— В Пекине — распри, политические интриги… Я, как солдат, свое дело сделал: добыл победу. Теперь пусть политики выторговывают соглашения, — с бравадой истинного военного, презирающего чиновников, доверительно излагал Чан. — К тому же замучила люмбаго, хочу погреть поясницу на ваших прославленных серных источниках.

— Солдатская болезнь, — отозвался генерал. — Тоже страдаю ею… — Он начал дотошно рассказывать о самочувствии.

Чан дал старику выговориться и без спешки перевел беседу на нужные рельсы:

— Редко выпадают у нас, солдат, дни, свободные от обязанностей по службе… Вы не можете представить, генерал, как часто я вспоминал время, проведенное в вашем училище, и как настойчиво я сам учил моих подчиненных тому, что познал в его стенах. «Бусидо» стало принципом моей жизни. — Речи, сладостные для уха самурая. — Теперь, вновь оказавшись в вашей благословенной стране, я хотел бы по-простому, по-солдатски выразить свои чувства столь же достойным, как вы, сынам Ямато, перед которыми испытываю истинное восхищение.

— Охотно представлю вас моим друзьям, — засопел, втягивая воздух в легкие, соловеющий генерал. — Представлю самым достойным!

Он начал перебирать имена своих военных друзей — и сам сделал выбор:

— О! Я познакомлю вас с бароном Танака. С Гиити мы друзья еще с русской войны и вместе участвовали в последней, сибирской кампании на континенте. Кстати, он тоже выпускник нашей школы и тоже страдает люмбаго. Вам будет о чем поговорить.

Весьма удачно!.. Именно свидание с бароном-генералом, лидером партии сэйюкай, премьер-министром Японии, успешнее всего может способствовать замыслу Чана. Возглавляемая бароном сэйюкай — партия крупных помещиков — пользуется поддержкой придворных кругов, аристократии, офицерства и «новых дзайбацу» — военных концернов. Сам же Танака выступает за поощрение «национального духа», иными словами — за твердую политику внутри страны и вовне. Кто, как не премьер-министр, определяет ныне курс островной империи?..

— Буду горячо признателен, если прославленный барон окажет мне столь высокую честь. Одна лишь мысль о возможности быть представленным человеку, всегда вызывавшему у меня глубокое восхищение, переполняет сердце несказанной радостью!..

Через день в «Императорский отель» был доставлен пакет, украшенный баронским гербом: Гиити Танака в изысканных выражениях приглашал высокого китайского гостя к себе на ужин. Машина будет подана к отелю в шесть вечера.

Вилла барона — его собственный особняк, а не официальная резиденция премьер-министра — находилась в живописном саду у залива. Сам барон принял гостей в темном-клетчатом кимоно, а не в мундире, также подчеркивая этим, что встреча их носит частный характер, ни к чему не обязывающий. Стол был накрыт в чайном домике, стоявшем на сваях над самой водой. В центре помещения, в старинной жаровне тлели угли. Ниши стен украшали вазы с цветами, висели картины и свитки с изречениями.

Оставив обувь у порога, они уселись на плоских подушечках за низким столом. Закат окрашивал морскую гладь в палевые тона. Шум многомиллионного Токио и Йокогамского порта сюда, в распахнутое окно, долетал лишь как рокот моря.

Чан Кайши, разглядывая убранство комнаты, про себя отметил, что в его дворце ковры дороже, да и вообще китайские иероглифы красивее и рисунки на шелке утонченнее.

После получасового церемониала чаепития, выдворив слуг, а заодно посоветовав подышать прохладным воздухом и другу-отставнику, барон показал, что знает, с кем имеет дело, и не желает терять времени понапрасну:

— Весьма рад нашему знакомству, генерал, а также возможности откровенно побеседовать с глазу на глаз. Вы склонны ответить такой же откровенностью?

Чан, сложив ладони на груди, низко поклонился.

— Превосходно. Я питаю глубокое сочувствие к новым силам в Китае, выражающим трезвое самосознание китайского народа, и всегда буду готов оказать моральную поддержку осуществлению его национальных стремлений. В то же время, дабы не возникло никакой неясности, выскажу свое мнение о приемлемых взаимоотношениях между нашими дружественными государствами в будущем.

