Чжан Сюэлян наклонил голову, выражая согласие.

— Конечно, наши друзья в предстоящих испытаниях ищут свою выгоду, — продолжал рассуждать Чан. — Друзья из Лондона, да и друзья из Токио настойчиво предлагали захватить КВЖД. Теперь они хотят нашими штыками прощупать боеспособность Красной Армии, мобилизационные возможности русских. Они желают выяснить, насколько прочна власть коммунистов в Советской России.

— Но выполнить их пожелания можно, лишь развязав войну, — настороженно посмотрел на Чана «младший брат». — Захватом дороги и вылазками за кордон этого не выяснишь.

— Да, война. Я даже предполагаю — большая война! Вслед за нами в нее втянутся и Япония, и, может быть, даже Англия. Нам это выгодно: с помощью наших иностранных друзей мы достигнем своей цели. — Чан Кайши показал на «Карту позора»: — Наша великая миссия — окрасить эти черные пятна в желтый цвет плодородия, вернуть Поднебесной ее исконные владения за Уссури и за Амуром. Мы будем действовать вместе, как две руки одного тела, — да ниспошлет нам Небо свое благословение!..

Они встретились тогда в Шанхае, в доме, куда привез Антона Иван Чинаров. Но прошло еще мучительных три месяца — он уже обосновался в Харбине, — как действительно неожиданно, в беженской харчевне на Гиринской улице, в группке женщин с наколками сестер милосердия «Общины Красного Креста» он снова увидел ее. Полыхнуло: бог мой, как красива!..

Улучив момент, подсел к стоянку, что-то заказал. Непомерно роскошное для такого заведения. Не для нее — для всех ее подруг, А потом, не обделяя вниманием остальных, но настойчиво показывая им, что выбрал ее, попросил разрешения проводить. Подруги поняли. И выглядело совершенно естественно. А для него таким и было — будто увидел впервые и обмер. Потом она даже удивлялась: «Ты так себя вел… Ну и артист!» И вкрадывалось в ее интонацию: «Хорошо же ты напрактиковался!..» «Оля, Оля!.. — Он представлял свое постылое парижское одиночество. — Не напрактиковался, а сберег». «Ну что ж, здесь беженки не очень-то выламываются. Да и ты моим подругам приглянулся. К тому же — преуспевающий коммерсант с тугим кошельком. Не одна бы я согласилась», — не сразу отступала она. «Не надо, Оля!..»

Она, как было оговорено Стариком, — вдова, жена белого офицера, оказавшегося в списках «безвозвратных потерь», выброшенная из России, мыкавшаяся по разным странам и вот недавно добравшаяся до Харбина: перекати-поле, уставшая скиталица. Ну а он — не первой молодости агент процветающей экспортно-импортной фирмы «Лотос», представитель этой фирмы в Харбине. Для любого и каждого вполне естественно, что вот так, на глазах у всех, встретились двое, выбрали друг друга, надолго или не надолго — кому знать?..

«Пришпилилась! — Ольга, смеясь, словно бы повертела, как брошку, неожиданное слово. — Мои дамы так и сказали: «Пришпилилась!..»

Может быть, все остро еще и потому, что они — как в дремучем лесу, где можно ждать опасности в любой момент и со всех сторон, и поэтому все чувства напряжены до предела. Действительно, каким же дремучим был окружавший их лес… Хотя Харбин, подобно Шанхаю, поначалу предстал совсем не таким, как ожидал Антон после всего, что услышал о вотчине Чжан Сюэляна и «логове белогвардейщины». Сам по себе он был живописен и своеобразен. На просторном пологом холме располагался Новый город — с массивными зданиями административных учреждений, консульств и торгпредств, клубов и обществ, с добротными особняками чиновников, садами, где по вечерам ухали духовые оркестры. Эта центральная часть Харбина походила на губернский или уездный город дореволюционной России: на вершине холма, посреди большой площади, — деревянный, в стиле новгородских шатровых церквей, храм-собор; улицы Офицерская, Казачья, Полицейская, Коммерческая, Торговая; универсальный магазин Чурина; коляски под тентами, зонтики с оборками, офицеры в мундирах, деловые люди в визитках… Рядом с Новым городом, за железнодорожной линией, в низине вдоль берега реки Сунгари простирался другой Харбин — Харбин-Пристань, тоже еще не китайский, но уже и не русский, хотя то тут, то там торчали над домами шпили и луковки православных церквей. Пристань была торгово-увеселительным районом, где в непрерывной карусели мелькали вывески фирм, банков, ссудных контор, ломбардов, торговых заведений, ресторанов и отелей. Два десятка крупных японских фирм занимались здесь импортными операциями; американцы ввозили сюда консервы и обувь, автомобили и электроприборы; подобные же товары, но только более высокого качества и более дорогие поставляли англичане; парфюмерные, галантерейные и винные магазины открыли французы. В кабаре «Черная кошка» собиралась местная богема. В кабаре «Помпеи» официантки обслуживали посетителей одетыми в прозрачные туники… К Харбину-Пристани вплотную примыкала «Нахаловка», скопище саманных и дощатых клоповников-времянок вдоль сточных канав, скученное сосредоточение беженской бедноты, выплескивавшее, как из трубы нечистот, на улицы других районов в поисках наживы проституток, грабителей, ресторанных вышибал и сутенеров. И лишь третий район Харбина — Фудзядан был китайским, и на его кривых улочках редко можно было увидеть европейца. Здесь тоже сплошь лепились магазинчики, лавки, мастерские, чадило жареной рыбой, с рассвета дотемна колыхалась толпа, все грохотало, тренькало, кричало. И продирались сквозь людские скопления не коляски и автомобили, а голоногие рикши; кули переносили на головах и бамбуковых шестах удручающие по тяжести и объему тюки. В грязных фанзах были опиекурильни, а морфий кололи из открытых на улицу окошечек — не глядя, только сунь в окошечко руку с монетой.

