Скрипачка словно играла на струнах, запрятанных глубоко в сердце, заставляя его сжиматься и биться мелодии в такт. Весь мир сузился до стройной фигурки, идеального дуэта – девушки и ее скрипки. Он был готов подарить ей оба мира, лишь бы музыка не кончалась.

– С ума сойти, – прошептала Аларика.

И ее пленила музыка, разлившаяся по стеклянной чаще. Или это была магия самой скрипачки?

– Это не дух зимы, – тихо сказал он.

– Пока – нет.

Эскилль вздрогнул.

Как и любой житель Атриви-Норд, он с детства слышал истории о людях, что потерялись в Ледяном Венце. Они блуждают по лесу, выбиваясь из сил и с каждой минутой все больше замерзая. Медленно забывая, кто они есть. И чем меньше они помнят, тем стремительней теряют телесную оболочку. Рано или поздно они становятся свитой Белой Невесты – ветрами, что воют в щелях. Что ищут то, что потеряли… и никак не могут отыскать.

Стало ясно – осторожность была излишней. Незнакомка не видела ничего вокруг. Она словно спала с открытыми глазами, поглощенная звуками скрипки, что пела в ее руках. Эскилль звал незнакомку, но она не слышала, попытался коснуться ее руки, но она в танце от него ускользнула. Иней ажурным кружевом прикрыл обнаженные плечи скрипачки – духи зимы пытались по капле выпить из нее тепло. Однако и холода она не ощущала. Улыбалась так блаженно, как может улыбаться лишь тот, кто узнал, что такое – истинное счастье.

– Она давным-давно должна была замерзнуть насмерть, – нахмурившись, сказала Аларика.

Чей-то голос произнес, заставив их обоих вздрогнуть:

– Она – ледяная сирена.

Они развернулись одновременно. Эскилль – выхватывая меч из ножен, Аларика – натягивая тетиву. Не успел он толком разглядеть вторую незнакомку, как она… переменилась. Развоплотилась, став брошенным в воздух снежным конфетти, чтобы мгновением спустя стать снова человеком.

– Дух зимы, – с ненавистью произнесла Аларика.

– Пурга-пересмешница, – кивнул Эскилль.

Холод – что в собственном царстве, что в человеческих голосах – духа зимы не пугал. Не стушевавшись, она указала на танцующую скрипачку.

– Зачарована. Не я… зачаровала. Немая. Лишила голоса… не я.

Калейдоскоп сменяющих друг друга лиц, произносящих слова на разный лад, сложили короткую фразу как пазл.

А скрипка все плакала о чем-то. Музыка текла сквозь чащу, огибая стеклянные стволы, окутывая их плотным маревом, сотканным из нот. Вместе с ними плыла незнакомка – прекрасная, словно тихая лунная зима.

Ледяная сирена, лишенная голоса… Для них подобное – худшее из проклятий.

– Спасите, – прошептала вдруг пурга-пересмешница. – Спасите ее.

По лицу Аларики растеклось безмерное удивление, округлив глаза и словно за ниточки вздернув тонкие брови.

– Ты защищаешь… человека?

– Другая, – был ее короткий ответ.

– Ты или она?

Эскилль ответил за духа зимы:

– Неважно. Мы в любом случае должны ее спасти. – Он взглянул в переменчивые глаза пурги-пересмешницы: – Кто ее зачаровал?

– Моя сестра. Вьюга.

– Плакальщица, – ахнула Аларика.

Эскилль, помрачнев, кивнул.

Вьюги-плакальщицы были одержимы человеческими слезами. Для духов зимы они были что душистый мед или хмельное вино. Говорят, они забираются в твою голову, видят все твои потаенные страхи и самые сокровенные мечты. Используя их, играют на тонких струнах души, словно ледяная сирена на своей скрипке, пока на щеках жертвы не появится сладкий нектар – слезы.

Околдованный, ты выплескиваешь свою боль, и духи зимы, притворяясь другом, горько плачут с тобой вместе. Но когда слезы вьюг высыхают, они выпивают твои.

У Эскилля, который редко ощущал холод, мороз пробежал по коже при мысли о невидимых – пока еще – духах зимы, что кружились вокруг скрипачки и терпеливо выжидали, чтобы вытянуть из нее последнее тепло.

Она – сирена, и только это ее спасает. Только ледовая сущность позволяет ей – пока – оставаться среди живых. Но духи зимы коварны и изворотливы. Кто знает, что они уготовили для нее?

