Старая княгиня удивила на прощанье. Микула ожидал брани и проклятий за то, что уходит, не сдержав обещания и не дождавшись весны, но Евпраксия сама рассовала в руки ватажников невесть откуда взятые гривны, перекрестила и велела ехать. Вообще, она как-то приободрилась, воспряла духом, превращаясь почти в прежнюю властную правительницу. Хоть здесь можно быть спокойным. Могут ли еще раз поганые выйти к Гороховцу? Про то ведал только Бог. Кто знает, какой обратной дорогой вороги будут возвращаться в степь? Микула долго втолковывал Дедяте про дозоры, хитрости обороны и о возможном отходе в лес, кметь терпеливо слушал, хотя, наверное, знал все это лучше самого ватамана. Он тоже ни словом не упрекнул Микулу, и только Божен нудно ворчал, суетливым вороном каркая беду: «К Торжку все равно не успеете, только тоже сгинете. Кому от того легче?»

Не успеть?! Врешь, как бы не так! Да, может, помощь ватаги новоторам совсем и не понадобится. Рать новгородская уж, наверное, стоит мощным заслоном на границе великой земли. Ярослав Всеволодович должен привести войско, оборонить хлебный град, приютивший его еще в те, времена, когда совсем молоденький Ярослав бодался за новгородский престол с могучим тестем Мстиславом Удатным. Отгонят поганых, Дарья в безопасности, не об чем волноваться, ведь жива еще и Юрия Великого дружина, чего ж раньше времени полошиться? Все так, все правильно, но отчего ж так болит, нет, не раненое плечо, душа изнывает и мучает злая совесть: «Сам, своим твердым словом, отправил жену на смерть, а ведь она не хотела ехать, молила остаться. Может, чего чувствовала, бабы иной раз очень прозорливы».

Расстояние сокращалось, уже тянулись знакомые с детства места. Еще немного и откроются широкие луга Тверцы. Посланный вперед дозор вернулся с убийственными новостями – несметная сила стоит под Торжком, град сражается… новгородской рати нет. Нет?!

– Как нет?! – расширяя глаза, тряхнул за кожух Проняя Микула. – Перебита?

– Не ведаю, ватаман. Проломов много, пороки без устали камни мечут, наши латают, как могут. Долго не простоят.

– Ходу, – скомандовал Микула.

– Обойти надобно с полуденной стороны, так вернее, – решился высказать свою мысль Проняй.

– Нет времени обходить, сам же сказал – долго не протянут, – Микула спешно начал подтягивать подпруги Неслуху.

– Обойти, обойти. Решат, что рать из Новгорода все ж пришла, ободрятся, глядишь, и поганые растеряются. Да и глянул я, там осада не такая плотная. Обойти, – снова надавил голосом опытный доброхот.

– Ладно, в обход, – недовольно раздувая ноздри, все ж смирился Микула. – Ходу!

Города еще не было видно, а запах гари уже витал в морозном воздухе, а над верхушками елей в мутно-серое небо подымался зловещий черный дым. Там, за лесом, пожарище. Ватага, оголив мечи, рванула к открытой равнине.

Торжок! Добрались! Но успели ли?! У подножия кремля копошилось людское море, колыхаясь и разбегаясь мелкими струями. Что происходит? Из огромного пролома северного прясла валил народ, сминая затрамбовавший рвы валежник. Чумазые от сажи воины-ополченцы пытались оборонить от наскакивающих с двух сторон степняков спасающихся с младенцами на руках баб, девок, ребятишек, стариков. Кто-то успел выгнать сани и теперь мчал по снежной глади, кто-то верховым, но больше пешие, с обезумевшими от страха очами. Новоторы бежали к лесу, одни уже влетали в спасительную чащу, другие только вываливал из городни. А воины рубились и рубились, обороняя беззащитных.

Микула на скаку разглядывал бегущих, нет ли Дарьи, но чумазые лица виделись общей мельтешащей массой.

– Новгородцы! – заорали местные, указывая на вятскую ватагу. – Сподобились! Где ж вы раньше-то были?!

– Неужто новгородцев не было? – на ходу крикнул Микула.

– А вы кто ж?

Но Микула уж не слушал. Ватага, подлетев к стенам пылающего града, встала плечом к плечу с новоторским ополчением. Микула узнал посадника, тот был без шелома, лоб заливала кровь, но могучий воин продолжал биться, время от времени покрикивая:

– К лесу, к лесу!!!

