Мануэл осведомился о причинах трагедии.

— Явствуют из протокола, — отвечал Симан.

— Вы надеетесь получить свободу, братец? — спросил Мануэл.

— И не помышляю об этом.

— Я ничем не могу помочь вам, так как возвращаюсь домой из-за безденежья; но если вы нуждаетесь в одежде, могу поделиться своим гардеробом.

— Ни в чем я не нуждаюсь. И милостыню принимаю только от этой сеньоры.

Мануэл успел заметить Мариану, и красота девушки навела его на ошибочные выводы.

— Кто эта барышня? — полюбопытствовал он.

— Ангел... Больше мне нечего сказать.

Мариана улыбнулась и проговорила:

— Я служанка сеньора Симана и вашей милости.

— Вы из Порто?

— Нет, сеньор, мы живем близ Визеу.

— И вы всегда состояли при моем братце?

Мариана замялась, и Симан поспешил ей на выручку:

— Ваше любопытство мне в докуку, братец Мануэл.

— Я полагал, в нем нет ничего обидного, — отвечал старший брат, берясь за шляпу. — Что передать от вас матушке?

— Ничего.

Когда в тот же день после обеда Мануэл Ботельо запирал чемоданы, собираясь ехать в Вила-Реал, к нему в гостиницу наведались дезембаргадор Моуран Москейра и судья по уголовным делам.

— Благодаря бдительности нашей полиции, — сказал судья, — нам стало известно, что в сей гостинице остановился сын моего давнего друга, однокашника и коллеги Домингоса Корейи Ботельо. Мы пришли обнять вас, сеньор, и узнать, не можем ли быть вам полезны. Эта сеньора — ваша супруга? — осведомился сановник, заметив молодую женщину.

— Нет, не супруга... — забормотал Мануэл. — Это... моя сестра.

— Сестрица ваша... — проговорил Москейра. — Которая же из трех? Я видел их всех в Визеу пять лет назад и должен признаться, сеньора очень изменились: мне не припомнить ни единой ее черточки. Это сеньора дона Ана Амалия?

— Именно так‚— сказал Мануэл.

— То, что вы, сеньора, хороши собою, я могу сказать с уверенностью, но у вас совсем не то лицо, что было прежде.

— Вы приехали повидаться со злосчастным Симаном? — прервал его судья.

— Да, сеньор... Приехали повидаться с моим бедным братом.

— Сей юнец — сущий гром господень для вашего семейства!.. — сказал Москейра. — Но можете не сомневаться, приговор не будет приведен в исполнение; передайте вашей матушке, что слышали это от меня. Судебная коллегия, что у меня под началом, готова смягчить приговор до десятилетней ссылки в Индию, а ваш отец, как сам он мне сказал, когда я был проездом в Вила-Реал, уже подготовил умы в королевском апелляционном суде и в королевском Кассационном суде, хотя у покойного в обеих инстанциях есть влиятельные родичи. Хотелось бы нам оправдать его полностью и вернуть в лоно семьи; но это невозможно. Симан совершил убийство и прегордо признает, что совершил убийство. Более того, отрицает, что совершил его из самозащиты. Это несчастный безумец с благороднейшими чувствами! Рекомендательные письма в пользу Албукерке идут лавиной. Его покровители требуют головы бедного юнца с бесцеремонностью, возмущающей душу.

— А что с барышней, из-за которой произошло несчастие? — осведомился Мануэл.

— Истинная героиня! — промолвил судья. — Говорили, она была при смерти; но вот Симана перевели в Порто, и, лишь только девушка узнала, что возможно смягчение приговора, она выгнала смерть пинком и теперь вне опасности, как сказал мне врач.

— Вы близко знакомы с нею, моя сеньора? — спросил дезембаргадор у предполагаемой сестрицы Мануэла.

— Очень близко, — отвечала та, бросив взгляд на любовника.

— Говорят, необыкновенно хороша!

— Так и есть, — поспешно подтвердил Мануэл, — необыкновенно хороша!

— Превосходно, — проговорил судья, вставая. — Обнимаю вас, чтобы вы обняли от моего имени вашего отца, и передайте, что здешний его однокашник неизменно верен ему и предан. В скором времени я ему отпишу.

— А также обнимите вашу почтенную матушку, — присовокупил дезембаргадор.

