И вновь зашевелились людские волны. Они клокотали и разливались неудержимыми потоками, словно воды разгневанной реки, когда она, переполнив русло, рушит берега.

За железной оградой, окружавшей резиденцию французского губернатора Бакки, выстроились две сотни солдат охраны порядка. Сжимая винтовки, они поглядывали на медных жаб в сквере на противоположной стороне улицы, на пустынные переулки, примыкающие к ней.

Но что это? Что за странный шум, от которого, кажется, содрогается земля? Он приближается, он растет, и вот в начале улицы показались красные знамена! Подходят колонны демонстрантов!

— Братья солдаты! Не стреляйте во вьетнамцев!

— Братья солдаты! Переходите на сторону революции!

От колонн отделились несколько женщин и подбежали к ограде.

Солдаты не осмелились поднять против них оружие.

Толпа остановилась перед тяжелыми воротами. Железные прутья задрожали, сотрясаемые сотнями рук.

Но вот несколько человек уже перемахнули через высокую ограду, спрыгнули во двор. Под ударами тяжелого топора отлетел исковерканный замок, распахнулись железные ворота, и стремительный людской поток затопил резиденцию губернатора.

Едва распахнулись ворота казармы войск охраны порядка, расположенной в центре города, как штурмовые отряды и боевые дружины Вьетминя молниеносно ворвались во двор, они окружили бараки и захватили склады с оружием и боеприпасами. И тут вдруг донесся многоголосый вопль ярости, демонстранты, запрудившие улицу рядом с казармами, стали тесниться к тротуарам. В чем дело? В начале улицы послышался страшный грохот и лязг. К казарме приближалась колонна японских танков, башни развернулись, стволы орудий уставились на бараки.

Улица взорвалась криками. Молодые ребята, ни разу в жизни не сделавшие ни единого выстрела, встав на одно колено, лежа на земле или стоя за деревом, наводили только что выданные им винтовки на эти грязно-желтые стальные громады. Женщины, скинув деревянные сандалии, выбегали на мостовую перед орудийными стволами и в исступлении кричали, грозя тем, что сидели за броней. Убеленные сединами старики гневно сжимали кулаки. В мгновенье ока танки были окружены плотным кольцом.

На всех учреждениях Ханоя уже развевались красные знамена, а в центре города перед казармами войск охраны порядка толпа продолжала осаждать японские танки. Прошел час, прошел второй…

И вдруг головной танк взревел, выпустил клубы дыма, развернулся и медленно двинулся по улице. За ним остальные. Колонна удалилась в сторону набережной.

Люди прыгали и кричали, вне себя от радости.

Наступил вечер. Первый вечер свободы после почти векового угнетения. Солнце медленно опускалось по ту сторону Западного озера. Плавные очертания горной цепи Бави четко вырисовывались на фоне багряных облаков.

Мы шагали по нашему городу, мы смеялись, не замечая слез, которые сами катились из глаз, мы распевали новые, революционные песни…

До чего нежно-зеленой была в этот день вода в Озере Возвращенного Меча, до чего яркими были солнечные блики, в этот день оно снова стало озером Ле Лоя — озером священной черепахи, вручившей, по преданию, меч освободителю страны.

Казалось, что улица колышется под ногами, а черные крыши домов поют и смеются вместе с людьми.

В эти дни люди жили бурной, необычной жизнью, забыв об обыденных делах.

Каждое утро маленькие газетчики выбегали на улицы, и их звонкие голоса разносились далеко: «Газета «За спасение Родины»!», «Газета «Знамя освобождения»!» Люди толпились возле наклеенных на стены свежих газет, от которых еще пахло типографской краской.

В Намдине восстание! В Хайфоне, в Хюэ, Дананге! Восстал Сайгон!

Прошло всего лишь немногим больше недели, а восстание уже прокатилось по всей стране.

И вот настало утро, когда страна была объявлена независимой.

Это было светлое утро начала осени. Ветер подметал улицы, сгонял с неба тучи, готовя город к празднику.

