройтись по комнате, как он это обычно делал, когда его волновала новая мысль. Но тут шагать было негде, и ему пришлось снова сесть. — В самом деле, если написать так, чтобы за душу взяло. Чтобы они поняли, что тут уже не спят, а дело делают. Мне кажется, что те, кто не трусит, вернутся. А трусы нам не нужны. На что они нам?

— Я не имею ничего против такого хода, — сказал Атис. — Если это не поможет, то и не повредит. Вижу, что Эмиль тоже так думает.

Эмиль, положив журнал, виновато улыбнулся.

— Я ведь все слышал, — оправдывался он. Эмиль, как и отец его, был тихого нрава и не любил много говорить.

— В таком случае, ты и должна написать это письмо, — сказал Юрис Инге.

Она только кивнула:

— Это я могу.

— Тогда нечего откладывать, — продолжал он с обычной для него горячностью. — Если писать, то писать сразу.

Инга всю ночь просидела над письмом. Мысли у нее были хорошие и ясные, но не так-то легко возникали слова. Она перечеркивала, писала заново и опять перечеркивала. Сердилась на себя.

«Открытое письмо бывшей сельской молодежи, таким-то и таким-то». Не обидятся ли, если она назовет их по именам? Да почему? В конце концов, писать без определенного адреса не имеет никакого смысла. А если они увидят в газете свое имя, то обязательно прочтут.

«Товарищи силмалцы! Мы обращаемся к вам с коллективным письмом, потому что не знаем, где каждый из вас находится. Мы хотим сказать вам всем одно и то же: вернитесь в свой колхоз! Вы тут нужны! Вы бросили «Силмалу» в трудное время, когда у нее не было хорошего и энергичного руководителя и хозяйство разваливалось. Теперь все по-другому. У нас новое руководство, в этом году начался большой перелом. Мы хотим пойти в гору и добьемся этого — мы сделаем наш колхоз богатым и светлым, да — светлым, потому что в будущем году у нас в каждом доме будет электричество. Только само по себе оно не появится — это потребует много труда и хлопот.

Дорогие товарищи! Вернитесь, кто не трусит и не боится трудностей. Помогите нам разводить скот, сажать сады, строить дома и ремонтировать дороги. Нас мало, и нам очень не хватает ваших рук. Общими силами мы добьемся всего и превратим «Силмалу» в богатый, цветущий культурный центр, из которого никому не захочется уходить…»

Инга рассказала, что делается в колхозе, сколько в этом году будут платить на трудодень (по сравнению с тем, что платили раньше, — это большой шаг вперед!).

Письмо заканчивалось так:

«Мы ждем вас и знаем — если у вас в груди бьется смелое, мужественное сердце, если вы любите свою родную сторону, то вы вернетесь!»

Во время завтрака зашел Юрис, и по его лицу Инга увидела, что случилось что-то неприятное.

— Что случилось?

— Да ничего особенного, — уклончиво ответил он, но, заметив в глазах Инги тревогу, по-дружески улыбнулся ей и сказал: — Звонили из райкома. Туда поступили какие-то глупые сведения.

— Ну и что?

— Надо ехать — объясняться. А мне некогда. Вот в чем беда.

— Когда вы поедете?

— Завтра. Если письмо готово, то заодно отправлю его, подписи можно собрать сегодня.

Он прочитал письмо.

— Чего же еще? Если только у них окажется совесть…

— Как вы считаете: надо от всей молодежи… и от Валии Сермулис тоже? — спросила Инга.

Юрис кивнул:

— Обязательно от всех. Это будет иметь даже воспитательное значение, не правда ли?

— Может быть, и так, — сказала Инга. — Но к Эгону Брикснису я не пойду. Я знаю заранее, что он ответит мне издевкой.

— Ну, этот да, — согласился Юрис и по-дружески коснулся ее плеча. — А не перейти ли нам на «ты»? Это «вы», ей-богу, мешает мне.

И он протянул ей руку.

— Договорились, — сказала Инга и подала свою.

Девятая глава

Когда Юрис на другое утро слез в Таурене с колхозного грузовика, городок только просыпался. На самом-то деле он состоял из одной мощенной булыжником длинной улицы, которую пересекало несколько коротких и узких переулков. На ней расположились все учреждения и магазины. Переулки напоминали проселочные дороги, по краям их росла трава, а после дождя их заливали огромные лужи. Маленькие дома стояли разбросанно, вокруг них зеленели огороды, на которых цвели пестрые георгины.

В самом центре в обшарпанном красном кирпичном здании помещались почта и универмаг. Чуть подальше, на противоположной стороне, в желтом свежевыкрашенном двухэтажном доме были райком и райисполком. Третьим важным центром в Таурене был промкомбинат, изготовлявший простую мебель.