И всё же кролик оказался приветлив. Он предложил поиграть. Они поиграли. А потом Х проснулась и с некоторой грустью осознала, что всё это был просто сон.

Однако на следующий день сон повторился. И на следующий. И снова. И опять.

Она привыкла, что каждую ночь, или, вернее, каждую тень, потому что ночь, про которую для неё читали сказки — не люди, но диктофоны, — и время, когда выключается свет и приказывают спать, воспринимались ей как совершенно разные не связанные друг с другом вещи… Так вот, каждую «тень» она стала видеться с кроликов. Играть. Вскоре, она даже привыкла к нему, хотя странность, замеченная ей при первом его появлении, оставалась неизменной.

Иной раз, когда они сидели за игрушечным столиком и пили чай, и кролик наклонился, дуя на свою кружку, она заметила у него на спине тонкую молнию, как от костюма; в другой, играя в салки и бегая за кроликом, который прыгал на своих пухленьких лапках по белой комнате, она вдруг заметила, очень отчётливо, хотя и всего на секунду, глаз, который выглядывает у него со спины. Нет, который выглядывает у него НА спине.

В общем, её друг был довольно странным, и в то же время это был единственный друг, который её не бросит. Ведь если он появляется только во снах, значит, останется с ней, даже когда и ей придёт время пойти на «тихий час».

А потом всё изменилось.

Этому предшествовал разговор, который произошёл во время их очередного чаепития.

Х, пригубив пластиковую чашку, с интересом смотрела в глаза кролику. Иногда ей казалось, что в их глянцевой чистоте то и дело мелькает нечто иное — быстрое, неуловимо… и странным образом большое.

Вдруг кролик деловито поставил игрушечную чашку на столик и заявил:

— Между прочим, сударыня, Вестник скоро будет здесь.

— Весь-ник?..

— Именно так, именно так, — сказал кролик, показывая на золотистые часики, которые висели у него на шее. — Совсем скоро будет здесь.

— И чтё?

— Ох… вы узнаете это совсем скоро, сударыня, совсем скоро… — ответил кролик с многозначительной улыбкой.

Х задумчиво, как это делают взрослые, кивнула, и сделала ещё один глоточек из пластиковой чашки.

А на следующий день кролик не пришёл. Она испугалась. Неужели он тоже решил её бросить? Неужели и его тоже увели на тихий час? Она стала бегать, метаться и вдруг заметила кубик, из которого он всегда появлялся. К своему удивлению Х обнаружила, что последний стал заметно больше. Он стал настолько большим, что теперь она могла протиснуться внутрь.

Х боязливо посмотрела на тёмное отверстие, и, поджав губки, стала медленно углубляться в темноту…

Вскоре она привыкла и стала с интересом смотреть по сторонам. Ей вспоминалась широкая труба из красной пластмассы на детской площадке, на которую её и остальных детей изредка выводили поиграть. Прямо как в трубе, в которой твоя кожа приобретала алый оттенок, в туннеле было не совсем темно, но стоял приглушённый полумрак.

Наконец её ноги опустились на что-то мягкое. Она присела, пощупала и сразу обрадовалась, ибо ей было знакомо прикосновение «этого».

— Мистер кролик! — воскликнула девочка.

Тишина

Её голос эхом раздался в темноте.

Девочка поморгала, ещё немного проползала вперёд и вдруг охнула. Перед… нет, под нею был не кролик, но его шкурка… Она была настолько ошеломлена данным открытием, что сперва даже забыла испугаться. Когда же она пришла в себя, то зрение её ещё немного прояснилось, и она заметила, что никакая это была не шкурка, но маленький костюм.

Х подёргала за пластиковый язычок от молнии, обыкновенно припрятанный за искусственной шёрсткой, и уже собиралась посмотреть, что было внутри, когда услышала тихий и глубокий голос:

— мЫ…

Она повернулась и увидела тёмную фигуру… Необычайно тёмную и необычайно большую, которая скрывалась в темноте.

— мЫ…

Она повернулась и увидела тёмную фигуру… Необычайно тёмную и необычайно большую, которая скрывалась в темноте.

