Из этого рассуждения следует то, что специфическая красота души заключается в оживотворении, в даровании всему жизни. Душа дает прежде всего жизнь всему космосу, и тут ее красота вечная и нерушимая, хотя и становящаяся; она есть тут вечное творчество и самовозникновение жизни. Душа дает жизнь и отдельным моментам космоса. Однако здесь уже разная степень одушевления, кончая явлением смерти.

Общая система Плотина дает много интересных и глубоких идей для эстетики в области учения о душе. Эти идеи невозможно излагать здесь, но указать стоит. Так, весьма важно учение о том, что мир и его структура не есть ни результат фатализма, ни результат сознательного решения (механизм для Плотина отпадает, конечно, с самого начала). Фатализм разных видов критикуется в III 1, 3-7, где Плотин отвергает и атомистический фатализм (3) и спиритуалистический (4), и астрологический (5), и причинный (7) вместе с учением об "естественной" закономерности (6). Отвергает Плотин и преднамеренное божие решение и заменяет его мирообъяснением из целого (III 2, 14). Не пользуется предварительным выбором своей судьбы и душа, мировая и индивидуальная (IV 3, 18). Следовательно, красота космоса, одушевленного мировой душой, есть вечная, зависящая от себя самой и вполне естественная красота, не нуждающаяся ни в каких стоящих над нею агентах. Ум и Единое, диалектически стоящие выше нее, составляют с нею абсолютно неразличимое целое. Ни ум, ни Единое ни в каком случае не предшествуют душе или космосу хронологически. Никто никогда не решал вопроса о том, создавать космос или не создавать и как именно создавать. Красота космической жизни в своем последнем глубинном основании зависит только от себя самой. Но эта зависимость есть живая жизнь, не имеющая ничего общего с механистическими законами природы.

Таковы мысли Плотина о красоте души, определяющей собою красоту космоса.

Сейчас мы подошли к той универсальной проблеме, которая касается уже не отдельных сторон общематериального принципа, но того его идеального функционирования, когда он создает собою космос, взятый целиком. Этот космос, по Плотину, прекрасен и является предельной красотой действенной материи. Материя будет продолжать играть свою основную роль также и в умном мире, где мы будем говорить об умном же воплощении умного начала, то есть о софии. Однако это является у нас только дальнейшей темой. Что же касается настоящего момента нашего исследования, то мы еще не привели и не проанализировали учение Плотина о предельном состоянии пока еще чувственной материи.

1. Иерархическое совершенство космоса

В этом отношении интересен прежде всего трактат II 3 под таким названием, которое как будто бы не имеет никакого отношения к истории эстетики, а именно о воздействии звезд на земную судьбу человека. Плотин решительно отвергает такое воздействие в том случае, когда звезды рассматриваются в виде отдельных материальных тел, внутренне ничем не связанных с космосом в целом. А космос в целом, по Плотину, обязательно проникнут мировой душой, потому что иначе кем же, чем же и как именно будут двигаться отдельные тела внутри космоса, и уже тем более космос в целом. Таким образом, астрология отвергается Плотином только в том случае, если отдельные звезды и их воздействие на человека мыслятся чем-то случайным и механическим. Но одушевленный и оживленный космос в целом, конечно, не может не действовать на человека, который есть не что иное, как только часть этого космоса. Поэтому историко-эстетический смысл трактата II 3 заключается в том, что космос мыслится, во-первых, живым и оживленным, что, во-вторых, отдельные его элементы тоже являются живыми сущностями и что, в-третьих, весь материальный и живой космос как раз и является точно определенной структурой жизни, взятой в целом. Попробуем познакомиться с трактатом II 3 в целом.

В трактате II 3 Плотин выясняет несостоятельность астрологии, которая, приписывая сочетаниям звезд и планет роль решающего фактора в жизни людей, ввергает этим и жизнь и весь космос в целом в невообразимый хаос. Плотин отчетливо дает увидеть, что в астрологии его более всего возмущает то, что живое определяется здесь через лишенное жизни, или как бы живое. Именно поэтому он спрашивает, как это возможно, чтобы простые механические перемены в расположении звезд и планет делали одного мудрецом, другого глупцом, третьего ритором, четвертого грамматиком (II 3, 1, 11-13).

