Тогда светло-серый решил напасть на Дьявола из засады. Он трусил открытого боя, чувствуя силу своего отчима. Дьявол шёл с охоты, нёс на спине косулю. Молодой волк бросился на него, сбил мощным ударом груди. Дьявола спасло то, что он кубарем скатился с сопки, успел вскочить на лапы, и светло-серый волк не сумел впиться в горло врагу.

Волки стояли поодаль. Волчица, которая фактически была вожаком, не спешила броситься на Дьявола, предлагая дружку показать свою силу. Короткая сшибка, и её друг лежит убитым у ног Дьявола. Но Дьявол не пошёл к молодой волчице. Он спокойно забросил добычу на хребет, затрусил к своему логову, чтобы накормить раненную в поединке с изюбром подругу. Молодая волчица зарычала: такого ещё не бывало среди волков, чтобы сильный вдруг отказался от самки, сильный не продолжил свой род. Бросились всей стаей на Дьявола.

Дьявол метнулся от волков. Одному против десятка, да ещё в гущаре тайги! Драться – значит погибнуть. Начал уводить за собой волков на чистый лёд Кривой речки. Здесь он даст бой. Там должны многие погибнуть, а кто останется, тот будет покорен, будет долго служить Черному Дьяволу, его волчатам. У него их осталось двое. Заматеревшие ушли, молодые остались.

На припорошенном снегу речки Дьявол сделал то, что он когда-то сделал с божьепольскими собаками. Он не дался, чтобы волки кучей навалились на него. Подпускал тех, кто вырывался вперед. Короткий удар – и волк катился по льду с перехваченным горлом или раздробленным позвоночником. Метнулась на Дьявола и волчица, и тоже была брошена на лед с вывороченными внутренностями. Волки остановились. Минута раздумья – и начался пир. Волки поедали волков. Только к волчице никто не смел подойти. Наелись, а она так и оставалась лежать на льду, погибала за свою опрометчивость, за свою волчью ревность.

Дьявол коротким рыком приказал волкам следовать за ним (их осталось четверо), вернулся к косуле, повел волков в логово.

К весне с Дьяволом остались два волка, остальные разбрелись по тайге, ушли с ними и его волчата. Не держал. По закону тайги никто никого не удерживает.

А когда пришло лето, во владения Чёрного Дьявола пришли люди. Среди них был один человек, который когда-то ранил Дьявола. Дьявол его не забыл. Их было много. Хотя у Дьявола и волков забот и без того хватало, надо было кормить волчат, однако Дьявол приказал волку и волчице заниматься добычей, а с одним из волков решил прогнать пришельцев из этих сопок.

Пришла ночь. Банда Кузнецова, в которой было несколько манз, спала у костров. Кузнецов подстегиваемый жаждой забрать дорогие корни, собрал вокруг себя самых верных людей. Манз же взял, чтобы правильно выкопать корни на плантации. Но пока никому не говорил, куда идет и зачем ведет. Знал и другое: когда будет выкопан последний корень, он убьет всех, даже друзей, даже этого главаря анархистов Семена Коваля. На попечение Кузнецова его передал Бережнов, пригрозил смертью, если что-то с Ковалем случится. Но что значит угроза Бережнова, когда у Кузнецова за спиной будут миллионы! С ними он уйдёт в Китай и там откроет большой магазин по типу магазинов Чурина. А своих сообщников Кузнецов решил отправить на тот свет всех сразу. У него с собой взято столько стрихнина, что можно было бы отравить полк, а не эту банду из пятнадцати человек. По доле порошка в спирт, когда будут праздновать удачу, – и нет людей.

Кузнецов тру́сил Чёрного Дьявола. Не думал, что тот посмеет напасть на такую ораву, но всё же выставил трёх часовых, хотя и не объяснил им, что надо остерегаться Чёрного Дьявола, чтобы заранее не посеять панику среди бандитов. Ночью к костру прибежал смертельно раненный манза-часовой, из шеи его туго хлестала кровь. Прохрипел: «Моя убил Черный Дьявол!».

О Черном Дьяволе были наслышаны как русские, так и манзы.

Да, это мог быть только Черный Дьявол. Бывает, что обычные волки нападают на людей зимой, но не летом.

