Сеймур подбегает ко мне, хватает за руку и тянет в зал.

— Приказываю вам веселиться, Ваши Светлости! — кричит он, и я понимаю, что он вкладывает мою ладонь в руку Генри.

Я хочу поднять глаза, чтобы взглянуть на мужа, но не успеваю. Меня сносит в сторону от него колонной танцующих. Я не вижу Генри. Не вижу Маргарет и Гарри. Куда бы я не повернулась, всюду чужие люди. Дублеты, юбки, лица, локти, хохот, запах вина и пота, капюшоны, бороды — всё это сливается и плывет у меня в глазах.

Отсюда нет выхода. Нет места, чтобы сделать шаг. Я запрокидываю голову наверх, чтобы сделать вдох, но у меня не получается. Тут слишком душно, и мои легкие наполняются жаром, который душит меня изнутри.

Так мало места. Пространство сужается. Я чувствую, как мое горло сохнет, а в глазах начинает темнеть.

— Мэри!

Голос Генри доносится до меня, как эхо через туннель. Или это не он? Зовут другую Мэри? Тут так много людей. Ноги подкашиваются, но, если я упаду, меня затопчут, ведь внизу еще меньше места.

Чья-то рука обвивает мою талию прежде, чем я успеваю осесть на пол. Мои ноги едва касаются пола по пути к двери. Я слышу приглушенные удары смеха, которые следуют за мной. «Напилась, как в трактире!»

За пределами большого зала так же многолюдно, как внутри, но намного прохладнее, и я могу вдохнуть немного воздуха. Генри всё еще меня держит и тянет в конец галереи, туда, где есть выход на стену.

Холодный воздух доносит вонь от реки внизу. Тут не высоко, и можно услышать тихие всплески и течение воды. Я делаю жадный вдох, будто весь вечер просидела в реке лицом вниз и наконец всплыла наружу. Еще немного, и я приду в себя. Уже могу стоять. Снова могу дышать.

— Что с тобой? — спрашивает Генри, всё еще поддерживая меня. Его брови нахмурены.

— Душно. Слишком много людей.

— Сейчас лучше?

Я киваю. Он осторожно отпускает меня, а я поднимаю голову наверх и вижу звезды. Сначала они кружатся, но через пару мгновений встают на свои места и становятся неподвижными.

— Давай попробуем тебя отвлечь, — говорит Генри и тоже смотрит наверх. — Видишь три яркие звезды подряд?

Я фокусирую взгляд на том месте, куда он указывает пальцем.

— Под наклоном?

— Ага.

— Вижу, — киваю я.

— Это пояс Ориона. А вон там, — Генри касается своим плечом моего. — там, над поясом, еще три звезды, в виде угла — это его плечи. Внизу две звезды — это ноги. Видишь линии? Получается силуэт.

Я пытаюсь уследить за движениями его рук, но сначала вижу лишь хаотичную россыпь точек в небе. Генри приходится начертить Ориона еще раз, чтобы звезды начали складываться в фигуру.

— Больше похоже на бант, — говорю я.

— Я так же сказал, когда отец мне показывал, — улыбается он. — Но вон там еще дуга из шести звезд — это щит Ориона. Если внимательно смотреть, и правда начинаешь видеть воина.

— Он был богом войны?

— Нет, он не был богом, он был героем. Охотником.

— А как он попал на небо?

— Его убила Артемида, тоже охотница, за то, что он ее победил. Или из ревности, или вовсе случайно, потому что ее брат Аполлон ее подставил. И потом она вознесла Ориона к звездам. Говорят, он был прекрасен, и Артемида его любила.

Генри рассказывает всё это так просто и увлеченно, что мое сердце замирает от восторга. Я кажусь себе такой глупой.

— А вон там, смотри, — продолжает он и кладет руку мне на плечо, — вон там Телец. Видишь рога?

Он рисует на небе рога Тельца и продолжает говорить про звезды, но мне хочется смотреть не на них, а на его лицо. Внимательно рассмотреть каждую деталь. Какой же он красивый.

Во мне всё сжимается.

Я больше не могу держать это в себе. Чем дольше я жду, тем страшнее кажется мне мой секрет. Скоро он начнет гноиться и расползется внутри, как плесень. Нужно сделать еще один глубокий вдох и произнести это вслух.

— Я целовалась с Уэстоном, — выпаливаю я на выдохе.

Генри резко умолкает. Медленно опускает руку. Смотрит прямо перед собой, в одну точку, и больше ничего не говорит. Я слышу только звуки реки и стук сердца у себя в ушах.