Хотя и люди сами понимали, куда надобно бежать.

«Где, где же наши? Где Вадим?! Ратша?! Отчего они не здесь?» Микула направил коня к пролому, преодолевая людской поток, выскочил на посадскую улицу. Удушливый дым полез в глаза. Отплевываясь и прикрывая нос рукавом, Микула кинулся к нужной улице. На дальнем конце уже хозяйничали степняки, их тени мелькали между богатыми усадьбами. Ну, конечно, зачем им избы голытьбы.

Ворота хоромов Завида были распахнуты, двор пуст. Густые пятна не успевшей запечься крови и скрюченный труп степняка говорили, что здесь шел бой. Микула отчаянно завертел головой. Спрыгнув с коня, побежал к крыльцу. На ступенях лежало грузное тело Вторицы со стрелой в груди, остекленевшие глаза смотрели в небо. Микула, перескочив через мертвую, полетел в горницы. От одуряющего страха, увидеть худшее, к горлу подступала тошнота.

Дом встречал пустотой. Короба и лавки были опрокинуты, на полу валялись какие-то тряпки. Уже пограбили. А люди?! Никого. Ушли? Пленены?!

– Дарья!!! – заорал Микула, срывая голос. – Дарья?!!

Ответом был лишь скрип гуляющей от сквозняка двери. Опоздал! Опоздал!!!

Микула вломился в очередную комнату и застыл, тупо глядя перед собой. На широком столе с горящей свечой в мертвых руках лежал крестный – седые власы аккуратно расчесаны, тело убрано к погребению.

– Вот и свиделись, – горько произнес Микула, бережно поправляя покосившуюся свечу. – Прости, – прошептал сухими губами, поцеловал покойника в лоб и кинулся обратно.

На дворе два степняка пытались заарканить его коня. Неслух брыкался и громко ржал.

– Ко мне! – гаркнул Микула, и конь послушно потрусил к сеням.

Степные воины быстро вскинули луки, целясь. Микула отпрянул за резной столб сеней. Крики, два тела на снегу – это в ворота ввалились ватажники.

– Отходить надобно, – проорал Проняй.

– Наших нет, я жену буду искать! – рыкнул Микула.

– Глянь на след, к пролому сани поволокли и копыта туда идут. Вышли они, должно. Да и Посошка видел, вроде как, шапку Ратши у леса.

– Верно ли? – появилась малая надежда.

– Не ведаю, да мы тут уж ничего сделать не можем, уходим.

Микула в последний раз обернулся на дом детства и вскочил на коня.

– Отходим!

У пролома уже почти никого не было, уцелевшее ополчение и люди самого Микулы тоже начали спешно отходить к лесу, замыкая бегство. Микула пришпорил коня. Сейчас противник очухается и кинется в погоню. Нельзя терять время. Но там ли Дарья, успела ли уйти в лес?! Может, Микула сейчас спасается, а ее уж… Резкой болью снова дернуло плечо.

В лесу народ рассыпался точно горох, каждый выбирал свой путь. В кучи не сбивались, опасно. Микула проскакивал волокуши, сани, вглядываясь в лица. Вот чей-то возок застрял в мятом кустарнике. Маленький росточком возница и худая баба с тремя девками безрезультатно пытались его вытолкать.

Микула с воинами соскочили подсобить.

– Микула Мирошкинич, – робко произнесла одна из девок.

– Параша? – признал дочь Сбыслава Микула.

– Я, – всхлипнула она.

– А отец где ж?

– Не ведаю, меня Терентий Карпыч вывез.

Только тут Микула признал в вознице гороховецкого дьяка.

– Дарья где?!! – накинулся Мирошкинич на Терешку.

– Не знаю, они меня прогнали… из-за Устьки, – залепетал испуганный Терентий, – я у Сбыслава Гордеича служу, уж две седмицы как.

Возок вытащили, Микула поскакал дальше. «Дарья, где же Дарья?! Ну, ежели этот недотепа семейство вывез, ну, не мог же опытный Вадим с тем не справиться?! Ведь он же мне обещал!»

Бежали до ночи, да и в ночи двигались, пока хватало силы. От одной группки беженцев к другой летел слух, что поганые уж добрались до отставших и порубили беззащитный люд. Страх подстегивал. И только, когда плотная мгла крепко застелила дорогу, беглецы повалили в длинный овраг, где безопасно можно было развести костры.