Я нахмурилась, не понимая в чем дело. Пелагея боится, но почему?

Сойдя с каменной тропы, я ступила на горячий даже через подошву сандалий песок. Ветер снова поднялся и затрепал ткань, к которой я направлялась. И к моему удивлению, под ней что-то лежало. Что-то, чего еще несколько секунда назад там не было.

Я прищурилась. Осколок породы? Стекло?

Повинуясь сменившейся погоде, белое полотно шарфа покорно смахивало с поверхности песок. А солнце играло с молочно-серыми гранями все отчетливее виднеющегося камня.

Каждый мой шаг в его сторону сопровождался самым настоящим гулом толпы нянек. Охая и сетуя они скакали по горячему песку вслед на мной. Но меня им было не догнать.

Взмахом руки сорвала шарф и чуть не упала на колени прямо перед прямоугольным гладким камнем, размером с несколько ладоней. Не передать того веса, что сразу же лег на плечи! Небеса, но почему эти камни ни разу не показали мне моего будущего?

Почему не подсказали, что со мной станет? Я бы защитилась. Или хотя бы попыталась!

Я все же опустилась на колени и смахнула с небольшой плиты песок и щепки. Да я касалась десятков таких камней! В мирроре, на краю утеса… и видела сотни таких же в воде.

Няньки хватали меня за плечи, чтобы оттянуть, как они говорили от мусора. Уворачиваясь от мокрых, потных ладоней, я, не заботясь о том, как выглядела, руками раскапывала все вокруг камня.

Надо найти тот, что работает. В нем должен быть дымок, свечение, голоса и звуки…

Или откопать этот, рассмотреть его, перевернуть. Понять, как он работает и заставить вещицу показать мне больше! Хоть намек, хоть подсказку.

Но сколько бы я ни зачерпывала прохладный и нетронутый зноем песок, выбрать из почвы этот камень, или же найти другой, у меня не получалось. Надежда истончилась до соломинки, когда я заметила трещину, что паутиной оплела правый бок плиты. И никакой дымки, ка и никакого намека на возможное видение.

— Как это называется? — задыхаясь от песочной пыли и борьбы я наставницами, спросила я. Надо было добавить голосу требовательности, но сил на это не хватало.

Шатаясь, я поднялась на ноги только с одной целью: осмотреть это место и найти больше камней. Их всегда больше, чем один. Всегда!

— Уходите отсюда!

— Гиблое место!

— Грех тревожить!.. — донесенные до меня легчайшим дуновением ветерка слова стоящей в тени замка женщины, заинтересовали. Я не помнила ее имени, но ранее замечала среди наставниц.

— Кого? — крикнула через головы тех, что окружили меня. — Говорите же! Кого или что грех тревожить?

— Не упокоенную…

— Молчать! — взбесилась Пелагея, по поддерживали ее не все. Несколько женщин молча переглядывались между собой, будто вот-вот решаться заговорить.

— Я приказываю рассказать мне! — рыком вырвалось из груди.

— Нельзя тревожить первую Мать, госпожа, — через вопли протестующей Пелагея прокричала стоящая у замка женщина.

Первая Мать?.. Я была уверена, что это миф, легенда. История, выдуманная предками.

— На том месте, где вы стоите, она зачахла от горя. И нет ей до сих пор покоя. Не один человек здесь лишился рассудка, госпожа. Ох, не один. Да и матушка ваша сюда захаживала, сколько не отговаривали, сколько не ругали! И такой печальный исход… такая беда!

Им наверняка удобно в это верить. И виновного искать не надо. Хотя я уверена, что кто-то из них должен хотя бы догадываться от том, что на самом деле сгубило Мириам.

— И чем же я могла потревожить первую Мать? — я в очередной раз подавила ярость.

— Лезете к ее кристаллам! — отозвалась Пелагея, что так и стояла рядом, опасливо посматривая на камень.

— Кристаллам… — задумчиво произнесла я, припоминая что-то похожее из занятий. О еще говорили тетки? — Кристаллы Лунной Горы, что для Матери добыл первый Отец, — вспомнила я отрывок из текста о перворожденных.

— Не на всех уроках в облаках летали, похвально!

— Возвращаемся, — я пропустила упрек Пелагеи мимо ушей, потому что самое время снова заглянуть в книгу, что уже давно и без дела лежит у меня в покоях.