— Мистер Кролик? — спросила Х.

Она была не уверена в своём предположении. Фигура была слишком большая, чтобы уместиться в костюм. Своего кролика она могла приподнять, а если очень постарается, то, наверное, даже взять на руки, хотя обыкновенно этого не делала, хотя сам он и был не против, — слишком длительное прикосновение к нему вселяло в неё беспокойство и некое другое чувство, которое выворачивало её нутро наизнанку.

— Мы… — продолжала фигура гортанным голосом, притаившись в темноте. — должны Пугать… Страх! Самое сильное чувство, самое сильное… Мы пожираем его… Дышим. Извергаем. Мы есмь его порождения, и он есть поражение… Нас! — декларировал неизвестный. Его интонации действительно напоминали интонации кролика, но в то же время казались более разобранными, дикими, звериными.

Х неуверенно шагнул назад. Но это было бессмысленно. Стоило ей пошевелится, как фигура приподнялась и стала ещё выше. Больше. Она стала совсем как взрослый. Она приобрела человеческие и в то же время совершенно чуждые человеку очертания. Х почувствовала, как лёгкий, колкий холодок пробегает по её телу, как будто внутри неё всё поросло маленькими и острыми ледяными кристалликами, из-за которых каждое движение теперь давалось её с большим и болезным трудом.

— Мы… моя дорогая, — на секунду голос Кролика снова сделался обыкновенным, а потом вовсе стал почти детским: — Просто хотим кушать. Морковку? Ты любишь морковку? Я люблю морковку.

С этими словами он, оно, Они, облачённые в мантию из скреплённых нитками человеческих губ, мантию, шириной как целый мир, шагнули вперёд и неожиданно нависли над ней с ослепительной улыбкой.

Она закричала.

Повернулась.

Побежала.

Ей был известен страх, о, разумеется, ей был известен страх, и в то же время теперь все прежние испуги — люди в белом, тени, которые прятались у неё под кроватью, шприцы, лекарственный запах — всё это показалось её лёгкими покалываниями перед лицом пронзительных ножниц, которые вонзились в её грудь и на мельчайшие дольки покромсали её сердце и оставили глубокий шрам в самых недрах её сознания.

О чём она думала, когда бежала сломя ноги на выход? Что сбежать у неё не выйдет. Что это невозможно. Что этот образ навсегда теперь отпечатается в её сознании. Что прямо сейчас он пожирает её сознания, как дикий зверь. И что совершенно неважно, сможет она сбежать или нет от дикой тени, от великанской тени, которая с грохотом, неловко переставляя ноги, несётся и смеётся прямо у неё за спиной, что она пропала, погибла, что настал всему конец.

Она сбежала.

Проснулась.

Но это был временный побег.

Она пыталась предупредить, что совсем скоро он будет здесь, что он грядёт, что он, Вестник, уже совсем рядом. Но её никто не слушал. И когда она заснула, после болезненного укола, он её уже ждал.

Остальные её воспоминания были туманны. Похожи, смешно сказать, на сон. Она помнила кровь, разруху. Разрушения. Помнила боль и страдания, которые причиняла, хотя и не по собственной воле, своими руками.

Вестник явился через неё, но не оставил её окончательно. Он был точно младенец, который выполз у неё из чрева, но не до конца. Она превратилась в туннель, через который он пробрался в этот мир, чтобы устроить своё бешеное буйство, и, убивая, он и её тоже заляпал кровью. Он теребил её острой палкой и заставлял пожирать людей собственными зубами.

Всё это продолжалось целую вечность.

Затем Он заснул. Успокоился. Его силы иссякли. И всё же она прекрасно понимала, что это был только временный сон, «тихий час», что Он ещё обязательно проснётся, и когда это случится кровь, которая и теперь стекала у неё по губам, снова польётся в её горло, вся горячая, усыпанная дроблёными косточками и рваными кусочками человеческой плоти.

Долгое время она была заперта внутри своего сознания.

А потом…

— Пришёл… он…

— Он? — спросил я на этом моменте истории.

Мы всё ещё стояли в белой комнате, возле больничной койки, на которой лежала спящая женщина.