Правда, что касается «умнее» можно было б и поспорить. О том, что я запуталась в датах и днях недели, я уже рассказывала. Кроме того, мне стало как-то труднее думать. На то, чтобы представить себе, как отсюда выпишусь, как вернусь домой, что скажу родителям и как буду решать вопрос со школой, уходило так много энергии, что я быстро уставала и бросала это дело. Еще я стала путаться в больничных девчонках, их лицах и именах… Впрочем, это, вероятно, оттого, что их тут лежало и вправду много: ведь целое отделение!

А ещё мне снились потрясающе яркие, подробные, запоминающиеся сны. Они были, конечно же, про Элвиса. Пока утренние роботы тыкали меня иголками и заставляли слушать всякое не-пойми-что, я закрывала глаза и воскрешала в голове образы, явившиеся мне ночью. Еще можно было представить Элвиса на месте робосестры. От этого было значительно легче.

В один из дней, идя с гимнастики, Донна рассказала мне тоже видит сны про нашего общего любимца. По ее словам, ей снилось, как певец приехал к ним на ферму и помогает ей чистить коровье стойло.

— Отродясь я таких сладких снов не видала, — вздохнула он. — Не знаю, приведётся ли когда-нибудь увидеть его вблизи… Ну, хотя бы уж так.

Я не удержалась от укола:

— А вот не надо было испытывать свою конструкцию на мне! Полезла бы первая — всё бы увидела! Он был от окна в десяти футах! Я даже кольца смогла разглядеть, между прочим! Кстати, знаешь, что там странное случилось?

— Где?

— Ну где, на стенке!

— На какой-такой стенке?

— В гостинице!.. Донна, ты что, издеваешься?!

— Я не издеваюсь, — сказала Донна. — Просто никак не соображу, о чём идёт речь. Конструкция какая-то… Кольца… Гостиница… Можешь, мне растолковать, что за история?

— Теперь еще и ты ничего не помнишь! — Я всплеснула руками.

Потом, конечно, пересказала ей всю историю нашего знакомства с начала и до конца. Против ожидания, Донна вспомнила:

— А! Точно! Я-то думаю — откуда тебя знаю?

— Донна, ты меня пугаешь.

— Не волнуйся, всё в порядке! Я всё вспомнила! Просто, знаешь, затык в голове… Но прошло уж!

— Слава Богу.

— Я ещё так ловко придумала, где бы мне найти помощницу! Арлин говорила, за пару часов не найду! А я сообразила, что наверняка возле театральных касс смогу встретить какую-нибудь девчонку, которая не успела купить билеты и теперь мечтает попасть на концерт! И так и получилось! Эх, сейчас я б до такого не додумалась!.. А Арлин ещё сказала, что я глупая…

— Постой, кто такая Арлин? Я не помню…

— Ну как, это же моя двоюродная сестра! Она в той гостинице работает. Была с нами на крыше!

— Разве мы на крыше не вдвоём были?

— Да нет же! Если бы Арлин нас туда не провела, мы бы на эту крышу и не попали никогда в жизни! Как, по-твоему, мы туда забрались?

— А как? — спросила я.

И поняла вдруг, что подъём на высоту, откуда меня потом снимали пожарные и полиция, совершенно улетел из моей памяти. На секунду меня это взволновало… Но потом какая-то сила внутри меня как будто сказала: если не помнишь, значит, и помнить-то ни к чему. Я с ней тотчас согласилась с расслабилась. А с Донной мы решили, что, наверное, устали, и с утра, если мы выспимся, наверняка уже не будем забывать всё подряд.

Я пришла в свою палату. Там все уже готовились ко сну. Джулия рисовала руки. Джун и Джуди спорили о том, какого цвета свитер в сцене у бассейна в «Тюремном роке» (фильм-то чёрно-белый!). Потом пришла медсестра — не роботическая, а живая! — и раздала нам какие-то таблетки, сказав, что с сегодняшнего дня начинается приём нового успокоительного лекарства. Мы послушно всё приняли и легли спать.