— Чувствую, нечисто дело! — сказал Москейра коллеге, когда оба вышли. — Около года назад Мануэл Ботельо бежал в Испанию с одной замужней дамой. Эта женщина — не сестра ему.

— Стало быть, шалопай солгал, чтобы вынудить нас рассыпаться в учтивостях перед чьей-то сожительницей!.. Наведу справки... — сказал судья, уязвленный в своей чопорной респектабельности.

И письмо, вскоре отправленное Домингосу Ботельо, он завершил следующим абзацем: «Я имел удовольствие свести знакомство с твоим сыном Мануэлом и одной из твоих дочерей; обнял его, дабы он, в свой черед, обнял тебя, и охотно обнял бы ее, если было бы принято, чтобы старики учили красивых девиц, как надобно обнимать родителей».

Мануэл прибыл в родительский дом и с помощью заботливой и снисходительной матушки стал подыскивать скромное жилище для своей подруги. Домингосу Ботельо сообщили об их приезде, и отец заявил, что не желает видеть сына, а тому написал, что с того момента, как он, Мануэл Ботельо, бросил университет, где учился с разрешения командования, он считается дезертиром, самовольно покинувшим шестой кавалерийский полк.

Тут как раз Домингос получил письмо от судьи-однокашника и распорядился немедленно и тайно навести справки, не находится ли в Вила-Реал сеньора, упомянутая в письме. Соглядатаи донесли, что таковая проживает в гостинице, а Мануэл Ботельо тем временем занят тем, что обставляет дом. Старый сановник отписал городскому судье, и тот, вызвав подозреваемую к себе, услышал от нее ее историю, рассказанную чистосердечно и со слезами. Судья разжалобился и сообщил Домингосу Ботельо обо всем, что узнал. Домингос Ботельо приехал в Вила-Реал и остановился в доме у городского судьи, куда сеньора была вызвана вторично; командующий военным округом тем временем отдал приказ об аресте кадета, дезертировавшего из шестого кавалерийского полка.

В доме городского судьи беглянка увидела не самого судью, а весьма некрасивого человека с хмурой физиономией, не сулившей ничего доброго.

— Я отец Мануэла, — сказал Домингос Ботельо. — Ваша история, сеньора, мне известна. Мой сын — мерзавец. Вы, сеньора, — его жертва. Ваше наказание началось с той минуты, когда совесть ваша сказала вам, что вы совершили недостойный поступок. Если доныне ваша совесть молчала, она заговорит. Откуда вы?

— С острова Файал, — проговорила сеньора, дрожавшая от страха.

— Родные есть?

— Мать и сестры.

— Мать примет вас к себе, если вы попросите пристанища?

— Думаю, да.

— Известно вам, что Мануэл — дезертир и в данный момент либо в заключении, либо в бегах?

— Я не знала...

— А, стало быть, вы, сеньора, остались без всякого покровителя...

Бедная женщина рыдала, задыхаясь от волнения и обливаясь слезами.

— Почему бы вам не вернуться к вашей матери?

— У меня нет никаких средств, — отвечала беглянка.

— Хотите уехать нынче же? В ближайшем времени у дверей гостиницы остановится литейра, я также пришлю служанку, которая проводит вас до Порто. Вот вам письмо, тот, кому вы его вручите, позаботится о том, чтобы вы доехали до Лиссабона. В Лиссабоне другой человек посадит вас на борт первого же судна, держащего путь к Азорским островам. Договорились? Вы согласны?

— И целую руки вашей милости... Такая несчастная женщина, как я, не могла и уповать на подобное милосердие.

Через несколько часов супруга будущего медика...

— Который, может статься, умер от любви и от позора! — восклицает чувствительная читательница.

— Нет, моя сеньора; студент продолжал заниматься в университете, и поскольку успел весьма поднатореть в патологии, избежал и смерти от позора, каковую изобрел виконт Алмейда Гарретт[45] в драме «Брат Луис де Соуза», и смерти от любви, каковую изобрели влюбленные в письмах, писанных в приступе досады; ни та, ни другая смерть не грозит мужьям, которых наш век наделил смутными представлениями о философии, философии римской и греческой, ибо им известно, что философы древности из любезности уступали жен своим друзьям, если только те не уводили их сами из милосердия. А уж в наши дни сия философия...[46]