Правда, ликование утихало тем быстрее, чем больше ступенек оставалось позади. Лестница спиралью лежала вдоль залов башни, и дверь, ведущая на каждый из ярусов, была закрыта – ни малейшей щели, чтобы подглядеть, что ждало Сольвейг там.

Сестры-метелицы, что не знали усталости, летели вперед. Шумно переговаривались, на Сольвейг внимания не обращая. Самое обидно, она его обратить на себя не могла: рядом не было снега, на котором можно было писать, а для того, чтобы потянуть за рукав снежной шубки или тронуть за плечо духа зимы, она была недостаточно шустра. Точнее, сестры-метелицы были слишком быстры и неуловимы… как и полагается ветрам.

Стены башни оплетало ледяное кружево – словно вьющийся по городским стенам огненный плющ. Сольвейг, не удержавшись, на бегу коснулась узора рукой. И впрямь, ледяное. Может, своим дыханием его нарисовала Белая Невеста? Сердце, и без того измученное происходящим с ней, снова затрепетало. А что же Хозяин Зимы? Он тоже здесь? Неужели Сольвейг доведется увидеть властителей Крамарка?

«Вот глупая. Я всего лишь нанятая метелицами швея, – укорила она себя за тщеславие. – Все, что мне нужно: сшить снежные платья как можно скорей и потребовать от метелиц их плату».

Их пути сейчас наверняка разойдутся. Не станут же духи зимы стоять у Сольвейг над ухом, пока она не сделает последний стежок. Когда Сольвейг закончит работу, она даже не будет знать, где их искать… и как назвать тех, кого именно она ищет. Наверняка они – не единственные сестры-метелицы на всем Крамарке… и во всей заоблачной Полярной Звезде.

Сольвейг остановилась. Дождалась, пока раздраженные духи зимы, что успели улететь на несколько ярусов вниз, заметят пропажу и вернутся. Подышала на онемевшие от полета на морозном воздухе руки и попыталась написать что-то на оледеневшей стене. Вышло не очень удачно. Тогда она просто нацарапала ногтями слово «имя».

– Что она хочет от нас? – осведомилась младшая метелица.

Средняя пожала скрытыми шубкой плечами.

– Кажется, хочет знать, как нас зовут.

Духи зимы рассмеялись нестройным хором.

– Ох уж эти странные людские забавы. Мы же ветры. Зачем нам имена?

– Если тебе угодно, у нас уже есть имена – вьюга, пурга, поземка или метелица.

Сольвейг удивленно поморгала. Разве они не хотели отличаться друг от друга – одна метелица от другой? Разве не хотели быть ни на кого не похожими и вписать свое имя в историю своего народа? Или дети Хозяина Зимы не нуждаются в памяти о них?

Три духа зимы и потерявшая голос ледяная сирена продолжили путь. Сольвейг больше не задерживала метелиц.

В комнатушке, в которую ее привели, было лишь две швеи. И обе они были людьми – без малейшей примеси ледовой крови. Сольвейг поняла это с первого взгляда: по их бледным лицам, по стиснутым зубам и дрожащим пальцам. Они не могли согреться здесь, в промерзшей до основания башне, со снежным полотном на коленях и ледяными бисеринами, рассыпанными вокруг словно конфетти, которым бросались друг в дружку дети на празднике Возрождения, посвященном легендарному Фениксу.

Все же здесь было теплей, чем на верхних этажах, почти под облаками. Отчего, гадать не пришлось: в комнате причудливой формы – круглой, но с четырьмя скошенными углами, стояло два камина. К одному из них тонкими цепями были прикованы саламандры. Создания свободолюбивые, они не терпели подобного обращения, но, очевидно, им просто не оставили выбора. Сольвейг оторопела. Ей, сирене, что хранила внутри силу ледяной стихии, была невыносима сама мысль о таком ужасном отношении к созданию стихии огненной.

«Зачем они… так?» – ошарашено подумала она. И тут же поняла – вряд ли саламандры по собственной воле, по одному только зову, явятся в башню духов зимы.

– Пожалуйста, призовите еще саламандр, – просительно шепнула юная швея с двумя длинными темно-русыми косами. Кивнула в сторону почти погасшего камина.

Сестры-метелицы больше не улыбались. Глядя на швею своими пронзительными голубыми глазами, медленно покачали головой. Удостоила ответом девочку с косами только средняя метелица.

– Будет слишком жарко. Материал растает. Даже несмотря на наши чары, он и без того едва выдерживает ваши прикосновения.

От самих ее слов, от взгляда и тона веяло холодом. Девочка с косами вжала голову в озябшие плечи.

Сестра-метелица кивнула старой швее:

– Дай ей инструменты и обучи всему.

За духами зимы закрылась дверь – тонкое ледяное стеклышко. Ни одна из метелиц, уходя, на Сольвейг даже не взглянула. Она растерянно повернулась к швее со светлыми – но не инеевыми – волосами и паутинкой морщин на лице.

– Хильда меня звать, – вздохнула та. – И чего вас, мелочь, так и тянет в эту треклятую башню?

Из короткой фразы Сольвейг сделала два вывода. Первый: Хильда здесь давно, и не раз наблюдала, как одна швея сменяет другую. Второй: большинство из них были совсем молоденькими – как сама Сольвейг или девочка с косами, что сейчас, ежась, шила.

Сколько же людей, что пропадали в снежных пустошах и лесах Крамарка, оказывались в Полярной Звезде?

– Ледяная, что ли? Сирена? – хмуро заметила Хильда, оглядев ее серебрящиеся волосы и легкий наряд. – Чего ж ты здесь забыла?

Сольвейг пожала плечами. У каждого из тех, кто когда-либо находился в этой комнате, были свои причины на то, чтобы согласиться работать на духов зимы в Полярной Звезде. Ей мучительно хотелось расспросить швей: неужели и их сестры-метелицы, вьюги-плакальщицы и пурги-пересмешницы спасли из холодных лап неминуемой смерти и привели сюда? Жаль, немота была плохим подспорьем любопытству.

Ей всучили в руки полотно из самого настоящего снега – будто осторожно вырезали корочку наста или крупинки рыхлого снега под ним связали между собой. Материя оказалась мягкой и пушистой, словно мех, но холодной, узнаваемой. Рассыпаться в руках она не спешила. Сольвейг оторвала от края и положила на палец одну хрупкую снежинку, поднесла ее к глазам. Прищурившись, она смогла рассмотреть исходящее от нее свечение – шлейф чьих-то искусных чар. Сверху Хильда положила рулон тонкий и ажурный, словно снятое со стен башни инеевое кружево. Последними в руки Сольвейг легли тонкие, словно человеческий волос, серебристые нити.

– Отлитый во льду лунный свет, говорят, – хмыкнула Хильда. – Врут, наверное. Но скрепляют они на славу.

Сольвейг разложила на полу снежную ткань. Ножницами каждой швее служил кусок льдины, заточенный ветрами до бритвенной остроты. Иголкой – заостренная на конце и явно зачарованная хвоинка. Впрочем, зачарованным здесь, в Полярной Звезде, был даже воздух.

– Наш труд ручной – ткацкие станки для такой тонкой работы не годятся, – со вздохом сообщила Хильда, чьи руки покраснели от холода. – Зато мерки снимать не надо. Хорошо, когда твои заказчицы – ветра. Втиснутся в любой наряд.

Сольвейг уселась прямо на пол, напротив швей, что сидели спиной к камину – там пол был хоть немного прогрет. Отсутствие тепла ее не беспокоило. Ей нужно как можно скорее сшить для метелиц дюжину платьев, и каждая минута промедления отодвигала от нее встречу с сестрой. Поэтому Сольвейг немедленно принялась за дело. Отметила нужные мерки хвоинками на белом полотне и раскроила ткань на будущее платье.

Пусть иголка и была заколдованной, но колола она ничуть не меньше настоящей. Сольвейг не сразу совладала с непривычным инструментом. Главное – не исколоть себе все пальцы до крови, чтобы не испортить наряд. Но руки помнили, что нужно делать, знали, что такое – аккуратный отрез, ровный стежок, безупречная строчка.

Сольвейг с восторгом истинной швеи, которая ценила хорошую, красивую ткань, разглядела вмороженные по краю полотна нити инея. Духи зимы, что его соткали, были весьма искусны в обращении со льдом и снегом, но управляться с полученным полотном – шить – не умели. Да, духи зимы могли слепить снежный наряд, покрывая свое тело снежинками, а потом заставить их раствориться или опасть крупинками на землю. Но, судя по неоконченному шитью в руках Хильды, им хотелось чего-то более… замысловатого, самобытного, диковинного. Например, платья с пуговками из льдинок, с похожими на бриллианты застежками и крохотными крючками из мелких косточек речной рыбы.