А нарт Хамыц такой повел рассказ:
«Я в поисках невесты как-то раз
Шел по стране далекой. Дни летели.
Путь месячный прошел в одну неделю.
Как только землю перешел кибитов,
Опомнился. Усталый и разбитый
Решил привал я сделать у огня,
Вмиг спешился и снял седло с коня,
Пустил его пастись по горным склонам
И, разостлав подстилку из соломы,
Под голову седло я подложил,
Чтоб сон меня немного подкрепил.
Но не успел еще сомкнуть я глаз,
Как чей-то голос слышу в поздний час:
«Коль будет завтра ясен небосклон,
Мы поутру отправимся в Тулон.
Там будут завтра призовые скачки,
И тот, кому сопутствуют удачи,
Одну из трех алдарских дочерей
Как победитель назовет своей».
Лишь только услыхал ту новость я,
Забыв о сне, вмиг оседлал коня
И на коне своем разгоряченном
Помчался быстро в сторону Тулона.
Дочь младшая тулонского алдара
Задумчивая у окна стояла.
И вот похитил я ее нежданно,
Назвал невестой милой и желанной.
Но как отец такое похищенье
Алдар тулонский встретил с возмущеньем,
Послал за мною всадников могучих.
За ними пыль летела черной тучей,
Они скакали, позабыв усталость,
От быстрой скачки поле содрогалось.
Но я умчался. Не свершив расплаты,
Ни с чем вернулись всадники обратно.
Догнать меня их кони не смогли.
И вот кибитской я достиг земли.
В то время там был всенародный праздник.
Вдруг вижу я: стрелой несется всадник
По рытвинам, ухабам и предгорьям.
Но вот коня остановил он вскоре.
Подумал я: «Кто послан мне судьбой?»
Я был готов к опасности любой.
Но всадник мирно спешился с коня,
Молчанье дружелюбное храня.
Он расстегнул кольчугу, грудь открыл,
Рукою ловкой в землю щит всадил.
«Прости меня, мой незнакомый брат,
Но мой отец, чтя наш святой адат,
К тебе меня направил с приглашеньем».
Он снял свой шлем, мне оказал почтенье.
И довелось тогда мне увидать
Златых волос спадающую прядь.
Коль вестницею вестник оказался,
То я уже и не сопротивлялся.
И на конях своих разгоряченных
В алдарский дом помчались мы, к Тулону.
Алдар решил, что конь мой всех резвей,
И дал мне руку дочери своей.
Лишь только в путь собрались мы обратный,
Моя невеста умерла внезапно.
Устроили печальные поминки,
Построили в дни траура могильник.
На страже молча стоя первой ночью,
Я черную змею узрел воочию.
И понял я ее уловку сразу,
Шипя, свистя, она ползла к западзу.
Тут злобу я не смог сдержать свою
И на три части разрубил змею.
Но бусинку вдруг выкатив из пасти,
Она свои соединила части.
Когда ж с мечом я кинулся за ней,
Змея проворно скрылась средь камней.
А к вечеру, когда спустилась мгла,
Она опять к западзу подползла.
Тогда змею проворно я схватил
И на четыре части разрубил.
Взял бусинку я из змеиной пасти,
Жизнь возвратил моей невесте, счастье.
Она воскресла и из гроба встала,
И с радостной улыбкой мне сказала:
«Благодаря тебе живу я снова,
Друзьями быть дадим друг другу слово».
Но я не смел назвать ее женою,
И я назвал ее своей сестрою.
И у западза в тишине ночной
Мы поклялись водою и землей,
Согласно стародавнему адату,
Навек отныне быть сестрой и братом.
Я девушку в селенье проводил,
А бусинкой змее жизнь возвратил,
Сказав: «Живи счастливою всегда,
Чтоб нартов не тревожила беда».
Так поступив, вскочил я на коня,
И конь лихой домой помчал меня.
Но вот и повесть кончилась моя,
Скажите, лисья шкура будет чья?»
И старики сказали от души:
«Все три рассказа очень хороши.
По совести, не можем мы решить,
Кому из нартов шкуру предложить».
Тогда Хамыц, внезапно просветленный,
Воскликнул так: «Дадим ее Сырдону
За ум его глубокий и расчет.
Пусть лисью шапку он себе сошьет».
Все согласились с этим пожеланьем.
Сырдон, взяв шкуру, побежал к Сатане
Просить ее скорее шапку сшить.
Так лисью шапку начал он носить.
Язык его вовеки не подводит.
С тех пор пословица живет в народе:
«И даже суд не сможет дать ответ,
Когда у судей веры в правду нет».
