Рука ее напряглась:
— Думаешь, война?
— Дело идет к тому… Читала? На Дальнем Востоке создана армия. И Василий…
— Ее командующий, — досказала она. — Вот и исполнилось твое желание снова служить вместе с ним.
Глава четвертая
«Дорогой брат Федор!
Отвечаю на твое письмо, что жив-здоров и тебе такого желаю.
Служба моя тоже идет хорошо, даже сказать — не идет, а бурлит, как вода от винта нашего монитора. Петух не прокукарекал, а мы уже на ногах, потому что такая обстановка, не до долгих снов. Новое и опасное по всей границе, вверх и вниз по Амуру, каждый день, да ты сам газеты читаешь, кумекаешь… А главная важная новость: собирается Особая Дальневосточная армия, и наша флотилия войдет в нее, а командармом ее поставлен герой войны, четырежды краснознаменец Василий Константинович Блюхер, с которым воевал наш батя, помнишь его Почетные грамоты, подписанные самим Блюхером? Жалко, что ты служишь далеко отсюда и не вошел в нашу Дальневосточную армию.
Было у нас учение вместе с пехотой и городскими комсомольцами, вроде как десант. К нам на борт прибыли «красные косынки» — дружинницы РОКК. Они мыли, чистили каюты, будто готовили под госпиталь. Одна из «красных косынок» по имени Вера. А нынче ходил в увольнение в наш клуб и снова увидел ее, а она меня. Вера была красивей всех. Я даже танцевал с ней модный танец фокстрот, хотя не умею, все ноги ей отдавил, но она смеялась и улыбалась дружелюбно. Вот такие дела. Ты не подумай чего. Хотя я думаю. И снова почему-то в голове стихи вертятся, только не о флотской нашей службе.
Из дому давно писем не получал. Жена Нюта пишет совсем редко и скучно. Батя все болеет и бедует. Отписал, что в Ладышах собирается колхоз, он туда записался почти что первым. А тесть упирается, не хочет записываться. Я Нюте и тестю отпишу, чтобы не позорили мужа и зятя, красного моряка, когда такая острая международная обстановка. Жена краснофлотца в такой момент должна быть передовым организмом, как здешние «красные косынки», а не отстаиваться в стороне от социалистического фарватера, как ржавый баркас в тине затона.
Ну, пока. Надо спать, а то завтра «архангел» поднимет чуть свет. Настроение такое: ежели вынудят враги, наступим империалистическому псу на лапу, протянутую к нашему берегу!
Кланяюсь тебе, твой брат-краснофлотец Алексей.
Да, ты любопытствуешь, что такое монитор. Наш «Сунь Ятсен» — это бывшая канонерская лодка «Шквал». У нас восемь пушек. А «монитор» это так теперь называют.
А рыбы в Амуре сто разных видов. Лови и шамай от пуза.
На том кончаю».
Глава пятая
Он вывел на листе первую строку:
«Приказ по Особой Дальневосточной армии».
Под ней проставил: «№ 1». Написал, понимая, что этот листок станет первой страницей книги, к которой не раз, наверное, будут обращаться историки:
«§ 1. Приказом Реввоенсовета СССР от 6.08 с. г. все вооруженные силы, расположенные на территории Дальнего Востока, объединяются в Особую Дальневосточную армию.
§ 2. Командующим армией назначен я…»
Снова подумал: осилю?.. Должен осилить!
«§ 3. Настоящим объявляю, что с сего числа я вступил в командование армией».
И крупно подписал: «Блюхер».
В отличие от последующих приказов этот не будет секретным, завтра его опубликуют в местных газетах. Пусть все узнают, что отныне ОДВА существует и штаб ее — в Хабаровске.
