И в одну из этих встреч она была особенно ему рада. Мягкими ладонями она обняла его лицо и поцеловала. Сам не зная как, но он чувствовал в ее поведении вину, недосказанность, тоску. Спрашивать упрямую сенсарию о том, что у нее на душе было бесполезно. Она не любила жаловаться, и уж тем более ранить тех, о ком заботилась.

— Мне нужно, чтобы ты меня выслушал! — начала она, расхаживая по комнате и покусывая нижнюю губу. Эта привычка не только делала ее очень милой, но и означала, что Мириам принимает серьезное решение. — Я придумала.

— И что же это? — надеясь на то, что она согласится сбежать с ним на север, спросил он.

— Наша девочка, — она приложила ладони к животу, — я знаю, как помочь ей избежать участи сенсарии.

— Я так рад это слышать, — принял желаемое за действительное Томас.

— Отвези меня на могилу первой Матери, я хочу просить ее.

— Не уверен, что понял тебя, — заволновался он и подошел к озадаченной и предельно серьезной Мири.

— Я попрошу у первой Матери защиты для нашей девочки.

Спорить он не стал, как и напоминать о том, что от могилы первой Матери не осталось ничего, кроме старого дерева, прорастающего прямо на границе с Авентой.

Но он выполнил ее просьбу не противясь. Путешествие заняло несколько дней, и Мириам поразительно легко перенесла дорогу. Наверное, ее вдохновляла собственная идея.

Произрастающее прямо на Черте, высокое и старое дерево бросалось в глаза издалека. С одной его стороны к границе подползали снега, с другой истощенные пески. Где-то, к удивлению, прорастали редкие зеленые заросли. Тающие снега питали почву, в которой остались крупицы плодородия, отсюда и рождались озелененные пролески.

Мириам попросила его остаться у экипажа, сняла с себя дорожный плащ и отправилась к дереву. Молча обойдя его вокруг древнего ствола несколько раз, она наконец остановилась — прислонилась к нему лбом и зашептала.

Томас не слышал ее слов, а если бы мог, то забыл. Он уважал Мири и любил. За ее сердце, ум, живой нрав. В конце концов, кто он такой, чтобы осуждать мать его ребенка?

Она все продолжала что-то говорить, и иногда останавливалась, будто ей кто-то отвечал. А когда наконец вернулась, на ее лице была улыбка. Но вот в бесконечно красивых голубых глазах блестели слезы. Сердце градоначальника сразу же сковал лед. Страшный, тысячелетний лед, что не оттает никогда.

Мириам сказала совсем мало. Пару предложений. Увенчав все словами о том, что он не может противиться ее решению. А он так хотел… Как никогда хотел переубедить ее, отговорить, пообещать, что найдет способ! Непременно найдет!

— Томас, — важно, строго, но любя произнесла она, — моя жизнь идет к концу. Это закат… И после него не будет восхода. Однажды я обязательно проснусь не собой, а кем-то другим. И ни ты, ни наша девочка не должны, и не заслужили видеть меня такой!

— Мири, — упал на колени он.

— Я знаю, что моя судьба — это ты. А я — твоя. Да, проведенного вместе времени будет ничтожно мало. Целой жизни мне было бы мало…

— Умоляю…

— Я могу прекратить это, — страстно произнесла она. — Сделать так, что Лея будет счастлива рядом с тем, кто является ее судьбой. Без кандидатов, без Песчаного Замка, без поломанной жизни.

— Лея?..

— Да, Лея. Тебе нравится?

— Конечно… безумно нравится!

— Первая Мать услышала меня, — вернулась к теме Мириам, — и пообещала исполнить мое желание. И взамен я пообещала ей свою жизнь. Ее жалкие остатки…

Мириам давно не произносила слов с такой силой, с такой выразительность, с такой страстью. Он переживал свой самый страшный кошмар наяву, каждый день наблюдая за тем, как его любимая чахнет, а он не может с этим справится. Не может найти ни выхода, ни решения.

Он знает только имя того, кто навлек на нее эти темные чары и отнял крылья. Коварство и неприкасаемость делали Эра неуязвимым.

Если бы только он знал раньше, если бы только Мириам не скрывала он него правду так долго…

Если бы!

