То дерево у нартов каждый год
Один лишь раз в особый день цветет.
Плоды его от ночи до рассвета
Так быстро зреют, что не видят лета.
Три яблока растет на нем всего,
Три яблока, творящих волшебство.
Одно из них, как бы судьбу решая,
Прикосновеньем мертвых воскрешает.
Другое — это яблоко здоровья,
Его кладут больному в изголовье.
А третье — против голода и жажды.
В год яблоня цветет всего однажды.
Три яблока, что ночью созревали,
Вдруг на заре внезапно исчезали.
И, удивляясь этим похищеньям,
Два брата говорили с возмущеньем:
«Мы с далимоном злобным воевали
И золотое дерево отняли,
Домой вернулись с радостной победой,
Плодов же нам не довелось отведать.
Нам на ныхасе скажут: «Вы — скупцы».
Узнав, в чем дело, изрекут: «Глупцы».
Нас осмеют, героев молодых:
«Ус из-под носа пропадет у них,
Рот не удержит сладкого куска».
Так будут говорить о нас, пока
Мы не изловим дерзостного вора
И тем не смоем нашего позора».
Когда настало время яблок зрелых,
Ахсар и Ахсартаг забрали стрелы,
И, притворившись, что они заснули,
Под деревом легли, чтоб караулить.
Коней своих пастись пустили рядом,
Устроив похитителям засаду.
В полночный час, когда не ожидали,
Два юных нарта чудо увидали:
Сияние трех звезд их ослепило.
Вот три звезды от Уартдзафа-моря
Летят, блестя, сверкая на просторе,
Разбрасывая солнечные искры,
К трем яблокам румяным, золотистым.
И видят братья — это им не снится, —
Что в сад спустились сказочные птицы,
Глаза их изумрудами блестели.
Сначала юноши оцепенели,
Но вскоре поняли, в чем было дело,
Отточенные выпустили стрелы.
Но тотчас же исчезли птицы в небе,
Оплакивая свой печальный жребий.
Когда же братья сад весь обошли,
То от крыла перо они нашли
И яблоко с румянцем золотистым,
Что уронили огненные птицы.
Кровавый след указывал дорогу,
Они пошли, объятые тревогой.
И этот след привел двух нартов вскоре
К Восточному разгневанному морю,
И изумленный нартский взор обвел
Кипящий и бушующий котел.
Волна сменялась новою волною,
Огромною дивя величиною,
И пена белоснежная сверкала,
Окрашенная свежей струйкой алой.
Ахсар сказал: «Наш вор укрылся здесь,
Кровь хищной птицы подает нам весть.
Ты подожди, я ринусь в эту бездну,
Чтоб не гадать у моря бесполезно.
А через год на этом самом месте
Ты обо мне получишь тайно вести.
На пену взглянешь, что несет волна:
Коль будет пена, словно кровь, красна,
То, значит, мертв я; будет белой пена,
Считай меня живущим, несомненно.
Обета своего я не нарушу,
Коль буду жив, то возвращусь на сушу.
Коль будет в море бурное волненье,
То, значит, я в тяжелом положенье».
Заткнул за пояс он подол кольчуги,
С утеса спрыгнул, думая о друге,
И опустился на морское дно.
Решенье было у него одно.
Нашел он дом, что был других светлей,
Остановился у его дверей,
И двери золотые сотрясая,
Он громогласно призывал хозяев:
«Хозяева, зову вас, дорогие!
Откройте ваши двери золотые».
Старуха тотчас перед ним предстала.
«О солнышко, — она ему сказала, —
Приюта не лишат тебя друзья.
Путь долгий, видно, утомил тебя.
Ты, солнышко, давно уже в дороге?
Входи скорей, не стой же на пороге».
У очага пришельца усадила,
И для него дубовый стол накрыла,
И угощений выставила много,
Вручила дружелюбно чашу с ронгом.
Сама же голову вдруг опустила
И свой очаг слезами оросила.
Ахсар спросил, волнуясь и скорбя:
«Скажи мне, кто обидеть мог тебя?»
«Как мне не плакать, коль мой дом затих,
Коль нет со мною сыновей моих?
Их прежде было семеро со мной,
Теперь одна я год уже седьмой.
Ушли они в поход и вот с тех пор
Не возвращались на морской простор.
Коль были б сыновья мои со мной,
Ты стал бы побратимом их, родной».
Но в этот миг из горницы второй
К ним долетел нежданно стон глухой.
Взволнованный Ахсар спросил невольно:
«Чей это стон и кто здесь тяжко болен?»
Еще сильней заплакала старуха,
Слова несчастной прозвучали глухо:
«Услышал стон ты дочери моей.
Там, далеко, за тридевять земель
Есть дерево с плодами золотыми,
Носящее неведомое имя.
Раз в год оно цветами зацветает,
И в ночь одну плоды те созревают.
Уж третий год пошел, как эту тайну
Узнали дочери мои случайно.
Семь дней тому назад плоды созрели,
И дочери за ними полетели,
Но возвратились не без злоключенья.
Чтоб кровью захлебнулись в том селенье
Бораевы! Один из них поранил
Дочь младшую. Пойми мои страданья.
Лежит она в той горнице второй,
Ее, быть может, не найдешь живой».
Сказал Ахсар: «О мать, твой образ светел!
Ужель от раны средства нет на свете?»
«Конечно, есть, о свет моих очей!
Но кто доставит это средство ей?
Узнай же, гость, что в тот злосчастный вечер
Одна стрела ей разорвала печень,
Стрела другая ранила крыло.
Но если б чудо вдруг произошло
И ей перо вернули б от крыла,
Она бы силы новые нашла.
