— Хорошо, — сказала Инга. — Мы сейчас подыщем что-нибудь. Садитесь. — И, подойдя к полке, она через плечо спросила: — Вы много читаете?

— Читаю, — вздохнула Даце, — когда есть время. Летом его, правда, очень мало.

— А у меня вы первая. — Инга вернулась к столу с книгами. — Оказалась бы у вас рука счастливая.

Даце подняла глаза.

— А… вы сюда надолго?

— Почему вы так спрашиваете?

— Так просто… Может, вам не понравится. Та, что была до вас, говорила, что нормальный человек может тут свихнуться.

— Постараюсь не свихнуться, — сказала Инга. — Значит, вы берете эту? Да? Очень интересная книга.

Когда Даце, завернув книгу в газету и спрятав ее на груди под дождевиком, простилась, Инга осталась в открытых дверях. В деревьях однообразно шумел ветер. Пора идти домой, но все-таки надо заглянуть к Дижбаярам. Они ждут.

В теплой уютной комнате тихо играло радио. Грудной женский голос пел эстрадную песенку с очень глупыми словами. «Может, люблю, может, не люблю, может, расстанусь, может, останусь…» — слащавая сентиментальная песенка, пошлая. Инга не выносила таких песен.

Дижбаяр играл с Эгоном в шахматы. На столе дымился чай.

— Присоединяйтесь к нашей компании, — сказала Ливия, наливая чай. — Мы стараемся как-нибудь развлечься, иначе не выдержать эти дождливые вечера.

Поставив перед Ингой стакан золотистого чая, она игриво продолжала:

— Мы с Эгоном весь вечер спорим об искусстве, чуть не подрались. Решите, кто из нас прав. Эгон, кроме эстрадных песенок, ничего не признает. Скажите, может так рассуждать современный человек? Молчите, Эгон, вам никто не давал слова. Я требую, чтобы искусство, прежде всего, было общечеловеческим… Вот так, как Шекспир, Ибсен, как наш Блауман, они создали шедевры, а в наше время шедевров нет. А почему? Потому что мы искусство вульгаризируем… Да, да, именно так, Карлен, не смотри на меня, пожалуйста, зверем!.. Ты знаешь, что я всегда говорю то, что думаю. Я не выношу в искусстве пропаганды. Я хочу видеть человеческие чувства, голую человеческую душу. Не выношу этих пут, которыми сегодня связали…

— Ливия! — Дижбаяр резко оборвал словесный поток жены, отодвинул шахматные фигуры и встал. — Будет вам с Эгоном бабушкино наследство делить. Вы оба неправы.

— Я права! — Ливия строптиво откинула со лба волосы.

— Давайте пить, — с ударением сказал Дижбаяр, садясь за стол. — И не будем болтать глупостей. Я знаю, Ливия, что ты любишь оригинальничать, не возражай… и поэтому все преувеличиваешь. Тебе бы только казаться не такой, как все, вот ты и проповедуешь какие-то особые теории… ты у меня неисправимая индивидуалистка!

И он со смешком похлопал жену по спине. Ливия состроила обиженное лицо и пожаловалась Инге:

— Разве можно затыкать человеку рот? Настоящий тиран. Погоди, Карлен, я тебе отомщу… когда на следующем спектакле заболеет какая-нибудь примадонна — ни за что не заменю!

— К тому времени ты все забудешь, — улыбнулся Дижбаяр.

— Ливия, неужели вы так обеднели, что к чаю ничего не будет в связи с климатическими условиями? — Эгон, прищурив глаз, посмотрел на хозяйку.

Ливия засмеялась и толкнула мужа в плечо.

— Карлен, может, у тебя еще есть что-нибудь? Сжалимся над ним?

— Что поделаешь с такими отпетыми пьяницами? — Дижбаяр подошел к буфету и достал оттуда початую бутылку.

— Коньяк? — Эгон вскочил. — Нет, вы оба просто гении! Этим человек может восстановить тонус.

— Вам с Ливией это не помешает, — сказал Дижбаяр, наливая в рюмки коньяк, — перестанете поносить современное искусство.

— За здоровье! — воскликнул Эгон, подняв рюмку. — За тонус, Ливия!

— За настоящее искусство! — громко отозвалась Ливия, затем, поставив рюмку на стол, обратилась к Инге: — А что вы скажете о нашей современной драматургии? Вам она нравится?

— В общем — да, — ответила Инга. — Во всяком случае у нас много пьес, которые мне ближе, чем Шекспир.

