Мы объявили добровольческий набор в армию, но скажу честно, что из этого мало что получилось. Командующий фронтом просит подкрепления. А его у нас пока нет. Только вы и идущие за вами эшелоны могли бы помочь великому делу завоевания революции. Тем более, что атаману Семенову удалось оттеснить красные части, путь вашему эшелону будет прегражден. Думайте, товарищи солдаты. А пока я вам расскажу о положении в Сибири и на Дальнем Востоке.

Японцы готовы высадиться во Владивостоке вслед за англичанами. Идут они под предлогом «водворения законности и порядка в России». Эшелоны чехов растянулись от Урала до Владивостока. На Сахалине сидит атаман Гамов, чтобы броситься на амурцев, в Южной Маньчжурии – атаман Колмыков, тоже готов ринуться на советскую власть и растерзать ее. Если мы не сплотимся и не дадим отпор атаманам и интервентам, то всё это будет выглядеть примерно так: чехословаки, которые поднимут восстание, уничтожат Советы в Сибири и на Дальнем Востоке, их поддержат интервенты и атаманы. Наша Сибирь с Дальним Востоком будет отрезана от России. И не только отрезана, так враги советской власти попытаются взять Москву и уничтожить все наши завоевания. Кто не с нами, тот с ними! Солдаты, если вы не пойдёте с нами, то попадете к Семенову!

– Снова придется воевать, Евлампий, – простонал Макар Сонин.

– Придется. Куда денешься, ежели просят? Не боись, чует мое сердце, что, сколь бы нас ни убивали, живы будем.

– Да не боюсь я, просто устал. В баньку бы. Ну ин ладно, воевать еще не отвыкли за дорогу.

– Семенов сделает нам баньку. Это уж точно.

А Семенов наступал. Он взял Даурию, оттеснив части красногвардейцев к станции Борзя. Следом поступило известие о восстании чехов и белогвардейцев в Сибири и в Приморье. Пал Омск, вскоре Владивосток и другие города. Семенов взял Борзю, а скоро и станцию Оловянную, здесь было много казачьих станиц, которые явно поддерживали Семенова. До Читы оставалось двести километров. Паника разъедала фронт. Но вот пришло сообщение, что на помощь забайкальцам идут части из-под Омска, Иркутска, Благовещенска. Все они хорошо вооружены, при пушках, большом запасе снарядов и патронов. Укрепилась уверенность в победе.

Макар позже записал: «Семенов оставил нам орудия, много провианту, винтовок и патронов. Но всё же это не победа. Ежели говорил правду Краснощеков, то Советам жить здесь осталось мало. Скоро падут. Но и Семенов – дурак: падут Советы в одном месте, возродятся в другом, это как переходная болячка: зажила на ноге, появилась на руке. И не убить Советы. Зряшная кровь». Бросил свою летопись в котомку, как самое заветное и дорогое, завернув ее в тряпицу.

– Разбили, а дальше чё?

– А дальше скажут, – ответил Евлампий, ковыряя в носу.

Омск в руках повстанцев. Командир Степного корпуса, уже ставший генералом Иванов и Уполномоченный временного Сибирского правительства Ляхович выступили с воззванием к Совету Народных Комиссаров. «Москва, Совету Народных Комиссаров. Из Омска. 10.VI. Власть большевиков в Сибири уничтожена, и временное Сибирское правительство, избранное Сибирской областной думой, состоявшей из представителей земских, городских самоуправлений, кооперативов, национальных казачьих советов, вступило в управление Сибирью. Ближайшей своей задачей Сибирское правительство ставит восстановление органов самоуправления, избранных на основе всеобщего, равного, прямого, тайного избирательного права, а также скорейший созыв Учредительного собрания, которое окончательно установит политический строй Сибири и отношение ее к европейской России. Временное Сибирское правительство не стремится к отделению Сибири от России, оно думает и печалится о тяжелом положении общей родины России. Выполняя поручение временного Сибирского правительства и приняв всю полноту власти в пределах Западной Сибири, уведомляю, что мы, уполномоченные временного правительства, готовы обеспечить скорейшую и непрерывную отправку продовольствия в голодающие губернии России и вступить в переговоры относительно условий снабжения Великороссии, которую временное Сибирское правительство считает неразрывно и кровно связанной с Сибирью. Но снабжение голодной России будет невозможно в случае попыток со стороны Совета Народных Комиссаров вторгнуться в пределы Зауралья с целью восстановления низвергнутых Совдепов. Эти попытки мы встретим вооруженной силой, и тогда движение продовольственных грузов в Россию должно быть приостановлено.

