Поезд простучал над Амуром — и потянулись пригороды, навалы штыба, нагромождения бревен, почерневшие пакгаузы.
— Хабаровск, товарищ командарм, — сказал адъютант.
— С прибытием!..
Город Хабаровск становился отныне местом дислокации штаба Особой Дальневосточной Армии.
Глава вторая
Чан Кайши и так, и этак приглядывался к газетному листу. Ошеломительное известие!…
После отъезда Галина-цзянцзюня из Китая он на годы потерял «хунданжэня» из виду. Если и вспоминал, то думал: наказан московскими властями? Или служит советником в каких-то иных краях?.. К мыслям, окрашенным уважением, примешивалось чувство язвительного торжества: как хитро обманул он проницательного русского, перед которым разыгрывал простака и революционера!.. И вдруг в газете: Москвой создана новая, Дальневосточная армия, командующим ее назначен генерал Блюхер, известный в Китае под именем Галина.
Корреспондент уловил то, что больше всего и встревожило Чана:
«Прибытие Блюхера-Галина на Дальний Восток создает положение, небывалое в истории. В случае войны Красная Россия будет иметь командующим войсками, действующими против неприятеля, того человека, который был перед тем фактическим руководителем армии, с которой будет сражаться. Галин провел несколько лет на Дальнем Востоке и в Китае, он превосходно знает силы противника. То, что именно он принял командование над вооруженными силами Красной России на Дальнем Востоке, создает, без сомнения, новую ситуацию в советско-китайском конфликте».
Излюбленное изречение, к которому Чан прибегал в различных обстоятельствах: «Если знаешь себя и знаешь противника, сражайся хоть сто раз…», оборачивалось теперь против него самого.
До сих пор, если не считать размолвок с Мэйлин и осточертевших понуканий ее папаши, все шло так, как хотел того Чан. В самый канун нынешнего, 1929 года — «Восемнадцатого года Китайской республики» — в Мукдене и Харбине, по всей Маньчжурии, на правительственных и административных зданиях был наконец-то спущен старый пятицветный флаг и поднят новый — гоминьдановского правительства: на синем полотнище белое солнце. В Нанкине вслед за посланниками Великобритании и САСШ свои верительные грамоты вручили Чану главы посольств Японии, Франции, Италии и Германии. Затем дипломатический корпус выступил с совместным заявлением о том, что западные державы аннулируют заключенное десять лет назад соглашение о запрещении ввоза в Китай оружия и военного снаряжения. Все годы это соглашение было лишь фиговым листком — оружие непрерывно поступало в Поднебесную; но теперь, после отмены формального эмбарго, оно буквально хлынуло рекой. Сам Чан Кайши по настоятельной рекомендации «папаши Чарли» назначил своим главным советником американца Миллорда, а советником по эксплуатации железных дорог — его соотечественника Ментеля. «Нью-Йорк таймс» оценила преобразования:
«Национальное правительство отличается крайне националистическим, но не антииностранным характером. Представители национального правительства показали, что с ними можно сговориться по всем вопросам».
Несколько недель назад Чан Кайши снова встретился с Чжан Сюэляном. Оба подтвердили решимость действовать совместно против Советской России.
Через пять дней после их встречи, на рассвете десятого июля, по всей линии КВЖД был захвачен телеграф: вслед за телефонной была прервана и телеграфная связь с СССР; в тот же день управляющему дорогой был вручен ультиматум с требованием заменить всех советских сотрудников и начальников служб на чжансюэляновских чиновников, а когда управляющий, как и предполагалось, отверг незаконное требование, его и всех его помощников сместили и интернировали. Одновременно генерал-губернатор отдал приказ о закрытии советского торгпредства. Все это, как предполагали Чан и Чжан, должно привести к резкому обострению обстановки, разрыву китайско-советских отношений, а затем к прямому вооруженному конфликту. Вот конечная цель! Иностранные советники, сделавшие тщательные расчеты, предопределили: в вооруженном противоборстве победителем непременно станет Китай.