Кто бы мог подумать тогда, что всего через несколько часов моя жизнь изменится кардинально…

Проснулась я от какого-то непонятного стука. Впрочем, может, не от стука, а от холода: на меня как будто дуло ветром. Вокруг было темно. Девчонки спали. Судя по всему, до времени подъёма и процедур осталось ещё несколько часов. Я подумала о том, что хорошо бы поскорей уснуть обратно, чтобы выспаться, перевернулась другой бок — и тут снова услышала этот стук. А потом кто-то сверху шепнул:

— Ава! Спишь?

— Кто это? — спросила я испуганно.

Ответ на этот вопрос заставил бы мои ноги подкоситься, если бы я не лежала в кровати:

— Это я, Элвис Пресли.

— Кто-о-о? — переспросила я со всем спектром эмоций.

— Элвис Пресли, дорогуша. Залезай на подоконник.

Тут надо сказать, что окна в нашем дурдоме располагались необычно высоко — так, что лёжа в кровати, стоящей у одного из них, я не могла видеть, что происходит на улице. Кроме того, подоконники были непривычно широкими — видимо, следствие толстых стен, сделанных таковыми, чтоб вопли умалишённых не беспокоили обывателей.

Так или иначе, я поднялась. Встала на кровати на колени…

… И увидела Его!

Он сидел на подоконнике и улыбался мне так, как мог улыбаться лишь он один. Окно было открыто: понятия не имею, как ему удалось это сделать, ведь всем в психбольнице было известно, что рамы заделаны наглухо. Впрочем, у меня не было времени размышлять над такими незначимыми вещами. Я с жадностью разглядывала гостя: белая рубашка, клетчатый пиджак песочного цвета, чёрные классические брюки, чёрно-белые ботинки… Отсутствие галстука как бы подчёркивало неформальность визита, но три кольца на десять пальцев рук и тщательно уложенные волосы, блестящие от помады, ни в коем случае позволяли назвать его вид небрежным. Самое знакомое и самое недостающее мне лицо было на расстоянии вытянутой руки: губы, пухлые, как булочки для гамбургеров, глаза, голубые, как два стакана с аполлолой; ресницы, каким позавидует самая сказочная принцесса… Мне нравилось в нём всё, даже следы от юношески прыщей на щеках, благодаря которым легче было смириться с прыщами собственными! Если бы мне предложили провести остаток жизни, глядя на это диво на подоконнике, я бы, не думая, согласилась. Ни в одном музее мира не было картины столь прекрасной, как та, что я завороженно лицезрела в эти секунды.

— Ну давай, детка, лезь же ко мне, — сказал Элвис.

Вне себя от восторга и ужаса, влезла я на подоконник. Села, вжавшись в стену, боясь тронуть нежданного гостя.

— Как ты попал сюда? — проговорила я, еле ворочая языком.

— Детка, я же Элвис Пресли, — сказал гость. — Один из самых богатых людей Западного полушария. Могу я позволить себе навестить свою самую горячую поклонницу?

— Я — самая горячая?..

Внутри я, конечно, всегда знала, что никто, даже чокнутая Фанни со своей землёй в кошёлке, даже те девчонки, кто посещает все концерты до одного, не любят Элвиса так, как люблю его я. Только он откуда это знает?

— Ну естественно! Ты же сама это чувствуешь.

— Да… Чувствую…

— Из моих фанатов ты самая искренняя. Я горжусь тем, что такая девочка, как ты, любит мои песни.

— Но откуда… но как ты…

— У меня есть источники.

— Ты, что, знаешь всех своих поклонниц?!

— В наше время, когда небо всё набито сателлитами и спутниками, это не так трудно, дорогуша.

— И ты выбрал меня…

— Потому что мне было, с кем сравнивать!

— Боже!..

Это прозвучало словно предложение руки и сердца. Может, мне это мерещится? Или я сплю? Щипать себя при госте было стыдно, так что я не придумала ничего другого, как ухватиться рукою за подоконник. На ощупь он был в точности подоконником. Моя кровать по прежнему стояла под ним, на тумбочке находился тот самый стакан, из которого я запивала вечернюю таблетку. Кровати девчонок тоже стояли там, где обычно, а их сопение звучало как настоящее. За окном, в темноте, проглядывали очертания того же вида, каковой я наблюдала оттуда днём. Но на этом окне сидел Элвис, глядел на меня сонным взглядом и улыбался своей знаменитой кривой улыбочкой.

Еще пару секунд он наблюдал за моим шоком, а потом как ни в чём не бывало сказал: