Он увидел ее. Она услышала его теплый голос:
— Чего ходишь без дела? Помогла бы нам дом строить!
Инга повернулась стремительней, чем хотела. Она подошла, неловкая, покрасневшая, стараясь не смотреть на Юриса.
— Значит, здесь будет новый дом? — спросила она.
— Разве не красивое место? — сказал Лайзан.
— Тут в самом деле красиво.
Инга посмотрела на Юриса. Он показался ей таким близким — загорелый, как всегда беспокойный. Глаза ее засияли. Они говорили: «Да, это так. Делай что хочешь. Я люблю тебя. Во всем мире только тебя одного. Ничего я не могу поделать с собой. Ты лучше, лучше всех. Теперь ты знаешь это…»
А он смотрел на нее в упор. Смотрел долго, пока она не выдержала и смущенно отвернулась.
— Я… пойду, — сказала она.
— Нет… почему? — голос его прозвучал тише и глубже. Он торопливо прибавил: — Ты чуть погоди. Пока мы кончим. Мне нужно с тобой поговорить.
Инга стояла в стороне и ждала, чувствуя, что выдала себя: ее влекло к нему, и она боялась этого. Она не решалась взглянуть на Юриса. И смотрела, как люди вбили последний кол, как Лайзан отвесом проверил точность фундамента. Тут в самом деле хорошее место для нового дома. За окнами будут шуметь ветвями березы.
А может быть, все видят и догадываются, зачем она стоит здесь? Может, ей надо попрощаться и уйти? Только она не сделает этого.
Все взялись за лопаты и принялись рыть землю. Юрис подошел к Инге. Она лихорадочно старалась придумать, зачем пришла сюда. Вдруг ей показалось нелепым и глупым то, что она здесь.
А Юрис ничего и не спросил. Он только сказал:
— Пошли.
Она молча пошла за ним, внутренне дрожа, чувствуя себя жалкой и ничтожной. Он что-то сказал, коснувшись ее локтя. Инга не расслышала что́, она подняла глаза и совсем близко увидела милое, мужественное лицо. Юрис смотрел на нее серьезно и как-то необычно.
— Я не расслышала, что ты сказал, — проговорила Инга дрожащими губами. Ей хотелось плакать от злости и жалости к себе. И от счастья, которому было тесно в груди.
— Я сегодня набрел на чудесную малину, — проговорил Юрис. — Хочешь, отведу?
— Я… пойду домой, — сказала Инга. В глазах у нее были слезы.
— Но я хочу показать тебе это место, — настойчиво сказал Юрис. Он взял ее руку в свою, такую сильную и теплую. Инге казалось, что рука его обняла всю ее.
Они миновали березняк, впереди зажелтело широкое овсяное поле.
— Посидим немного. Тут, в тени, — Юрис остановился.
— Какая же это малина? — пыталась рассмеяться Инга. — Ведь это овес.
Юрис бросил на траву свой пиджак.
Она послушно села и подняла кверху вдруг побледневшее лицо. Он сел совсем рядом, посмотрел на нее как-то быстро и странно и крепко обнял ее. Залитое солнечным блеском небо, широкие поля и шум ветра вдруг застыли, притаились в ожидании.
Затем Юрис нетерпеливо откинул голову Инги и долго и нежно целовал ее в губы.
Тринадцатая глава
Зане Вилкуп делала перманентную завивку пожилой полной женщине. Смена подходила к концу, в небольшой парикмахерской, нагретой сушильными аппаратами, нечем было дышать. Кофточка Зане под белым халатом промокла от пота. Такой жары уже давно не было, опять будет гроза, и тогда прощай выходной, торчи в четырех стенах и плачь! Прошлое воскресенье тоже лил дождь, оставалось только сходить в кино.
— Вы после этой дамы могли бы? — просительно сказала девица с ярко крашенными волосами и угольно-черными бровями.
Зане поморщилась. Она устала и охотнее всего отказала бы, но до конца работы еще оставался почти целый час.
— Смогу, — резко ответила она.
В тесном помещении тихо гудели стоявшие вдоль стены сушильные аппараты. Под каждым из них сидели женщины, а некоторые с бигуди в волосах терпеливо ждали своей очереди. Пахло шампунью, уксусом и туалетной водой. Ученица вымела волосы и унесла ведро с мыльной водой.
— Зане, милая, вы не могли бы сделать еще одну холодную? — крикнула из своей кабины заведующая парикмахерской.