На обратном пути в замок я поблагодарила ту, что что не скрыла от меня важный и ценный фрагмент информации. Женщина, которую как оказалось, зовут Тасия, кивнула, и живо принялась с пристрастием рассуждать о миссии матери и кандидатах.

За это я тоже была ей благодарна — ведь это было прекрасным напоминанием о том, что доброжелателей у меня здесь нет.

Пресловутая борьба разума с сердцем!

Сколько бы внутренних стен я не выстраивала, и сколько бы не пыталась отгородиться от ненужных мне сейчас чувств… Одно только воспоминание, крупица из моего жизненного пути, и от усердных трудов не осталось и следа.

А ведь какое-то время мне удавалось вообще о нем не думать. Сорра, похищение, потеря крыльев, Эр Лихх — все это заставило мое сердечную рану на время затянуться. Я свыклась с новыми правилами, по которым должна играть, чтобы выжить. Свыклась с новыми, чуждыми мне порядками. Научилась молчать, и, если нужно, играть.

Мне пришлось себя перевоспитать, и я смогла.

Но забыть кто такой Теон Рейн, оказалось выше моих сил.

Одно только прикосновение к кристаллу лунной горы, и я вернулась на Ледяной Утес. Почувствовала запах молодой травы, услышала бушующее море, ощутила растянувшиеся за спиной крылья… И уверенность в том, что он где-то рядом.

Секундная убежденность в этом истрепала мне душу. Я не помню, как вернулась в замок, как посетила мыльню, ела ли что-то на ужин. Мир исчез, растворился, перестал быть значимым.

Я сидела на краю постели, не в силах сомкнуть глаз. Сон казался пустой тратой времени. А мозг, подчиняясь сердцу и его порывам, поставил меня в тупик вопросом:

Почему мотт еще не здесь?

Для его Тьмы не существует преград. Да и для него самого — тоже.

К словам Томаса Клиффа о том, что Авенту искололи поднимающиеся из недр почвы горы, я отнеслась с недоверием. Ведь, будь это правдой, Теон Рейн бы уже штурмовал Песчаный Замок.

«Все переменится с ног на голову… Вы станете врагами… Когда он наконец тебя найдет, я приду с ним…»

Слова провидца, когда-то ставшие для меня настоящей катастрофой, теперь обещали самую, что ни на есть, надежду. Я так хотела, и так неописуемо сильно жаждала той минуты, когда снова увижу мотта.

Врагом или победителем. Разъярённым или отчужденным. Не важно. Главное, чтобы слова провидца сбылись, а там я уже разберусь.

Поразительно, насколько слабой меня сделала любовь… Ведь если бы Небеса предложили мне никогда не знать Сорры и культа сенсарии, с условием, что и Авенту нужно забыть, я бы отказалась. Не раздумывая, не сожалея, не оглядываясь.

На кровати рядом со мной лежала книга о Перворожденных: Матери и Отце. Темно-синяя, со стершимся от времени орнаментом, которую, судя по изношенности, сенсарии до меня открывали бесчисленное количество раз.

Покрутив книигу в руках, я пообещала себе больше не откладывать ее назад, пока не узнаю про кристаллы лунной горы всё, что смогу. Ведь существует способ намеренно передавать через них воспоминания, отрывки из прошлого! Кто-то же зачаровал их, велел показать мне историю Мириам и Теона. Может, и я могу поступить так же. Дать мотту знать, что случилось, и где я нахожусь.

Слепое, глупое сердце забывало только об одном. Вдруг Эр Лихх, коварный, но, к сожалению, такой могущественный, сможет навредить мотту?

Эта мысль помогла остудить разгоряченные чувства, и я снова переключилась на книгу, с которой, кстати, была одна проблема — написана она была на неизвестном языке, и перевод текстов, которых здесь было не мало, был нанесен либо между абзацами, либо прямо на поля.

Мои няньки, на уроках и в обсуждениях, часто сотрясали воздух рассказами про первых Мать и Отца, и про то, как они из пустоты создали наш мир. Но вот верить их толкованию книги я опасалась. Как, собственно, и истории о том, что случилось с Первой Матерью в конце. Хотя, находясь вблизи пустоши, напуганы тетки были основательно, этого отрицать нельзя.