Интересно отметить, что Плотин действительно всерьез делает все те апофатические выводы об Едином, которые и Платон дает в такой беспощадно-последовательной форме. Единое Плотина настолько едино, то есть настолько оно единственно и единично, что не нуждается ровно ни в чем другом, и в том числе оно не нуждается даже и в самом себе. Оно настолько нераздельно и неразложимо, что не содержит в себе даже никакого самосознания, поскольку это последнее уже было бы чем-то другим в сравнении с ним самим. Наконец, это Единое нельзя даже и называть единым, и даже нельзя говорить, что оно вообще существует. Оно изъято из всех категорий мышления и вообще не есть никакая логическая категория.
Этот крайний апофатизм и этот крайний трансцендентизм Плотин заимствовал именно из указанного у нас выше текста платоновского "Парменида" об абсолютном полагании одного.
Имеется целая работа, сопоставляющая Плотина именно с платоновским "Парменидом". Это работа Э.Доддса{73}. Приведем отсюда два-три примера. Платон (Parm., 137 d-е) пишет:
"Если единое будет единым, оно не будет целым и не будет иметь частей... Оно не может иметь ни начала, ни конца, ни середины, ибо все это были бы уже его части.. Но ведь конец и начало образуют предел каждой вещи... Значит, единое беспредельно... а также лишено очертаний: оно не может быть причастным ни круглому, ни прямому".
Этот текст мы почти дословно находим и у Плотина, который пишет (I 5, 11, 1-5):
"Первое начало бесконечно в том смысле, что есть одно-единственное и потому ничем не ограничивается, и не подлежит ни мере, ни числу; оно не ограничивается ни чем-либо другим, ни самим собою, ведь тогда Единое было бы двумя. Тем более оно не есть фигура, потому что не имеет ни частей, ни формы".
Приведем еще другой пример. У Платона мы читаем (Parm. 138 а):
"Следовательно, оно - не прямое и не шарообразное, если не имеет частей. А будучи таким, оно не может быть нигде, ибо оно не может находиться ни в другом, ни в себе самом... Так как единое не имеет частей и причастно круглому, то невозможно, чтобы оно во многих местах касалось чего-либо по кругу. Находясь же в себе самом, оно будет окружать не что иное, как само себя: ведь невозможно, чтобы нечто находилось в чем-либо и не было им окружено... Окруженное и то, что его окружает, были бы каждое чем-то особым... и, таким образом, единое было бы уже не одним, а двумя".
Параллельно с этим Плотин (V 5, 9, 29-35) рассуждает так, правда, внося гораздо большую конкретность в абстрактные категории Платона:
"Тело мира содержится в душе, душа - в уме, а сам ум - в ином, еще высшем начале - самом высшем, которое поэтому уже не содержится в другом, от которого бы стояло в зависимости, и так как оно не содержится ни в чем, то можно сказать, что оно нигде. Первое начало и не отделено от всех вещей и не заключается в них. Нет ничего такого, что им бы обладало, напротив, оно всем без изъятия обладает".
Правда, выше (V 5, 9, 3-4. 7-10) та же мысль выражена у Плотина и в более абстрактной форме.
Приведем также еще и третий пример близости текста Плотина к тексту Платона в "Пармениде". Именно - у Платона (Parm. 139 b) читается:
"Единое никогда не бывает в том же самом ...не покоится и не стоит на месте... Оно не может быть тождественным ни иному, ни самому себе и, с другой стороны, отличным от себя самого или от иного".
Почти то же самое читаем мы и у Плотина (VI 9, 3, 42-48):
"Природа этого Единого, по отношению ко всему существующему, конечно, рождающая (gennёtics), но по этому самому он не есть что-либо из существующего, - к нему не приложимы ни категория субстанции, ни качества, ни количества, он не есть ни Ум, ни Душа, ни движущийся, ни покоящийся, ни в месте и во времени находящийся; он пребывает лишь сам в себе".
Таким образом, безусловная зависимость, и притом зависимость чисто текстуальная, Плотина от "Парменида" Платона может считаться вполне доказанной, по крайней мере в области учения об абсолютном Едином.
В таком же большом количестве, и, может быть, даже больше того, можно было бы привести текстов из Плотина, основанных на второй диалектической позиции платоновского "Парменида" (142 b - 157 b), трактующей уже не абсолютное, но относительное полагание одного. Если мы не говорим, что одно есть именно одно, и больше ничего, а говорим, что это одно именно есть, существует, то это уже указывает на то, что мы приписали одному вполне определенную логическую категорию, а именно категорию бытия. Однако, если мы уже владеем категорией бытия, то тогда сами собой возникают вопросы, что это за бытие, какое это бытие, когда и где оно существует, и т.д. и т.д. Другими словами, при таком относительном полагании одного возникают решительно все возможные логические категории, и такое относительное бытие уже может быть решительно всем. Вот эта вторая диалектическая позиция Платона в "Пармениде", а именно позиция относительного (а не абсолютного) одного, тоже привлекает к себе внимание Плотина очень часто. Он то и дело не только доказывает абсолютный апофатизм одного, но также и необходимость его перехода во множественность. Эта множественность на первых порах тоже безусловно тождественна с Единством. Но, как мы видели в V 1, 8, 23-27, эта "единомножественность", и притом в силу той же самой диалектической необходимости, превращается в такое единство, которое является единством уже множественного, то есть становится необходимым различать единое и множественное. У Плотина подобного рода рассуждений настолько много и изложены они настолько убедительно и понятно, что, пожалуй, не стоит, загромождать наше изложение этими бесконечными текстами Плотина. Они ясны сами собой.
б) Остальные места из платоновского "Парменида", хотя и немногочисленны, имеют огромное значение для понимания Плотина; и Плотин несомненно ими пользовался в самых ответственных местах своих сочинений, если не прямо их комментировал. Речь идет о том замечательном месте "Парменида" (129 а - 135 b), которое большей частью игнорирует у исследователей, понимающих весь платонизм обязательно как дуализм идеи и материи. То, что у Платона идея не есть материя, а материя не есть идея, это ясно всякому, кто хотя бы немного прикасался к Платону, и это больше всего бросается в глаза подавляющему большинству знатоков и любителей Платона. И это совершенно правильно. Но абсолютно неправильно думать, что Платон останавливается на этом дуализме и не преодолевает его весьма мощным монизмом, который и не снился, например, Аристотелю. Платон вообще рассматривает разного рода противоположные и противоречивые концепции, часто не приходя ни к какому безусловному выводу, так что можно сколько угодно находить текстов у Платона, свидетельствующих о его дуализме, и на них останавливаться. Однако поиски цельного Платона заставляют останавливаться как на многих других, вполне антидуалистических текстах, так и особенно на указанном сейчас тексте из "Парменида" 129 а - 135 b. Здесь Платон доказывает ни больше ни меньше, как полную абсурдность изолированных идей и беспомощность тех философов, которые не могут объединить идею и материю в одно целое, как бы эти принципы ни противопоставлялись один другому во всей философии Платона. У Плотина весьма подробное и весьма красноречивое и изложение и доказательство. Мы приведем только некоторые места.
в) Плотин доказывает, что ввиду абсолютного вездеприсутствия бога не существует в мире и во всем бытии ровно ни одной точки, где бога не было бы или где он не был бы в большей или меньшей степени, или где существовал хотя бы малейший предмет, который был бы лишен его присутствия. В этом смысле бог и мир совершенно нераздельны, и при всем их различии ровно не существует никакого дуализма (V 5, 9, 1-38). И здесь у Плотина не какое-нибудь одно замечание, а вся глава только и посвящена критике дуализма.
