Приказ вступил в действие. И тут резко изменилась погода. Ударил мороз. При ясном небе подул штормовой, до восьми баллов, ветер. Начался резкий спад воды в Амуре и на Сунгари.
Командарм решил операцию не отменять. Последняя возможность использовать мощь флотилии. Скованного льдом Амура — вот чего ждет противник. Не дать ему выигрыша во времени! Провести операцию необходимо в более сжатые сроки: начать тридцатого октября, а второго ноября всем кораблям и войскам вернуться на исходные рубежи.
Одновременно Блюхер приказал штабу ОДВА приступить к формированию ударных групп войск в Забайкалье и Приморье.
Глава семнадцатая
Берзин внимательно смотрит на молодого мужчину, сидящего напротив его стола. Павел Иванович знает о нем все — насколько один человек может знать о другом. Больше, чем тот знает о себе… Нет, не факты биографии, не интимные подробности, взгляд со стороны позволяет беспристрастно оценивать его поступки, соизмерять качества его характера с тем делом, какое Павел Иванович собирается ему поручить.
Он обратил внимание на этого человека много лет назад — чуть ли не с момента его приезда в Москву. Имеет немалый опыт подпольной работы. Талантливый публицист. Превосходно разбирается в сложнейших хитросплетениях международной политики… Из него может получиться незаурядный ученый. Известный журналист. Даже выдающийся общественный деятель… Но чтобы стать разведчиком, этого еще недостаточно. Нужны специальные знания — они приобретаются учебой. Нужны особые навыки — их выверяют и закаляют только на практической работе: солдат становится настоящим солдатом в бою. Готов ли этот человек стать солдатом? Солдатом «невидимого фронта»?
Они встречаются в этом кабинете уже во второй раз. При первой встрече Берзин предложил ему перейти на работу в управление. Пусть он хорошенько все обдумает, взвесит «за» и «против». Потому что при ответе «да», придется ему изменить всю жизнь, все свои планы — предстоит работа за рубежом. Возможно, на много лет. Если же он ответит: «Нет», на нет и суда нет, каждый вправе принимать такое решение…
И вот теперь Берзин внимательно смотрит на мужчину:
— Решил?
— Да. Согласен.
Павел Иванович встает из-за стола, подходит к карте, смотрит на пестрые пятна, примыкающие к алой громаде Советской страны.
Гость внимательно наблюдает за ним. Они еще не говорили о том, куда ему предстоит ехать, если он примет предложение. Но он догадывается — в Германию. Ведь он немец. Родился в России, под Баку, мать у него русская, однако почти всю жизнь он прожил в Германии. Там стал революционером, коммунистом. Оттуда, из Гамбурга, Тельман направил его в Москву… Да, скорее всего, предстоит вернуться в Гамбург. Или в Берлин…
— Нам очень нужен человек, который следил бы за развитием событий вот здесь, — Берзин опускает ладонь на желтое пятно.
— В Китае? — удивленно восклицает мужчина.
— Сегодня наибольшая опасность угрожает Советскому Союзу отсюда. Сигнал тому — захват Китайско-Восточной железной дороги, бесконечные нападения на наши дальневосточные рубежи. Не исключено, что милитаристская Япония попытается открыто отторгнуть Маньчжурию и создать на Дальнем Востоке очаг агрессии и войны — не только против Китая, но и против нашей страны. Именно здесь, в Китае, завязан пестрый клубок заговоров и авантюр. Нам нужно постоянно следить, откуда и куда ведут вое нити этого клубка… Поэтому вы, Рихард, больше всего нужны здесь. — Берзин делает паузу. — Вы продолжите работу, которую выполнял там другой наш товарищ. На него обрушилась великая беда… Мы вынуждены отозвать его. Как можно скорей.
Рихард видит: при последних словах побледнело, буквально на глазах осунулось лицо Павла Ивановича. Думает: «Что случилось с тем товарищем? Что могло случиться такого уж страшного, коль он жив и может вернуться?..»
— Сегодня вы свободны, а завтра начинается ваша служба, — говорит начальник управления. — Времени на подготовку у вас очень мало. — Смотрит на мужчину. Устало улыбается: — С завтрашнего дня и начнем, товарищ… Давайте ваш пропуск.
Посетитель протягивает листок. На листке в графу «Фамилия, и. о.» вписано: «Зорге Рихард».
