Литмир - Электронная Библиотека
A
A

– Ты слови, а потом стреляй. Скажи спаси Христос Устину, что он многотерпелив, он ить и сейчас видит тебя, только не хочет лишней крови. Он всегда видит, как ты подъезжаешь, но не стреляет. Дождёшься, что и выстрелит.

– Мне грозить! – топал ногами Шевченок.

– Могу и пригрозить. А ежли пожалуюсь Устину, что к стенке ставишь, то считай себя усопшим. Ты-то знаешь, как он стреляет.

Устин Бережнов затаился на сопке. На тропу тупорыло смотрел «Гочкис», сто́ит нажать на гашетку, и он заговорит страшной скороговоркой. Покатятся чоновцы по траве, а вместе с ними и Шевченок. Сдерживал себя, хотя Журавушка гудел на ухо:

– Ну полосни́, все равно ить нам воевать до скончания дней!

– Не надо. Каждый убитый вне боя – это лишняя седина в сердце. Если бросятся на нас, тогда пусть на себя пеняют.

Устин понимал шаткость своих позиций. То, что красные осели здесь навсегда, он больше не сомневался, не сомневался и в силе большевиков, которых никакой черт не выкурит из России. И всё потому, что не раз удивлялся их стойкости, их непобедимости. Из десятка партий осталась одна, значит, ее живучесть доказана.

Шевченок вдруг миролюбиво заговорил:

– Слушай, Саломея, скажи своему Устину, пусть выходит из тайги. Право же, ему ничего не будет, ну, дадут год-другой тюрьмы, и вся недолга. Скажи. А может быть, совсем помилуют.

– А чего его миловать или казнить? Вы ведь сами его сделали таким. Он многажды мне говорил, что сделал промашку, что не пошел сразу с вами. Трудным было его решение, все же присягал царю, но пошел к вам, воевал. После ран ещё больной пошёл, а как вы его приняли? А Петрова ему не лепи, коль тот беляковскую форму одевает. Пусть скажет, спаси Христос, что не уторскал. И не будет он виноватиться, ибо он не виноват.

– Так ли уж он не знал, в кого стреляет?

– Не знал, узнал апосля́.

– Ну погоди, бандитка!

– Снова грозишь? Не словить вам Устина, пока он сам того не захочет. Не словить!

– В деревню ходит?

– Конечно, ходит. С чего бы это у меня брюхо-то росло, с ветру, что ли?

– Скажи, пусть выходит, а то ведь я мирен до часу.

– Не скажу. Скажу, чтобы тебя где-нибудь прихлопнул на тропе. Обязательно скажу… А нет, то упрошу, чтобы уходил дальше. Между войнами двух сынов народила. Прокормлю, не боись.

– Спешите жить?

– Надо. Уханькаете Устина, хоть эти останутся, будет, кому мстить за отца.

– Журавушка с ним?

– Об этом у Журавушки спроси.

Шевченок ярился. Ведь он дал слово Никитину, что словит Устина, приведет его в город. И всё потому, что Никитин, выступая, сказал, что есть, мол, у нас такие командиры, которые в свое время миловались с бандитами, теперь им же придется их вылавливать. Назвал и Шевченка, который умышленно отпустил Бережнова, ослушавшись приказа.

Шевченок пытался было оправдываться, но его оборвали, как мальчишку. Он закусил удила и дал слово поймать Бережнова, исправить свою ошибку, если ее можно было считать ошибкой. Дал слово, но сдержать не может. А Никитин при случае напоминает ему об этом.

В зиму побратимы ушли в сопки. Там мирно охотились. В январское утро на их зимовье набрела неизвестная банда. Нет, чтобы мирно войти в дом, так они стали стрелять по зимовью, повели наступление. А побратимы тоже не дураки, они устроили свое зимовье так, чтобы в любое время можно было выскочить через подполье и тут же оказаться в окопах. В упор ударил пулемет, бандиты покатились по выбеленному снегу. Бросились убегать. Но от зимовья простреливались обе стороны сопок. Так просто не взять. Не ушел ни один.

В зиму приходило несколько человек из банды Кузнецова. Эти были мудрее. Они спокойно прожили несколько дней в зимовье, ушли своей дорогой.

– Кто идет с миром, тот наш, с войной – враг. Исус Христос сказал, что поднявший меч от меча и погибнет, – заключил Устин.

Поохотились хорошо. Вернулись домой. Здесь им рассказали, что приходили Арсё и Пётр Лагутин, чтобы уговорить побратимов прекратить борьбу.