— Да что вы, что вы! — замахала руками Ливия. — Какое тут может быть сравнение? По своему художественному уровню наши пьесы можно приравнять к школьным сочинениям… нет, нет, какое тут может быть сравнение!

— Вы преувеличиваете, — вежливо сказала Инга и замолчала. Ей не хотелось спорить.

— Разумеется, разумеется, преувеличивает, — согласился Дижбаяр. — И в мякине можно найти зерна.

— Да здравствуют зерна! — Эгон снова поднял рюмку. — К чертям мякину!

Инга выпила свой чай, поблагодарила и простилась. Ливия не хотела отпускать ее.

— Вы слышите, идет дождь… шумит, как осенью. Куда вам бежать? Может быть, скоро пройдет.

— Нет, я не могу беспокоить людей слишком поздно, — возражала Инга. — А то мне откажут от квартиры…. И спать тоже хочется, я устала.

Все встали и проводили Ингу до дверей. Эгон пожал ей руку и наставительно сказал:

— Мне жаль, что вы родились слишком поздно, честное слово! Человек с такими строгими и необычными взглядами сегодня годится только как наглядное пособие… для лекций, дорогая!

— Какая от них польза, если они все равно не пойдут вам впрок? — сказала Инга.

— Что не пойдет впрок? — переспросил Эгон.

— Лекции. — Инга подняла капюшон. — Стоит ли вам слушать их?

Она сбежала по ступенькам, сразу же попала в глубокую лужу и исчезла в темноте.

— Больно умная, — презрительно сказал Эгон, возвращаясь в светлую комнату. — И абсолютно идейная. По носу видать. Сухарь. Нальем коньяку, чтобы веселее стало. Не выношу я эти идеи.

— Человек без кругозора, — согласилась Ливия. — Так она, кажется, ничего, но у нее нет собственного мнения.

Ночь была черна как деготь. Кругом тьма и вода — вода лилась с неба, падала с деревьев, плескалась под ногами. Кругом ни зги не видать. Инга пробиралась ощупью, точно слепая. Забрела в Какие-то кусты, опять выбралась на дорогу и шла, вытянув вперед руки, опасаясь налететь на дерево. По лицу ее текла вода.

— Приятно, не правда ли? — спросила она себя вслух, остановившись на минуту, чтоб смахнуть воду с лица.

— Что тут приятного? — откликнулся почти рядом с ней низкий мужской голос.

— О! — вскрикнула Инга и отскочила в сторону.

— Куда вы? Тут сбоку — канава… — сказал мужчина, и Инга узнала Бейку.

— Это вы? — радостно воскликнула она. — А я думала…

— Чего это вы бродите в такую погоду?

— Иду домой, — ответила Инга, вглядываясь в темноту, но не в силах ничего разглядеть. — Но никак не соображу, где я.

— Дайте мне руку, — сказал Юрис, — я провожу вас.

Взяв Ингу, точно маленького ребенка, за руку, сам он пошел вперед. Она послушно последовала за ним, улыбаясь в темноте: правильнее было бы, если бы он взял ее под руку, а то получается по-ребячески и в то же время как-то интимно…

— Были в Доме культуры? — спросил он.

— Да. Выдала первую книгу.

— Ну как, не собираетесь бежать отсюда?

— Неужели я похожа на беглянку? — обиделась Инга. — Что это вы все одно и то же?

Юрис рассмеялся. Рассмеялся громко, по-мальчишески. И по-мальчишески дернул ее за руку.

— Да я так не думаю, но ведь нелегко здесь.

Ветер качнул над ними ветви и обдал холодными струями.

— Ух, настоящий душ! — охнула Инга.

Она шла, спотыкаясь о корни, слепо доверяясь своему провожатому.

— Где мы? — спросила она чуть погодя.

— Сейчас будете дома, — ответил Бейка. — Тут мостик. Осторожно.

— Вы из-за меня такой крюк сделали!.. — сказала Инга.

— Подумаешь, несколько шагов, — сказал он. — Ведь вы у нас еще гостья. Потом провожать не будем. Ну вот и ваш двор. Нет, нет, ворота вот тут… — Он пожал Ингину руку и тут же отпустил ее.

— Спасибо, — сказала она, нашарив в воротах заложенную поперек жердь и, наклонившись, пролезла под нее. — Спокойной ночи!

Шестая глава

Терезе Гоба с благодарностью смотрела на мастеров, срывавших с ее дома крышу. Все вещи были убраны в клеть, в доме приходилось менять и потолок и балки.