г) Что касается платоновского "Кратила", то некоторые анализируемые здесь имена богов использованы Плотином, и притом в чисто философском плане с некоторым намеком на систему. Основная триада Урана, Кроноса и Зевса у Плотина представлена, правда, довольно разбросанно: текст об Уране как об Едином (396 b), несомненно, использован Плотином в III 8, 11, 8-41; О Кроносе как о чистом Уме читаем и у Платона (там же) и у Плотина (III 5, 2, 19-21); Зевс как душа или жизнь космоса фигурирует и у Платона (там же) и у Плотина (IV 4, 6, 4-8); о всей этой триаде в целом читаем у Плотина V 1,4, 8-10; V 1, 7, 33-36. Анализ имен Посейдона, Плутона и Аида у Платона (403 а), Афродиты (406 cd), Гостии (401 с) и мн. др. тоже использован Плотином, о чем подробнее мы скажем ниже, в разделе о мифологии Плотина. Гносеологический вывод Платона в "Кратиле" о недостаточности имен в виду их чувственной образности (438 е - 439 b, 440 а-е), равно как и онтологический вывод Платона о материальной текучести и идеальной определенности бытия (439 с-е), у Плотина отсутствует (конечно, не вообще, но со ссылками на "Кратила").
д) Учение о числовой структуре космоса, которое мы находим в "Послезаконии", несомненно, тоже глубоко использовано Плотином. Так, о числовой структуре времен года и прочих последовательностей в природе, о чем говорится в "Послезаконии" (978 d), читаем и у Плотина (III 7, 12, 28-61); специально о распределении элементов, когда огонь преимущественно у богов, а земля - у людей, вслед за Платоном (981 bс) говорит и Плотин. Правда, это распределение космических областей между душой и миром Плотин понимает с точки зрения учения об элементах, прежде всего в очень общей форме (V 1, 10, 10-30). Зато в главе VI 7, 11 изображается широкая картина распределения элементов по всему космосу на основании общего учения о космическом одушевлении, причем доказывается, что огонь тоже имеет для себя свой идеальный принцип, и этот идеальный принцип есть в основе своей - душа, которая в состоянии создать огонь, то есть она есть "жизнь (dzoё) и мысль (logos), поскольку и то и другое есть одно и то же" (42-44). В этой же важнейшей для космологии Плотина главе в указанном обширном тексте мы находим также и теорию распределения всех вообще элементов между небом и землей.
е) Основная мысль платоновского "Политика" о двойственной природе космоса, который определяется и умом и судьбой или беспорядочными телесными влечениями, что характерно также и для человеческой жизни (270 b - 274 d), использована у Плотина (I 8, 7, 4-7; I 8, 13, 16-18). Одинаково говорится у Платона (305 е) и у Плотина (IV 4, 39, 11-17) о специфике политического искусства. Аргумент Платона о невозможности разных степеней красоты, если под красотой понимается какой-нибудь один предмет (Hipp. Mai. 289 ab), повторен и у Плотина (VI 3, 11, 23-25); также и о невозможности сведения красоты только на чувственное ощущение, поскольку прекрасным может быть и многое другое, законы, поведение, науки и пр. (297 е - 298 b), читаем и у Плотина I 6, 1, 1-5.
Мысли Платона о невозможности сведения искусства и его восприятия только на одни рациональные элементы (Ion. 533 е) распространяются у Плотина (V 3, 14, 1-19) и на восприятие Первоединого.
12. Общее заключение об отношении Плотина к Платону
Приведенный выше материал, в котором сопоставляются тексты Плотина и Платона, указывает не только на огромную зависимость Плотина от Платона. Можно прямо сказать, что система Плотина, если не входить в детали, безусловно есть реставрация платонизма в том его виде, как он представлен у самого Платона. Но детали здесь тоже весьма интересны
а) Триада основных ипостасей у Платона, несомненно, целиком перешла к Плотину. Но уже тут для историка философии и для историка эстетики чрезвычайно важны детали. Если начать с первой ипостаси, то при всем ее тождестве у обоих философов все же бросается в глаза также и разница. Можно сказать (как это мы видели и выше, с. 268), это Единое ни в одном диалоге Платона не играет центральной роли, в то время как у Плотина разговор о нем поднимается почти на каждой странице. Совершенно платонически Единое, или Благо, трактуется в "Государстве" Платона. Но в "Государстве" этой проблеме не только отведено ничтожное место; здесь больше выступает торжественный тон, чем какая-нибудь строгая логика. В "Пармениде" Платона Единое трактуется в стиле самой железной логики. Но здесь оно ровно ни с чем и никак не связано, и при построении космоса в "Тимее" о нем не говорится ни слова. Совершенно другая картина у Плотина.