Извещаем вас об этом и ставим в известность население, дабы ведомо было, что вся тяжесть ответственности перед умирающими с голода людьми будет лежать на советской власти».

Совет Народных Комиссаров полностью опубликовал воззвание белогвардейцев, раскрывая картину заговора в Сибири, где одураченные чехословаки и крестьяне пошли за лозунгами меньшевиков, эсеров и белогвардейцев, ответил, что он «не вступает, разумеется, ни в какие переговоры с контрреволюционерами-авантюристами, которые стремятся только выиграть время, чтобы тем вернее вонзить нож в спину трудовому народу. Против мятежников двинуты надежные части, обеспеченные всем необходимым снаряжением и вооружением.

Захват контрреволюционерами некоторых узлов Сибирской железной дороги на время отразится, конечно, на продовольствии голодающей страны. Но взять измором революцию русским, французским и чехословацким империалистам не удастся. На помощь голодающему Северу идет Юго-Восток. Народный комиссар Сталин, находящийся в Царицыне и руководящий оттуда продовольственной работой на Дону и в Кубани, телеграфирует нам об огромных запасах хлеба, которые он надеется в ближайшие недели переправить на Север…»

Капитан Гада, прочитав то и другое воззвание, сказал:

– Русских погубит их доверчивость. Здесь мужики поверили нам, там мужики поверят большевикам. И другое, разве же можно говорить для всех, что много хлеба на Дону и Кубани, что он будет вывезен на север? Это всё равно что сказать врагу, что я хочу делать и что я сделаю.

Устин Бережнов почему-то понравился этому красавцу-офицеру, всегда подтянутому, чисто выбритому, щеголеватому. Он приблизил Устина к своему штабу. Часто беседовал с ним.

– Да, да, не возражайте! Армия Самсонова была только по этим причинам уничтожена и пленена. Русским надо учиться хранить свои тайны, секреты. Мы взяли Омск, теперь идем брать города Урала и Зауралья, если мы об этом будем звенеть везде, то нас могут встретить не хлебом и солью, а свинцом и железом.

Смешанная дивизия капитана Гады, вскоре произведенного в полковники, готовилась к отправке на Уральский фронт. Но об этом знали только в штабе.

Явный авантюрист, Гада, умный, хитрый, изворотливый, быстро рос как командир в глазах солдат и начальства. Мог быть суровым, добрым, даже злым, если что-то не клеилось, но всё это держал в себе. В разговорах Бережнов пытался выяснить воззрения Гады, задавая разного рода вопросы.

– Мы объявили большевиков вне закона, хотя против этого часть населения и даже меньшевики и эсеры. Это, по-вашему, правильно? Чем это кончится?

– Объявляют вне закона уголовников, убийц, но не партии. Это глупо, Устин Степанович. Разреши называть Устин?

– Ради бога.

– А кончится это полнейшим поражением нашей авантюры, господин подъесаул. И без сомнения. Пойми, мы убиваем людей во имя Учредительного собрания, с таким же успехом могли убивать во имя Советов, монархии, еще черт знает чего. Но каждый убитый порождает десятки живых врагов. Как? Очень просто. Вчера мы расстреляли десять большевиков… Кстати, знаешь, почему тебя не повысили в звании? Нет? Потому что ты отказался расстреливать. Это опасно, Бережнов. Если стал волком, то будь им, иначе тебе те же волки перехватят горло. Не будешь? Ну смотри. Обет, присяга – всё это игра. Так вот, их было десять. У каждого из десяти наберется по три родных брата, по пять-десять двоюродных и троюродных, а там – дяди, племянники, сваты и свояки. Убив одного, мы сразу же породили пятьдесят врагов, если не больше. Сегодня убиваем большевиков и сочувствующих им, завтра будем убивать всех подряд, потому что все будут сочувствующими или открытыми врагами. Наши репрессии обернутся против нас же. Но настоящих большевиков, как Ленин, Дзержинский, Свердлов, Троцкий, ряд других, – надо убивать сразу, без боя. Каждый из них стоит десятка наших генералов. И ещё мы будем биты потому, что каждый ваш офицер видит в своем же мужике хама, свинью, хотя от этой свиньи ест мясо. И когда мужик поймет, что к нему относятся презрительно, как и раньше, то злее врага нам не сыскать. На себе испытал это презрение. Как я ненавидел всех наших бездарных генералов, что кичились своими званиями!