— Я должна говорить тебе правду, жена не должна врать мужу, — продолжаю я, с трудом подбирая слова. Хоть бы не заплакать. — Это я его поцеловала, а не наоборот.

Генри делает шаг вперед и кладет руки на каменную стену перед нами. Меня обдает зимним холодом.

— Когда? — его голос стал бесцветным.

— После нашего первого танца. После Мадж.

Он молчит, а меня разрывает от стыда. Сейчас, когда он мне всё объяснил про Мадж, мой поступок кажется мне еще более отвратительным. Он просто сделал то, о чем его просил отец, а я побежала к Уэстону.

— Зачем?

Я не знаю, что ответить. Пытаюсь вспомнить причины, по которым это сделала. То, как Шелти отчитывала меня, что я не живу, а все время убегаю. Зачем я вообще ее слушала?

— Мне… кажется, мне хотелось понять, каково это. Когда тебя целуют. Доказать себе, что я не пустое место.

Боже, что я опять несу. Звучит так, будто я его в чем-то обвиняю.

Генри не смотрит на меня.

Я хочу, чтобы он повернулся, но одновременно боюсь этого. Боюсь увидеть презрение. Или ярость, как тогда, когда он видел меня с Норрисом. Господи, еще же Норрис. Я морщусь от отвращения к себе, и мне хочется расцарапать себе руки ногтями, чтобы физическая боль заглушила то, что творится у меня внутри.

Надеюсь, что Гарри всё ему объяснил. Хотя, какая уже разница, Генри всё равно меня ненавидит. Теперь он точно пойдет к королю, попросит аннулировать наш брак и ему найдут принцессу, меня отец убьет и похоронит на заднем дворе Кеннингхолла. Там мне самое место.

Но когда Генри всё-таки поворачивается, ярости нет. И презрения нет. Его грудь тяжело вздымается, брови сдвинуты, но это не похоже на гнев.

— И как тебе? Понравилось?

— Я… мне было неловко.

— Так же неловко, как со мной? На корте?

Я закусываю губу.

— Нет.

Он кивает и закрывает глаза. Набирает воздуха, чтобы задать еще один вопрос.

— Он хотел продолжить?

— Да, — шепчу я.

Его лицо искажается, словно его ударили. Он резко отворачивается к реке, ставит локти на стену и прячет лицо в ладонях.

— Больше ничего не было, только поцелуй, мы не стали…

Я осекаюсь. Я и так уже сказала достаточно. Не удивлюсь, если он захочет сбросить меня с этой стены, чтобы я его больше не позорила. Может самой уже просто прыгнуть в воду? Господи, какая же я дура.

Генри выпрямляется и поднимает лицо к небу. Хлопает ладонями по стене несколько раз.

— Я такой дурак.

Его слова так точно повторяют мои мысли, что я вздрагиваю. Разве я сказала это вслух?

— Мне не понравилось, я не… — я не успеваю договорить фразу: «Я не наслаждалась этим».

Он оказывается рядом так быстро, что я едва успеваю вздохнуть. Генри берет мое лицо в свои руки, и меня обжигает его дыхание. Мне кажется, что сейчас он опустит свои губы к моим, но прежде, чем это происходит, снизу слышатся чьи-то голоса.

— Это кто там?

Звучит пьяный смех. Кажется, там человека три-четыре.

— Это вроде Суррей?

— Да нет, Суррей ниже!

— Эй, спускайтесь к нам, голубки!

Снова смех. Зимняя тьма не дает людям внизу разглядеть волос Генри. Он всё еще держит моё лицо. Сжимает сильнее. Жмурится.

— Прости, — шепчет он и отпускает меня.

Генри делает несколько шагов назад, а потом резко разворачивается и уходит. По пути бьет кулаком по каменному выступу, и я вздрагиваю. Компания снизу продолжает смеяться и что-то кричать, но я больше не слышу их слов. Не хочу слышать. Как же много людей в этом чертовом дворце.

Генри проводит в Гринвиче еще около недели, но мы больше не разговариваем. Я несколько раз хотела подойти к нему, но он всё время рядом с королем. Я не понимаю, избегает ли он меня специально или так получается само собой.

Я отчаянно хочу снова к нему прикоснуться, окутать себя его запахом. Улыбаться ему. Но я не нахожу в себе смелости, чтобы сказать ему об этом. Да и едва ли он захочет теперь со мной говорить.