– Почему она не откликается? – требовательно спросил Эскилль.

Пурге-пересмешнице потребовалась полудюжина голосов и полудюжина личин, чтобы ответить.

– Нет… воспоминаний. Нет… боли. Жизни… тоже нет.

– Ее воспоминания… Они уничтожены вьюгой или заперты в ее голове?

Дух зимы закивала на слове «заперты»:

– Заморожены. Внутри.

Выходит, большинство бедолаг, что бродили по Ледяному Венцу, даже не пытаясь найти выход, просто позабыв о том, что у них были дом, семья и настоящая жизнь, стали жертвами вьюг.

– Как освободить ее воспоминания? – воодушевился Эскилль.

Пурга-пересмешница, которая задержалась в облике юной барышни с густой косой, понуро опустила голову.

– Я не знаю.

– Оставь ее, – тихо сказала Аларика, глядя на беловолосую сирену. – Ей уже ничем не поможешь.

Эскилль протестующе мотнул головой. Он не мог позволить прекрасной юной скрипачке стать очередной заблудшей душой.

– Плакальщица… рядом. Будьте осторожны, – предупредила пурга.

– Уж поверь мне, будем, – хмуро заверила Аларика. Медленно вынула из колчана стрелу и прикоснулась губами к наконечнику, зажигая его огненным поцелуем.

Эскиллю все еще казалось диким, что дух зимы разговаривает с ними, что переживает за скрипачку – а волнение пересмешницы не могло скрыть даже то, что и лица, и пропитанные эмоциями голоса она украла у пленников Сердцевины.

Быть может, играло роль то, что скрипачка делила с духом стихию зимы. Но Аларика и Эскилль – огненные серафимы. Согласно законам мироздания они – носители стихии противоположной. А значит, враги по определению.

Но размышлять об этом было некогда. Ледяной Венец сам по себе – не самое безопасное место на Крамарке, а они и вовсе находились в его Сердцевине. И где-то совсем рядом кружилась плакальщица-вьюга, способная осушить огненных серафимов до дна, забрать себе их слезы. И память, которая делала их частью мира живых.

Боль… Эмоции, переживания, сомнения и страхи – вот что отличает живых от мертвых. Скрипачка умиротворена лишь оттого, что не осознает, что медленно умирает от колдовского холода. И готовится отдать собственную душу на откуп Хозяину Зимы. На месте боли и искренней радости в ней лишь пустая безмятежность – ее воспоминания, подвластные чарам плакальщицы, обросли наледью, затянулись ледяной корой.

Эскилль вскинул глаза на скрипачку. Безумие, но это может сработать.

Он направился было к ледяной сирене – внешне бесстрашный, внутри расколотый на части от осознания,чтоему предстоит совершить.

Не успел.

Вьюга-плакальщица возникла из ниоткуда, будто на расстоянии разгадав его намерения. Впрочем, это вполне могло оказаться правдой.

Приближаться к огненным серафимам дух зимы, однако, не рисковала – держалась за стеклянным щитом стволов. От метко пущенной стрелы Аларики играючи увернулась. Еще одна стрела оставила в морозном воздухе пламенеющий след… но ни следа – на самой вьюге.

В какой-то момент плакальщица пропала из поля зрения Эскилля, неведомым образом оказавшись за спиной красавицы-серафима.

– Бедная девочка… – сокрушенно вздохнула вьюга.

Эскилль иронично хмыкнул. Уж кто-кто, а Аларика Слеттебакк точно не подходила под определение «бедной девочки».

– Тебя ценят лишь за красоту и за дар, понимая, что ни в том, ни в другом нет твоей заслуги. «Ах, она самая красивая стражница в Нордфолле»! А как насчет того, что ты – одна из лучших огненных стражей на всем Крамарке? Но никто не заметил, сколько сил ты отдала, чтобы стать таковой. Любые твои победы они воспринимают как должное – ведь ты же огненный серафим!

С лица Эскилля исчезла ухмылка. Теперь он знал, что терзало Аларику, что заставило ее уйти из Огненной стражи Нордфолла и стать свободной охотницей. Аларика из тех, для кого смысл жизни – оказаться на вершине. Она отчаянно нуждалась в признании общества, братьев по оружию и, наверняка, отца. А вместо этого в ней видели лишь красивую статуэтку с огненными крыльями и луком в руках.