И четко, как на плацу, отчеканил «свое мнение»: правительство императора Иосихито не заботит внутреннее устройство Китайской республики, тем более, что ныне, по складывающемуся в Японии убеждению, особой разницы между Югом и Севером нет, поскольку они преследуют одну цель: устранение влияния Советской России извне и уничтожение коммунистов внутри страны. Однако жизненные интересы империи должны неукоснительно соблюдаться обеими противостоящими сторонами — и Чан Кайши, и маршалом Чжан Сюэляном. Кроме того, Япония не намерена поступиться своими давними связями с дружественными ей и влиятельными силами на континенте.

— В то же время мы не можем не принимать соответствующих мер для защиты законных прав и интересов Японии, а также жизни и имущества японских граждан, проживающих в вашей стране, чтобы не поставить их перед необходимостью эвакуироваться и бросить на произвол имущество, заработанное долголетними трудами. — Барон отглотнул чай из фарфоровой полупрозрачной чашечки. — Япония не может также допустить распространение внутренней неурядицы на Маньчжурию и Внутреннюю Монголию, так как эти области — специальная зона наших интересов, и в ней при любых ситуациях должны быть сохранены мир и спокойствие.

Чан Кайши улыбнулся. Адресованная барону, эта улыбка должна была означать, что он вполне разделяет его мнение. Но вызвана она была самодовольным сознанием того, что он перехитрил премьера: выведал у него немало из сверхсекретного меморандума. Недавно Чан получил от своей заграничной агентуры сведения о том, что барон представил Тронному совету меморандум с планами долгосрочной внешней политики правительства. И что Китай в этих планах якобы на первом месте. Меморандум хранился за семью печатями. Тайная тайных. Но теперь Танака невольно подтвердил: Маньчжурия и Внутренняя Монголия — вот о чем он печется более всего. Что ж, ему следует учесть…

— Счастлив, что наши взгляды на проблему совпадают. Разногласия внутри Китая не должны затрагивать интересы дружественных держав, и в первую очередь нашей соседки, Страны восходящего солнца. Нет ничего, о чем бы мы не смогли договориться и с маршалом Чжан Сюэляном, И ему я готов был бы предложить вместо войны дружбу. Но…

Он сделал паузу. Разговор в чайном домике ни к чему его не обязывал. И все же надо быть осторожным.

Танака опередил его:

— За последние десятилетия в Китае не было силы, которая объединяла бы почти всю страну, от самого Юга до Хуанхэ. Ныне такая сила есть: это ваша армия и ваше правительство, генерал.

Чан снова улыбнулся со скрытым самодовольным чувством: опытный политик, премьер Японии готов признать именно его главой всего государства. Значит, он может открыть свою карту:

— Да, под властью моей армии — девять провинций Китая, а у Чжан Сюэляна — лишь три. — Танака сделал недовольное движение. — Нет, я не претендую ни на Маньчжурию, ни на Внутреннюю Монголию. Но в нынешнем Китае не должно быть двух противоборствующих правительств. Поэтому было бы целесообразно, чтобы Чжан Сюэлян и за Великой стеной поднял бы флаг гоминьдана. Заверяю вас, барон, что интересы Японии не пострадают.

Премьер-министр оценивающе поглядел на гостя:

— Что ж, об этом можно подумать. Во всяком случае, мы могли бы порекомендовать это молодому маршалу. Если такое единение будет способствовать вашей общей борьбе против коммунистов и прочих левых. Мы жизненно заинтересованы в упрочении мира в Китае и на всем Дальнем Востоке.

— В таком случае вы вместо одного обретаете двух самых верных друзей, — с благодарностью в голосе проговорил Чан. И, решив, что за этим столиком неофициальных переговоров сможет добиться и большего, продолжил: — Хочу заверить, что новый Китай будет готов сотрудничать с империей, зная ее долгосрочные планы на Дальнем Востоке и во всей Азии. Я искрение убежден, что интересы наших дружественных держав совпадут.