Абсолютная трансцендентность Единого, его полная изолированность от всего прочего и даже его полная несравнимость ни с чем другим, конечно, у Плотина на первом плане, как и у Платона символ Солнца тоже здесь фигурирует на первом плане. Однако при всем том Плотин вовсе не чужд понимать Единое как источник всего существующего, как энергию, как регулирующий принцип. Это указывает на то, что при всей своей трансцендентности Единое у Плотина все же мыслится гораздо более конкретно. Приведем два-три примера.
У Платона (Parm. 138 а) Единое "не может быть нигде, ибо оно не может находиться ни в другом, ни в себе самом". Это звучит вполне негативно. У Плотина же Единое хотя и "до всякой сущности и даже не существует" (VI 9, 3, 36-37), оно все-таки (VI 9, 3, 21) есть, по крайней мере, "принцип в себе" (en heaytoi archen). Подобного рода выражение звучит, конечно, гораздо более позитивно.
У Платона (Parm. 139 ab) Единое "не движется ни одним видом движения... не покоится и не стоит на месте". У Плотина же, несмотря на полную трансцендентность Единого, "от него исходит первое движение" и также "от него исходит покой" (V 5, 10, 14-15), поскольку "природа единого является для всего порождающей" (VI 9, 3, 39-40).
У Платона (Parm. 141 а) "Единое не может быть моложе, старше или одинакового возраста ни с самим собой, ни с другим".
У Плотина же Единое "старше не по времени, но по истине, поскольку оно обладает первичной потенцией" (V 5, 12, 37-38).
У Платона (Parm. 142 а) для Единого "не существует ни имени, ни слова для него, ни знания о нем... Следовательно, нельзя ни назвать его, ни высказаться о нем... ни познать его". У Плотина же (VI 9, 4, 2-3) Единое познается не так, "как умопостигаемое, но в соответствии с его присутствием, более сильным, чем знание", так что (VI 9, 4, 12-14) "мы высказываемся и пишем, посылая к нему, и [сами тем самым] пробуждаясь от слов для его созерцания (thean)". Подобного рода сопоставления текстов Плотина и Платона безусловно свидетельствуют о гораздо большей напряженности и экзальтации Плотина в отношении Единого, чем это было у Платона, хотя логика перехода от множественности к абсолютному единству у обоих философов одна и та же.
б) Как это ни странно, но у Платона не только нет специального учения об Уме, но все упоминания о нем, при всей их важности, чрезвычайно разбросаны у него и только в результате нашего специального исследования могут быть сведены в единое целое (ср. выше тексты из "Государства", "Филеба" и "Тимея"). Платон говорит, например, о "парадейгме", о "демиурге", о возникновении из того и другого первичных идей, которые, очевидно, представляют собою не что иное, как старших, или первичных, богов, а также и о возникновении ума во вторичном смысле слова, под которым он понимает младших, или звездных, богов. Но ровно нигде здесь не говорится об Уме как о таковом. Можно разве только привести такие краткие тексты из Платона: "Ум - благоустрояющий, а также причина всего" (Phaed. 97 с); "Ум у нас - царь неба и земли" (Phileb. 28 с); "Мудрость и ум без души никогда, пожалуй, не возникли бы" (там же, 30 с); "Ум устрояющий все устрояет" (Phaed. 97 с); "Ум - всего этого водитель" (Legg. XII 963 а). Что же касается Плотина, то рассуждениям об ипостасном Уме посвящены не только целые главы и трактаты; но, можно сказать, вся V Эннеада и значительная часть VI Эннеады в основном только и посвящены этому ипостасному Уму то в отдельности, то в связи с его функциями как внутри трех ипостасей, так и за их пределами. О смысловом функционировании, правда, не столько Ума, сколько идей у Платона можно читать еще во многих местах. Но это не платонический ипостасный Ум.