— Нет, сегодня я больше не могу, — отказалась Зане, обматывая клиентке голову серой материей и усаживая ее на стул.
— Двадцать минут, — машинально произнесла она стереотипную фразу и пригласила девицу с крашеными волосами.
«У многих женщин совсем нет вкуса…» — подумала Зане. Она вымыла девице голову и, укладывая локоны, время от времени бросала взгляд в зеркало, отражавшее лицо с неестественно черными бровями. Вообще-то она недурна собой, но ее портят эти черные, бросающиеся в глаза брови, они делают лицо похожим на кукольное или на маску. Зане и сама, когда приехала из деревни, густо красила брови. Теперь она уже давно не делает этого. Только чуточку мажет губы и слегка подкрашивает свои чересчур светлые брови.
Начали приходить мастерицы второй смены. Самая молодая парикмахерша Скайдрите принесла из своего садика большой букет белых и красных астр. Она раздала цветы по всем кабинам.
Пришла, как всегда элегантная, маникюрша Хелга. Она дружила с Зане. Девушка поставила свою сумку, переоделась и заглянула в кабину Зане.
— Ты сегодня видела газету?
— Нет, — ответила Зане, удивившись вопросу Хелги. — Когда мне было видеть ее?
— Там есть кое-что для тебя, — сообщила Хелга. — На, прочитай. На второй странице.
Зане кончила работу, привела себя в порядок, сняла халат и собралась уходить. Газету, которую ей дала Хелга, она сунула в сумку.
— До свидания, — бросила она, проходя мимо маникюрши, которая пилкой старательно обрабатывала ногти знаменитой актрисы.
Хелга на минутку прервала работу.
— Ну, прочитала?
— Нет, дома прочитаю.
Зане кивнула головой, вышла на улицу и с облегчением вздохнула. Как хорошо после работы. Прямо благодать. Можно зайти в магазин, купить что-нибудь на ужин, а потом сесть в трамвай. Ехать ей двадцать минут — через Даугаву, мимо семейных огородов, в которых цветут флоксы и алеют яблоки, мимо парка «Аркадия». Затем надо пройти узкой песчаной улочкой до маленького деревянного домишки. Там они с Дзидрой снимают угол. Вернее, почти одни живут в темноватой комнате с окном на запад. Старая Юрциниете спит в маленькой кухне. Зане с Дзидрой платят за угол сто пятьдесят рублей в месяц и делятся с хозяйкой гостинцами, которые присылает мать. Это, конечно, дорого, и приходится ломать голову, как свести концы с концами да еще и одеться.
Зане купила хлеба и поехала домой. В переполненном трамвае ей все же удалось сесть. Она смотрела на Даугаву, которая отливала на солнце синевой, на мчащиеся навстречу автомашины. Поездка и вся картина эта были Зане так привычны; ей казалось, что она ежедневно видит одни и те же лица, одни и те же машины. Жаль, что ничего не получилось с отпуском. Съездила бы домой погулять, поесть яблок и слив, отдохнуть.
Зане с большой желтой сумкой медленно брела по грязному песку своей улочки. Она была недовольна жизнью. Все словно опротивело. Не легко ведь простоять смену на ногах и в спешке пропускать через свои руки одну клиентку за другой: одной ролик на лоб, другой — на затылок, одной перманент, другой — паровую завивку… И так почти беспрерывно восемь часов подряд. Это трудная, утомительная работа, хотя со стороны она может показаться забавой. Зане скривила губы. Когда-то и ей работа эта казалась занятной. В Таурене она с завистью смотрела, как рыжеволосая парикмахерша, надушенная и расфуфыренная, с налакированными ногтями, болтала и смеялась, подстригая мужчин.
Это казалось таким приятным. И Зане задалась целью — выучиться на парикмахершу. И не там — в сером, скучном Таурене, а любой ценой вырваться в Ригу. Ей посчастливилось. Бирута Межалацис уже была в Риге и помогла ей устроиться. Следом за Зане в город подалась и Дзидра.
Дзидры еще не было дома. Обычно она освобождалась только в семь-восемь часов вечера, когда с работы приходила мать ребенка, которого Дзидра нянчила. Не вернулась еще и старая Юрциниете. Зане поставила сумку на стол и скинула с ног туфли. Некоторое время она шлепала босиком по холодному полу, чтобы отдохнули ступни. Потом налила в таз воды, помыла ноги и надела тапочки. Затем вымылась по пояс под краном. Только тогда она почувствовала, что хочет есть.