Выглянуло солнце, яркое, радостное, озаряя своим живительным светом поля, реки и горы.

Древняя цитадель, Флаговая Башня, парк Бадинь — все залито алым цветом знамен.

На высокую трибуну, наскоро сооруженную посреди площади, поднялся худощавый человек в костюме цвета хаки. Высокий лоб, светлые, лучистые глаза, реденькая бородка. Человек молча остановился перед микрофоном, окидывая взглядом необъятное людское море, раскинувшееся перед ним.

Собравшиеся на площади тоже застыли в напряженном ожидании.

Что скажет им сейчас Президент? И человек заговорил. Из репродукторов раздался звучный, проникновенный голос:

— Вам хорошо слышно то, что я говорю?

Люди растерянно молчали, потом громкий возглас, вырвавшийся из сотен тысяч уст, подобно раскатам грома, прокатился над этим живым морем, отдаваясь эхом вдали.

Так родилась Демократическая Республика Вьетнам.

Был один из прохладных вечеров поздней осени. Только что закончился доклад о положении в Южном Вьетнаме, люди выходили из дверей городского театра, направляясь к Чангтиен, залитый разноцветными огнями витрин.

В ресторанах, барах, в ювелирных магазинах было полно офицеров чанкайшистской армии, американских генералов, офицеров и журналистов, с ними, как правило, были белые или желтокожие женщины. Куда ни глянешь — всюду бархат, шелка, выставленные напоказ груди, обтянутые бедра, военные мундиры. Запах дорогого табака смешивается с ароматом духов и пудры, звучит чужая речь, громкий смех.

Местные жители проходят мимо в угрюмом молчании, в глазах — холодное презрение.

Когда Ханг и Фыонг, двигавшиеся по улице вместе со всеми, поравнялись с цветочными рядами на набережной Озера Возвращенного Меча, сбоку вдруг раздался визг тормозов, и какой-то джип остановился у тротуара. Из него выскочили трое парней в военной форме с револьверами в руках. Националисты! Они схватили какого-то юношу и потащили к себе в машину. В кабине сидели два офицера-чанкайшиста. Юноша сопротивлялся. Парни тыкали ему в грудь револьверами и орали:

— Иди! Кому говорят! Не пойдешь — пристрелим!

— Стреляйте! Никуда я не пойду!

Вокруг них сразу собралась толпа.

— Вы что же это хватаете людей прямо на улице?

— Кто еще разговаривает здесь? Хочешь пулю в лоб?

— Бандиты! Никакая вы не партия, просто бандиты!

— Орудуют за спиной чанкайшистов! Вы думаете, вечно вы будете прятаться от народа?!

Парни растерялись. Но вот один из них потряс револьвером и крикнул:

— Плевать я хотел на народ!

В толпе раздался хохот. Юноша воспользовался замешательством, рванулся куда-то в сторону и исчез. Парни бросились было за ним, но толпа сомкнулась и встала неподвижной стеной.

— Ладно, пошли!

— Спрячьте свои пушки, «герои»! Вам бы ехать на Юг — с французами и англичанами воевать!

Офицеры из машины высунулись, что-то крикнули парням, те поспешно юркнули в открытую дверцу, и джип укатил.

Толпа разошлась.

Сестры направились к цветочным ларькам. Продавщица, связывая им букет хризантем, говорила, пыхтя от негодования:

— Смотрите, что делается! Хватают людей прямо на улице, среди бела дня! А эти чанкайшисты целыми днями шатаются по магазинам, скупают все, что им понравится, да не покупают, а грабят, Наберут всякой всячины и швырнут тебе свои бумажки с портретом Чан Кай-ши, которые только на то и годятся, чтобы сжечь на могиле их предков! И долго еще будет твориться такое? Ведь сюда нагнали этих шелудивых чанкайшистских солдат несколько десятков тысяч! Налетели словно саранча, да еще развели тут целую свору своих прихвостней, вьетнамских гоминьдановцев, настоящая жандармерия! И что это дедушка Хо смотрит, приказал бы народу, мы бы разбили их в пух и прах!