А кто б из печени достал стрелу,
Тот жизнь и радость ей легко вернул».
«Кто спас бы дочь твою волшебной силой.
То спасшего ты чем бы наградила?»
«Его своим бы сыном нарекла,
И в жены дочь ему бы отдала».
Ахсар с улыбкою ответил ей:
«Веди же к дочери меня скорей».
Он вытащил стрелу, вздохнул легко
И из-за пазухи достал перо.
По ране он провел сперва пером,
И приложил к ней яблоко потом,
По телу плод волшебный прокатил,
Больную этим сразу излечил.
И девушка с постели поднялась,
Болезнь ее покинула тотчас.
Мать поступила так, как обещала,
И свадьбою их радость увенчала.
И зажили они на дне морском,
Не вспоминая больше ни о ком.
Когда же срок годичный наступил,
То об отъезде нарт заговорил.
Они простились с глубиной морской,
Отправились в Ахсара дом родной.
Когда они на сушу вышли вместе,
Им Ахсартаг не подал даже вести:
В тот час охотой добывал он пищу.
Пустой шалаш для нарта стал жилищем;
Туда Ахсар и ввел свою жену,
И там ее оставил он одну,
Сказав ей так: «Пойду за дичью в бор я,
Ты жди меня. Вернусь домой я скоро».
Отправился он на охоту в лес,
И скоро в чаще девственной исчез.
Пока по чаще он бродил лесной,
Вернулся Ахсартаг к себе домой,
Остановился он у шалаша
И просветлела тут его душа.
Сказал: «Исполнились мои желанья.
Бог дивное мне подарил созданье».
Два юных нарта были близнецами,
Не уменьшалось сходство их с годами,
Совсем как два ствола в сосновой роще,
Лишь мать могла их различить наощупь.
Принявши Ахсартага за Ахсара,
Жена Ахсара вся затрепетала.
Они постлали, в этот час ночной,
Себе подстилку из травы сухой.
Когда ж восход, как утренний пожар,
Мир осветил, явился и Ахсар.
Пришел он, огнеокий, молодой,
И много дичи он принес с собой.
Деревьями, что вырвал нарт с корнями,
Запасся он, чтоб развести здесь пламя.
Но от предчувствий горьких сердце сжалось,
Всем телом овладела вдруг усталость,
И в горести Ахсар замедлил шаг.
Остановился он у шалаша:
«Эй, кто там есть? Пошевели рукой,
Тяжелый груз мне скинь-ка с плеч долой».
Навстречу вышел брат его родной
С опущенной печально головой.
Брат понял взгляд разгневанного брата,
В шалаш пошел он за кольчугой ратной,
К плечу наплечник молча прицепил,
Час испытанья вскоре наступил.
Два близнеца сражались, как чужие,
Как будто вместе никогда не жили.
Они сражались яростно друг с другом.
Мечи скользили по стальным кольчугам.
Вот, истекая почерневшей кровью,
Пылая к деве пламенной любовью,
Они упали на сырую землю,
В последний раз биенью сердца внемля.
На юношей глядела дочь Донбетра
И волосы свои под стоны ветра
В тоске неумолимой вырывала
И юных нартов ими покрывала,
О камни с горя билась головою,
Оплакивая умерших героев.
Уастырджи, летевший в вышине,
Спустился вниз на вспененном коне,
И, заглушая ржание коня,
Он закричал: «Блаженство ждет меня!
Небесный дар упал передо мной».
Пред женщиной предстал он молодой.
Как вкопанный, скакун остановился.
Уастырджи к ней нежно обратился:
«Что приключилось, девушка, с тобой?
Скажи, зачем ты слезы льешь рекой?»
Ответила она через плечо:
«Заспорили два брата горячо
Из-за меня, и в этот страшный час
Они легли безвременно в западз.
А я слаба, чтоб их похоронить,
Но так оставить, — значит, низкой быть:
Чтоб ворон злой им выклевал бы очи,
Чтоб их тела грыз волк голодный ночью.
Тебя бы наградил великий бог,
Коль их похоронить ты мне помог.
Я женщина и сделать то не в силах,
Ты ж опусти их в черную могилу».
«Согласен я, но только с уговором:
Коль с почестью похороню их скоро,
Смогу ль я быть возлюбленным твоим?
Согласна ты с условием таким?»
И девушка согласие дала,
Слов не нарушив, косы заплела.
Уастырджи, забыв про все на свете,
Ударил по земле волшебной плетью,
И появился перед ними сразу
Из-под самой земли чертог западза.
И юношей с остекленевшим взором
Похоронил он в том западзе скоро,
А сам на серого коня вскочил
И, с поводом в руках, проговорил:
«Садись, наш конь готов к дороге дальней».
Она, заплакав, молвила печально:
«Готова я, о всадник благородный,
Все выполнить, все, что тебе угодно,
Но выпачкана черной кровью я,
Мне стыдно сесть на чистого коня.
Ужель не будешь на меня в обиде,
Коль я с тобой в таком поеду виде?
Ведь мы с тобой так близко от воды,
Что не случится никакой беды,
Коль дашь умыться мне морской водой.
Умоюсь я и полечу с тобой».
Но лишь волны коснулась, как забыла
Про клятву данную и в море скрылась.
Уастырджи на скакуне взлетел
Над синим морем. В злобе прогремел:
«Теперь тебя похитила вода,
Но знай и помни, что не навсегда».
А море засмеялось и запело,
Покрылось все жемчужно-белой пеной,
Но вскоре снова тишина настала,
Как зеркало, морская гладь сверкала.