Василий Константинович полюбил Хабаровск. С тех дней, когда всеми помыслами рвался к нему — с Волочаевки. Бывая потом проездами, транзитным пассажиром, видел, как быстро меняется облик города. «Три горы, две дыры, тысяча портфелей» — так насмешливо величали его прежде. Да еще: «Сколько углов — столько кабаков». Город раскинулся по трем параллельным, протянувшимся вдоль берега Амура холмам, меж которыми лежали «дыры» — овраги Чердымовка и Плюснинка. Презрительными «портфелями» был определен его чиновничий при генерал-губернаторе Гондатти характер… Уже почти ничего, кроме холмов и ложбин, не оставалось от того старого Хабаровска. Разве что здания бывшей торговой фирмы «Кунст и Альберс», банка Плюснина, кафешантана «Чашка чаю», превращенные в универсальный магазин, почтамт, библиотеку… Триумфальную арку в честь посещения города цесаревичем Николаем снесли, зато вместо сгоревшего в войну деревянного вокзала построили новый, каменный. Вещает своя радиостанция имени Фрунзе, открылась автобусная линия — первый автобус прислали в подарок комсомольцы Москвы. Бывшая Протодиаконовская улица носит имя Фрунзе, Муравьева-Амурского — имя Маркса, а по оврагам — «дырам», сметая хибарки, прокладываются бульвары — Амурский, Уссурийский… Еще тогда, в первое свое житье в Хабаровске, Василий Константинович любил подниматься на холм над рекой или спускаться к самому урезу. Если было ясно, горизонт отодвигался на десятки и десятки верст. А когда громоздились тучи, то казалось, что за Амуром встают синие горы. Солнце садилось за рекой по правую руку, в той стороне, откуда набегали коричневые воды. Слева — Китай. Отсюда до него верст шестьдесят…
Изменился Хабаровск. Теперь преобразится и того более. На улицах его появилось много военных. Скачут всадники. Пылят легковые машины и грузовики. На товарной станции разгружаются эшелоны…
Командиры корпусов, начальники управлений являются к командарму с докладами. Сегодня Блюхер принял командующего Дальневосточной флотилией Озолина.
Краснофлотцы и пограничники первыми принимают на себя удары с того берега, вместе с подразделениями пехотинцев и кавалеристов отражают все учащающиеся нападения белогвардейцев и «китвоенщины» — этот термин уже вошел в обиход. На одном из участков два батальона противника форсировали реку, атаковали нашу заставу. Пограничники продержались до подхода кавполка. Белогвардейцы и белокитайцы оставили на поле боя около двухсот убитых. На другом участке был захвачен советский остров. Чтобы освободить его, пришлось организовывать десантную операцию. В районе села Полтавского целый полк регулярной китайской армии углубился на советскую территорию на несколько километров. Тут уже не провокацией попахивает, а настоящими боевыми действиями. Мы не желаем обострять обстановку. Но сколько, можно терпеть? Только за последние три месяца — восемьдесят нападений, десятки убитых и раненых красноармейцев и мирных жителей, восемнадцать разоренных сел и деревень…
И вот теперь Озолин докладывал:
— Мы получили сведения, что белогвардейская банда сосредоточилась у селения Полынь и маслозавода. Для захвата ее я направил на мониторе «Свердлов» десант в составе батальона Волочаевского полка, а также бронекатер «Пика» и катер погранотряда. При штурме завода бандитами было оказано упорное сопротивление. При поддержке артиллерии монитора десант занял завод. Часть банды была захвачена, остальные скрылись в густых зарослях кустарника, что затруднило преследование. Противник потерял убитыми шестерых. Наши потери — двое убитых и двое раненых.
Блюхер слушал, испытывая неудовольствие. Хотя доклад командующего флотилией лаконичен, но в тоне звучит чуть ли не реляция о победе. А ведь не новичок: прошел гражданскую, был комиссаром и Западно-Двинской, и Азовской военных флотилий, комиссаром обороны Кавказского побережья и даже комиссаром штаба Черноморского флота «Академик». За бои против Врангеля награжден Красным Знаменем… Отчего же столь незначительную и, прямо скажем, без успеха проведенную операцию выставляет как победу? Хочет пустить пыль в глаза? Или размягчел за последние годы работы в штабах, в Москве?..
— В связи с обстрелом наших пограничных дозоров у Черняево, а также сообщением, что в районе селения появилась белобанда, я решил произвести операцию по ее захвату, — прежним тоном продолжал Озолин. — Направил монитор «Красный Восток» с десантной ротой Карельского стрелкового полка и оперативной группой погранотряда. Банда отошла. Схвачен один белогвардеец.