Глава восемнадцатая
Умом он понимал: не должен был… Но знал: только так и мог… А сердце разрывалось. Боль была такой, что он слеп от этой боли. А надо было смотреть. Видеть лица. Слышать голоса. Что-то говорить…
Он понимал: не сегодня завтра все обнаружится. Проследят цепочку. Их дорогу. Может быть, кто-то видел. И крысы на свалке не жрут пуговицы и кокарды… Ехали вдвоем. Возвращался один. Спросят охранников в концентрационном лагере. Разыщут таксиста…
Да разве дело в том, что схватят? Если бы лишь в этом, куда бы легче: браунинг на боевом взводе… Последнюю пулю… Зачем ждать?..
Не имеет права. Его работа. Он должен выполнять ее до последнего часа. Как она. И отплатить сполна. И за нее. И за себя. За свою обездоленную жизнь.
Ему показалось тогда: в ее безумных глазах в последний миг промелькнуло облегчение…
Пулеметы бы сюда! Его дивизию!..
Оцепеневший, он отошел от клетки-могилы.
«Она должна была заговорить!.. — бормотал позади Костырев-Карачинский. — Ах, ты! Сорвалось!.. Я должен доложить Богословскому!»
Они быстро возвращались в Сумбей мимо свалки. В отбросах шныряли крысы.
Антон шел, как заведенный. Боль оглушила его. Но, казалось помимо его воли, срабатывал профессионализм разведчика: «Хотел устроить мне очную ставку?» «Мы проверяли все ее контакты. У сестры милосердия в лечебнице очень много контактов». «Решили проверить и меня?» — «Это я сам решил. Вспомнил, как однажды есаул Шалый рассказал про Питер и свой арест». — «Почему ж ты один — без Мульчи и Богословского?» — «Они не знают. Вдруг Шалый наболтал спьяну? Он всегда был в дымину пьян». — «А ты, значит, захотел выслужиться? Заработать просвет на погоны, капитан?» — «Только предположение. Нет, я не верю».
Антон придержал шаг: «Остановись… Напрасно не веришь». Катя обернулся. Лицо его напряглось. «Да, капитан… Там была моя жена. Моя помощница… Убери руку. Мы с ней всю гражданскую, всю жизнь воевали против вас. Убери руку!» Потянувшаяся к кобуре рука офицера застыла в воздухе. «Теперь ты понял?.. Это смертный приговор тебе».
«Нет!.. Вы не посмеете! Я никому не скажу! Клянусь!» — «Не имеет значения. Сам понимаешь». — «Нет! Нет!»
Костырев-Карачинский неожиданно рухнул на колени. В грязь. В пыль. «Нет! Клянусь!..» А рука его рванулась к кобуре.
«Будь ты проклят!..» Антон нажал на спусковой крючок. И стрелял, пока не кончились патроны. Потом ухватил за наплечные ремни обмякшее, неимоверно тяжелое тело, отволок в кучи отбросов, совсем недалеко от дороги.
Китаец-шофер ждал в своем рыдване на площади поселка. «В город», — приказал Антон.
«Моя жизнь… Память… Воспоминания, которые я храню теперь один… Раньше я знал: это помнит и знает она… Теперь один… И они исчезнут, как будто ничего не было, они больше никому не нужны… Какая мука!..»
— Куда запропастился Костырев-Карачинский? — Мульча был похож на готовую укусить собаку. — Когда нужен позарез, его всегда нет! Ты когда видел его в последний раз, подполковник?
— В Сумбей… В лагерь вместе ездили. — Антон почувствовал, что теряет самообладание. — Сразу оттуда он уехал по делам фирмы в Шанхай.
— Знаю, какие у него там дела! К шлюхам укатил! Он по фрейлинам-графиням мастак, а в Шанхае есть специальное заведение — с фонарем и титулами! — Мульча гнусно выругался. Уставился на Путко оловянными глазами. — Коль сам послал, придется тебе заменить своего дружка.
— В чем? Где?
— Полковник Такахаси передал генералу Дитерихсу задание токийского штаба: надо перейти в районе Хабаровска на ту сторону.
— Зачем? Кого-то убрать, что-то взорвать?
— Мелко плаваешь. Японцы хотят, чтобы мы в радиусе трехсот верст от Хабаровска, в тайге, нашли площадку для подсадного аэродрома.
