В предсмертный час, волненья не скрывая,
Сказал Хамыцу Уархаг Бораев:
«О солнышко, сядь около меня,
Не доживу я до исхода дня.
Вода, огонь — вот сила жизни нашей.
Храни ж закон наш — вечной правды чашу —
Мечом и словом. Это не забудь.
Трудись на суше, с морем дружен будь».
Сказавши так, он мирно опочил.
Народ его любя похоронил.
Мать славных братьев заболела вскоре,
Двум сыновьям сказала в страшном горе:
«У грозного Уастырджи в долгу я
С тех пор, как долю выбрала другую.
Он отомстить захочет мне за гробом.
Три ночи вы на страже будьте оба.
Я вам кольцо оставлю золотое;
Кольцо Арвырасугд ведь не простое,
Оно своим сияньем освещает
Ту лестницу, что небо подпирает.
Так не забудьте ж мой прощальный глас,
Чтоб мой позор не обесславил вас».
Взглянув на сыновей своих любимых,
Мать очи навсегда свои смежила.
Едва от звезд полился свет жемчужный,
Нарт Урызмаг взял лучшее оружье
И у западза стал на карауле.
Был час ночной, и все кругом заснули.
Как верный страж стоял он у западза
И ни на шаг не отошел ни разу.
На третий день, когда он изнемог,
Пришел Хамыц нежданно на порог
И брату молвил, не моргнувши глазом:
«Я жизнью также матери обязан.
Как сын ты честно выполнил свой долг,
Дай, чтоб и я его исполнить мог».
Он Урызмага на посту сменил,
Западз не хуже брата сторожил.
Как будто сам был высечен из камня,
Стоял во всем он Урызмагу равный.
Уастырджи слетел с небес нежданно,
Явившись вдруг, как солнце из тумана.
На гриве лошади держа фандыр,
Он песни пел, чтоб пенье слушал мир.
Он пролетел над нартскою землей,
Всех увлекал волшебною игрой.
Без ронга весь народ развеселился
И в быстром танце мигом закружился.
И шум от танцев разносился громом,
Как будто пир справляли в каждом доме.
Когда же утром небо посветлело,
Хамыца любопытство одолело.
Он от западза отошел спокойно:
«Уж ночь прошла кто подойдет к покойной?
Пойду-ка лучше обойду селенье,
Симд протанцую, наслаждаясь пеньем».
Пока Хамыц в толпе плясал и пел,
Уастырджи к западзу подлетел,
Труп женский плетью войлочной ударил
И мертвую опять дышать заставил,
Старуху в девушку он обратил.
«Теперь ты чья?» — насмешливо спросил.
«Раз обманув, — гремел Уастырджи, —
Куда сейчас ты скроешься, скажи?
Прислушайся, как веселятся нарты,
В честь нашей свадьбы радостью объяты,
И не для нас ли симд они танцуют?»
И он приник к ней, горячо целуя...
Когда он из западза улетал,
То на прощанье женщине сказал:
«Ты близко к сердцу все не принимай,
А от меня, красавица, узнай,
Что оставляю для моей любимой
Пса с жеребенком я взамен калыма,
Чтоб охраняли твой западз священный
И никого не подпускали к стенам».
Вновь плетью он ударил, крикнул зычно
И возвратил ей прежнее обличье.
И вмиг умчался на авсурге он,
Как вихрь степной, под самый небосклон.
Западз тот жеребенок охранял
И никого к нему не подпускал.
Девятый месяц уж пошел с тех пор,
Как был поставлен он нести дозор.
Копытами бьет жеребенок землю,
Как будто чьим-то приказаньям внемля.
А в это время проезжал Сырдон,
И из западза вдруг услышал он
Ворчанье пса и ржанье жеребенка.
Потом раздался тихий плач ребенка.
Был любопытством путник распален.
Хотя к западзу и подъехал он,
Но внутрь ему проникнуть не давали
Те, кто западза тайну охраняли.
Уастырджи, с небес заметив нарта,
Спустился мигом на коне крылатом.
Скакун Сырдона, чуя нападенье,
Помчался вихрем в нартское селенье.
Горячий конь Уастырджи, как птица,
Несется вдаль и на врага косится;
И, наконец, догнав, избил копытом
Того, кто был не в меру любопытным.
Едва добрался до дому Сырдон,
Как на ныхасе все поведал он:
«Погиб навек бораевский очаг.
Не божьей ли немилости то знак?
Западз их жалкий обращен в конюшню.
Там — жеребенок, пес, там — воздух душный.
Вдобавок ко всему в западзе громко
Кричит весь день неведомый ребенок».
Заволновался нартовский народ,
В смущении к западзу он идет.
Оттуда слышно ржанье жеребца.
С какого подойти к нему конца?
Он никого к себе не подпускал,
Но Урызмага издали узнал
И, громко фыркнув, вдруг исчез куда-то.
Открыт был путь для Урызмага-нарта.
Все понял сразу Урызмаг смущенный,
Войдя в западз, позором оскверненный.
Оттуда вскоре вынес он ребенка,
В смущенье вывел пса и жеребенка.
Он к нартам вышел с головой склоненной,
Своей поклажей странной нагруженный.
И девочки златоволосой лик
Пред нартами застывшими возник.
Они подумали, поразмышляли
И девочку Сатаною назвали.
Ее на свете не было чудесней,
О ней повсюду распевали песни.
И вот она у нартского народа
Прослыла самой мудрой, благородной.