Столь разноликий Харбин мельтешил перед глазами, как бы скрывая под пестрыми масками переменчивый и устрашающий свой лик, и поначалу можно было подумать, что тревоги мира, как отвернувшие штормы, обтекают его стороной: в Новом городе неподалеку от советских Дорпрофсожа и Медсантруда располагался белогвардейский клуб «Мулен Руж», на одной улице с большевистской газетой «Молва» — правомонархический «Свет», белоэмигрантский «Русский голос» и кадетская «Заря»; здесь были и комитет харбинских комсомольцев, и клуб молодых русских фашистов «Черные гусары»…

Приехав сюда, Путко снял номер в дорогом отеле «Модерн», внес вступительный членский взнос в Коммерческий клуб. Помещение конторы «Лотос» занимало особняк в районе Пристани, бок о бок с конторой «Лесных предприятий Ковальского» по одну сторону и «Американского акционерного общества по продаже автомобилей «форд», «бьюик», «кадиллак» и «джамси»» по другую. Предстояло нанять клерков — китайца и русского; предшественник Антона отбыл по вызову Чинарова в Шанхай вместо со своими помощниками.

Для Антона не оказалось неожиданным, когда в один из первых же дней повстречал он в Харбине Мульчу — где, как не здесь, должен был обретаться шустрый штаб-ротмистр?..

— Ишь ты!.. Как жареными гусями запахло, так и пожаловали на пир, ваше высокоблагородие! — приветствовал парижский знакомец. Признался: — А я уже любопытствовал: куда исчез господин подполковник из Парижа? Не подался ли в «возвращенцы»?

— Благодарю за внимание. Вскорости за вами и отбыл в Китай.

— Да уж наслышан. В Шанхае обретались, — подтвердил свою осведомленность контрразведчик. Многозначительно добавил: — Скромняга-скромнягой, а вон с какими верительными грамотами! От самого Антона Ивановича!.. — дал понять, что ему известно даже о визите Путко к генералу Волкову с письмом от Деникина.

Антон еще в Москве, когда обсуждал с товарищами детали своей экспедиции, предположил, что, коль повстречает Мульчу, тот «втемную» поможет ему. Товарищи в управлении одобрили такой ход. Теперь Путко пришла мысль: почему бы не предложить штаб-ротмистру должность клерка в «Лотосе»? Убьет двух зайцев: сослуживец обезопасит от подозрений; и к тому же, постоянно общаясь с Мульчой, он сможет, как и в Париже, много полезного узнавать от него.

В подобном предложении не было ничего странного: едва ли не каждый из эмигрантов-офицеров, продолжая выполнять свои обязанности при штабах, в белогвардейских «союзах», «комитетах» и «лигах», пристраивался «на прокорм» на любые подходящие работы: кто пооткрывал булочные или обувные мастерские, кто становился за прилавок или конторку, если не шел в официанты да тюремные надзиратели. Вот и в Харбине бывший Приамурский генерал-губернатор Гондатти заделался агентом земельного отдела; генерал Соболевский варил квас на собственной квасоварне, где был и хозяином и подмастерьем в одном лице; генерал Пепеляев и его офицеры зарабатывали извозчичьим промыслом.