Чжан Сюэлян начал подтягивать свои войска к границе, Чан Кайши, как было предусмотрено, — готовить ударную свою силу: бригады и корпуса так называемой государственной обороны. И вдруг сенсацией во всех газетах — это сообщение из Москвы о создании красной Дальневосточной армии и назначении ее командующим Блюхера, Галина-цзянцзюня…
Чан передал Чжану, что хочет вновь встретиться с ним.
Одна из стен залы, в которой состоялась их секретная встреча, вместо шелковых полотнищ с изречениями была украшена «Картой позора».
— Десять тысяч лет жизни старшему брату!
— Пусть солнце, луна и звезды покровительствуют во всех великих начинаниях высокочтимому гостю!..
За минувшие месяцы Чжан Сюэлян поступился не только своим флагом — даже титул главнокомандующего «армией умиротворения» он сменил на куда более скромное звание командующего «войсками приграничной полосы», тем самым передав «старшему брату» права главкома.
— Нам, прославленный мой брат, не следует тревожиться в связи с возвышением Галина-цзянцзюня, — проговорил теперь Чан, успокаивая не только гостя, но и себя самого. — Я располагаю достоверными сведениями о численности русской Красной Армии. В ее составе всего полмиллиона солдат, тогда как в наших с тобой дивизиях — миллион шестьсот тысяч. А во вновь создаваемой Дальневосточной армии наберется едва ли восемьдесят тысяч. К тому же эта армия отстоит за тысячи ли от баз снабжения, с Центральной Россией ее связывает, как младенца пуповиной, лишь тонкая линия Транссибирской магистрали. Что случится с младенцем в чреве, если оборвать пуповину?
— Преклоняюсь перед мудростью твоих мыслей, старший брат!.. Но два корпуса, которые изначально находились на Дальнем Востоке, красные дивизии, что стоят в Забайкалье, у Хабаровска и в Приморье…
— Неужели ты и впрямь думаешь, что они обладают силой девяти быков и двух тигров? Против их восьмидесяти тысяч мы выставляем триста тысяч солдат. Мы разобьем их в пух и прах — как охотник стаю диких уток на озере!..
Хотя победа в предстоящих баталиях была предопределена, Чан Кайши все же мог предположить, что Галин-цзянцзюнь потреплет «войска приграничной зоны», которым предстояло первыми вступить в противоборство: он помнил, как во время Северного похода направлявшиеся тем же Галиным, осуществлявшие разработанные им операции полки и дивизии НРА, намного уступавшие числом армии северян, успешно громили их. Но Чан не против такого кровопускания: чем слабее станет Чжан, тем послушнее будет впредь. Вот хоть и поднял гоминьдановский флаг, подчинил Нанкину свою армию, а все еще держится обособленно, отгородившись Великой стеной от остальной Поднебесной. И если Чан сделал главную ставку на американцев, Чжан по-прежнему идет на поклон к самураям… Пусть будет так. В предстоящих испытаниях ему, Чану, обещали поддержку Вашингтон и Лондон, «младшему брату» — Токио…
— Мы, достославный брат, должны твердо идти по намеченному пути, — с воодушевлением продолжал Чан. — Ноты Москвы — как гром вчерашнего дождя, даже капель нет. — Он взял в руки лист перевода: — «Неизменно следуя мирной политике, Советское правительство предлагает Китаю немедленно созвать конференцию для окончательного решения всех вопросов, связанных с КВЖД. Но предварительно китайскими властями должны быть выполнены следующие требования. Безобразия на КВЖД должны быть немедленно прекращены. Все арестованные немедленно освобождаются. Договорные отношения должны быть восстановлены. Мукденскому и Нанкинскому правительствам дан трехдневный срок для принятия требований…» — Он презрительно скривил губы. — Сколько трехдневок прошло, как прислана эта нота? Сколько уже передано нам нот из Москвы? Вспомни, мой любезный брат, чем завершился демарш красных после того, как ты прибрал к рукам телефонную станцию? А после того, как ты захватил их генконсульство в Харбине? Помахали кулаками — и замолкли. Все это — пустые угрозы. Писк мышей из норы, перед которой сидит кошка.