Джинны пугали Мириам, но не настолько, чтобы она отступила от своего решения. Собравшись с силами, она гордо зашагала в сторону Черты, у которой в ряд стояли, словно восставшие из могил существа. Не люди, но и не призраки. Сверхъестественные, но относительно мирные создания. В невиданных одеждах и странных шляпах, скрывающих черты.

Мириам особенно пугалась того, что через их одежды просматривалось шевеление. Томас сначала не понял, о чем речь, а когда увидел серую, похожую на клубок змей массу вместо кожи, по спине пробежал холодок.

Не было у этих существ и ног, что тоже отбавляло и без того слабой уверенности в том, что с ними можно договориться. Ведь они — не люди.

— Мать, — склонили головы джинны, стоило Мириам приблизиться к ним. Томас находился рядом с ней, и за каждое ее слово постоит горой. — Чем можем помочь?

От нечеловеческих голосов заскребло в ушах, поморщилась даже Мири.

— Я хочу говорить с главным! — звонко объявила она.

— Главных здесь нет, — вышел вперед ничем не отличающийся от других джинн, — но я лучше всех говорю на языке людей…

— Так и быть, — быстро кивнув своим мыслям, Мири перешла к делу: — Ваша создательница — Первая Мать, призывает вас, своих детей и приказывает подчиниться мне.

Джины засмеялись. Противно, жутко, пусть и еле слышно. Рваные одежды того, что говорил, шелохнулись, он приподнял руки, взывая к тишине, и сложил их перед собой.

— Приказ… Приказз Мать дала только один! — костлявый палец взлетел вверх и словно окрашенная охрой, Черта, разделяющая земли Авенты и Сорры вспыхнула красным. — Оберегать границу, что появилась от потоков ее слёззз…

— Всё так, — кивнула смелая госпожа, держа одну ладонь на животе, а вторую в полах дорожного плаща. Томас не сразу понял, что она что-то прячет в складках плотной ткани. — Но я попросила ее о помощи и она смилостивилась.

— Каж-ждый, кто знает о могиле матери, приходит с-сюда прос-сить… — джин злился, из-под полов шляпы полз серый дым. Мысль о том, что джинны могут напасть на госпожу, ужаснула Томаса. Не посмеют!

— Но ведь не каждому она отвечает! — тонкая рука Мири взлетела вверх и она показала хранителям Черты черный камень.

Звуки исчезли, рассеялись, и в этом вакууме истощенный переживаниями градоначальник слышал, как бьется его сердце. Отчаянно, чуть быстрее обычного, но не как у труса. И моментом позже, оглядев застывших на месте джиннов, он понял две вещи:

Они все завороженно смотрят на камень в руке госпожи. Камень, который бьется словно сердце… И в его ушах звучало именно оно.

— Сердце Отца, — болезненно произнес джинн и склонил голову. За ним склонили головы и остальные. — Приказывай, госпожа!

— Через несколько месяцев на свет появится моя дочь, — чуть дрогнул, но не послабел голос Мириам, — а через двадцать четыре года придет время выбора кандидата.

— Вы не мож-жете знать когда придет время выбора…

— Ваша задача, — настояла Мири, — на этой же границе, в упомянутое мной время, убедить суженого моей дочери взять ее в жены. Без отлагательств и без ожиданий!

— Бес-смыслица! — шатнулся вперед джинн. — Кандидаты приходят в Песчаный Замок, а не с-сюда.

— Он, — грозно произнесла Мириам, — придет сюда. Это решено. И ваша задача убедить его взять сенсарию в жены до того, как он узнает, кто она такая.

— Нельзя мешать ходу событий, — не сдавался джинн.

— Можно, — вспыхнула Мириам, — а иногда — нужно!

— Мы покоримся, — джинны слаженно опустили головы, подчиняясь пока непонятной даже Томасу, просьбе Мириам. — Но помни, юная Мать, у всего есть цена. И за то, что ты решила изменить судьбу дочери и путь ее избранника, платить придется еще больше.

— Пусть, — отмахнулась она.

Джинны отступили, вернулись обратно к Черте и снова напомнили Томасу восставших из могил мертвецов. Но плевал он на них, бессмертных и непостижимых для человеческого ума созданий. Его волновало другое.

— Мириам, — он перегородил ей дорогу и заглянул в голубые, затуманенные проклятыми чарами глаза. Он знал, что это означает — скоро она перестанет воспринимать реальность. Но пока у него была пара минут, он попытается узнать, что происходит. — О чем ты попросила первую Мать?