Плотин считает нелепым давать планетам имена, например Ареса и Афродиты, чтобы придать этим некое подобие жизни безжизненному (II 3, 6, 1-2). Дело в том, считает Плотин, что планеты и звезды - всего лишь знаки, или даже "буквы", "написанные на небе", чтобы указывать на то, что происходит или должно произойти (II 3, 7, 5-7).

По буквам, знакам мы можем узнать нечто точно так же, как по глазам, по выражению лица мы узнаем кое-что о характере человека: так, разные вещи узнаются друг по другу. Звезды же своим блеском и величиною особенно подходят для того, чтобы быть знаками (II 3, 8, 5-7). По словам Плотина, они "означают все, что есть в чувственном мире, а творят другое - то, что творят явно" (II 3, 8, 8-10), то есть, очевидно, просто свое собственное сияние на небесах. Точно так же и "мы (hemeis) по природе творим дела души, пока не впадем в множественность Всего, где нам, павшим, наказанием будет само падение и худшая доля в грядущем. Богатства и бедность, следовательно, случаются извне. А как же доблести и пороки? Доблести изначальны в душе, пороки же случайны и внешни по отношению к ней" (II 3 8 10-15).

"Вспоминая" платоновское веретено (R. Р. X 616 с), нити от которого связывают нас со звездами, откуда, по Плотину (Tim. 69 cd), к нам приходят "наслаждения и боли", "злоба", "ужасные и неизбежные страсти", Плотин обращает внимание на то, что эти и подобные им эмоции и разнообразные низменные чувства дарованы человеку богами, рожденными на небе, что же касается "начала души" (tёn archёn tёs psychёs), то ее нам дает бог, создавший мир (II 3, 9, 1-10). Четко отделяя друг от друга две - высшую и низшую - творящие силы, Плотин создает свою теорию внутреннего человека, или, по другим его словам, "нас самих" (hemeis), резко отличных от всякого зла, возникающего благодаря преобладанию телесного в смеси души и тела. "Мы" (ср. то, что у нас выше было сказано о "самости" у Плотина) должны господствовать над аффективной, страстной, инстинктивной низшей сферой нас самих, стремясь "улететь" (Theaet. 176 a-b) и "отделиться" (Phaed. 67 с) от того, что к нам, по выражению Плотина, "привито", и перестать быть "составными", но обратиться к той, высшей душе, откуда возможно восхождение к Уму и Благу (II 3, 9, 15-30).

"Ведь каждый человек двойствен: один есть нечто смешанное из того и другого, а другой есть то, что он есть сам" (II 3, 9, 31-32).

В этом-то смысле и становится понятным главнейшее возражение против астрологии, выдвигаемое Плотином со всей серьезностью:

"Лишенный такой (высшей) души, человек живет весь во власти предначертанного, и тогда уже звезды не только оказываются для него знаками, но и сам он становится как бы частью и следует целому как его часть" (II 3, 9, 27-30). "Если это так, - заключает Плотин, - мы уже теперь должны уделить звездам способность обозначения (tas sёmasias), что же касается способности деяния, то она принадлежит им не всецело и не всем целиком, но лишь настолько, насколько Всему присущи аффекты, и в отношении того, что остается от него" (II 3, 10, 1-4).

Воздействие звезд на человека не только неполно, по мнению Плотина, но и несовершенно: идущее к человеку от звезды достигает "его не таким, каким оно было, когда отправлялось (II 3, 11, 1-3). Поэтому возможны различия в степени проявления, например храбрости - от трусости до безрассудства, - или любви. Любое чувство может стать в нас злом, считает Плотин, хотя на небесах оно вовсе не было таковым (II 3, 11, 5-15).