– Я сказал за вас, что никакой борьбы вы не ведёте, никого не убиваете, чего же вам прекращать?

– Пытали нас, куда вы ушли, но мы не сказали. Побратимы могут легко оказаться врагами в такое время, – заключил Алексей Сонин.

– Отчего же?

– Власть штука такая, что каждому может голову вскружить. Арсё, уж как он был прост, а сейчас – власть: наган, форма, важный, строгий, и не говори. В Антоновке трех мужиков арестовал, что против советской власти говорили.

– Это обычное дело, и раньше хватали инакомыслящих, – посмеивался Устин. – Раздавал подарки детям, которые им послал зайка: горсть орехов, черствая корка хлеба, завалящий кусок сахару. – А как Пётр?

– Этот проще. Для него власть – работа. Оно и понятно: чем выше власть, тем мудрее человек. Не каждый, а такой, как Пётр. Этому подходит…

Макар Сонин записал: «И эти двое… Беда нам с ними. Ежели они пойдут к властям, то головы им не сносить – в распыл пустят; не пойти – то нам может быть солоно. Скрутить их, предстать розовенькими перед властью – то взять на свою душу грех неотмолимый, спокойно спать не будешь…»

7

Федор Силов снова в тайге. Лето, чего же дома сидеть. Надо искать руды. Не может быть такого, чтобы за рудами не пошли. Какой-то отряд должен же быть отправлен. Жаль, Анерт в Маньчжурии, пишет книгу о богатствах дальневосточных недр.

Шел и искал самостоятельно. Искал во имя будущего. Придет час – спросят. Шел по становику, навстречу – двое. Охотники или бандиты? Время пантовки. Могли быть те и другие. Поднял винтовку, но тут же опустил. Кстати, винтовка была незаконной, можно было легко схлопотать пять лет тюрьмы. Но таёжники без винтовки – не люди. Присел. Шли Устин и Журавушка. Считаются бандитами, однако никого не убивают, не нападают на мирных людей. Даже комиссаров не трогают. Но…

– Ну, здорово ли живешь, Федор? – бросил Устин.

– Живу, слава богу, плохо. А как вы?

– Мы? Хуже и придумать нельзя, – присел на майские травы Устин, поставив винчестер между ног. – Садись. Ты-то почему живешь плохо? Ну мы – бандиты, а ведь ты – вольный человек.

– Кому нужна моя вольность, если я никому не нужен? Дрались. Убивали. А к чему пришли? Руды никому не нужны оказались, я тоже. А ведь раньше меня на две части разрывали. Что же это получается?

– Ты – большевик, тебе и судить.

– Вот и хочу рассудить. Сейчас НЭП. Не знаешь, что такое? Это значит новая экономическая политика. Снова на коне буржуи. Снова разные прихлебатели грабят страну. Непонятно. Отец создал общество по заготовке леса. Да не повезло ему, надорвался: то ли пуп сорвал, то ли кишки закрутились, и девять ден назад помер. А я в тайгу. Сам тоже не знаю, чего я сюда пришел.

– Может, с нами пойдешь? – усмехнулся Устин.

– Нет. Зачем же! Просто хочу в чем-то разобраться, а голова не добирает. Вот и в твоей жизни хотел бы разобраться. Так ли уж ты виноват? Потянем ниточку о твоего первого крика и до сегодняшнего дня. Ты ведь хороший человек, много добра сделал для люда. А что вышло? Может быть, и со мной такое же случится? А?

– Хватит, Федор, душу надрывать. Как вы там воевали?

– Ежли уж сказать по чести, то больше звону, чем войны: белые в Ольгу – мы в тайгу, белые из Ольги – мы в Ольгу. Не без того, чтобы кого-то убить. Вот в Сучане, там была война, почти настоящая, но только почти. А вот кто из наших партизан брал Спасск, тем более впервой был на такой настоящей войне, то и верно, говорят, была война! Кое-кто, было, дал драпа, но тут их фронтовики придержали, да снова в бой. Многих не досчитались. А что в Ольге? Там и десятка не убили, если не считать замученных белыми. Но не без того, что мы сдерживали силы белых, отвлекали на себя. И так по всей тайге. Оно и вышло, в общем-то, ладно. Наш Степан Глазов в Сучане стал героем. Сейчас в милиции начальником работает, тоже с бандитами воюет. А воевать-то с вами трудно. У Глазова одна тропа, а у вас сотни. Вот и слови, ежли вы зевать не будете. Тоже отвлекаете наши силы. А если таких банд по России тысячи, то и вовсе накладно.

126
{"b":"825477","o":1}