Лагерь загудел, закричали по-китайски, по-корейски, матерились по-русски. Начали палить в ночь, сечь пулями чащи. А когда рассвело, вся эта толпа, забыв про двух убитых, даже не похоронив и того, кто умер у их ног, бросилась прочь из заколдованных сопок. Бежал и Кузнецов. Все его планы рухнули. Как ни уговаривал людей пойти войной на Черного Дьявола, никто не согласился. Только Коваль, прищурив глаза, спросил:

– Зачем ты нас вел в эти сопки?

– Я хотел через Кривую выйти на Иман, чтобы там погонять большевиков, собрав большой отряд партизан.

Он называл свою банду партизанской.

– Дело. Тогда нам надо обойти те места, которых так боятся люди, и выходить в задуманное место.

– А чёрт его знает, как обойти те места! Как только сунулись люди на Кривую, так и не вернулись. Поначалу я думал, что там орудуют хунхузы, но скоро сам узнал, что там убивает людей Черный Дьявол. В тайге о нем боятся даже вспоминать. То манзы видели его, то он убил четверых манз.

– А как ты убил Зиновия? Где ты его убил?

– Отец заплатил, вот и убил. Деньги не пахнут, кровь пахнет. Заплатят за твою голову хорошо, то же будет с тобой, – смеялся в глаза Ковалю Кузнецов.

– Но ведь я могу убить тебя первого.

– Тогда ты скоро сдохнешь в тайге, и твой анархизм не поможет. Здесь пока я и Юханька хозяева, да вот еще Черный Дьявол. И не сдохнет же, тварина.

– И всё же, скажи мне честно, зачем ты вёл нас туда? – не отставал Коваль.

– Честно? Неужель вы, товарищ Коваль, думаете, что у людей еще осталась честность? А?

– А как же? Разве я не честно воюю за анархию?

– Не дурите мне голову, вы через ту анархию хотели бы иметь от народа хлеб с маслом, но, как я понимаю, он вам дал хрен с маком. Все, кто вопят перед народом о честности, сами до мозга костей бесчестны. Честный! Ха-ха-ха! Если бы вы были честны, то, придя домой, снова бы взялись за соху. Нет, вам подай власть. Сволочь ты, Коваль! Ты даже хотел убить своего дружка Шишканова. Вот его ещё можно назвать честным, не спутайся он с большевиками, не рвись к власти. За что? А за то, что он не бросился искать тебя и мстить тебе за испуг, и, когда я служил у него, он даже сказал мне, мол, коль встретите Коваля, то пусть идет домой, не тронем, будем делать из него человека. Мол, Семен еще не совсем пропащая личность.

– Не верю! – вспыхнул Коваль.

– А ты поверь, если ты называешь себя честным. Поверь и вернись к Шишканову, может быть, еще и должностишку подбросит. Милиционером поставит, а может быть, начальником сделает. У него ведь не всё ладно идет с Лагутиным. Лагутин – тот максималист-большевик, хочет всех вражин убрать, оставить только друзей, как убрал с должности меня, Юханьку. Шишканов ему противоречит, мол, надо делать все по-ленински: если будет нам полезен буржуй, то и буржуя держать при себе, полезен генерал, то и генерала пригреть. А мелкую буржуазию, так он вообще не хотел бы трогать, всем, мол, места хватит под солнцем. Но и Лагутин по-своему прав. Он требовал арестовать меня и Юханьку и предать суду за бандитизм и дезертирство. Орал, мол, неважно какая сейчас власть, Кузнецов с дружками дезертировали не от царя, а от России. Шишканов провошкался. А Лагутина я обязательно убью. Сволочь, хоть и прав в чем-то. Снова я партизан. Трех наших Лагутин пустил в распыл. Хорошие были парни, что резать, что стрелять умели. А о чести и не заикались, знали цену и себе, и той чести. Потому молчи о чести-то, коли сам быдло.

Вернулись к «кислой воде», чтобы оттуда напасть на Горянку и ограбить стариков. Хотя Коваль был против насилия над старцами, но на него цыкнули, и он замолчал. Приказали быть участником грабежа.

– Раз повязался с нами, то чего уж там. Жрать-то что-то надо. А кормить мы тебя задарма не будем. Бог сказал, чтобы каждый добывал хлеб в поте лица своего, – издевался Кузнецов.

Одно радовало Кузнецова, что если Черный Дьявол не пустил их на эту плантацию, то не пустит и тех, кто владеет ею. Значит, пока жив Черный Дьявол, за судьбу плантации можно не опасаться. Она под надежной охраной. Но через год-другой стоит наведаться. Трех часовых потерял, жалко ли? Самому бы остаться живу, а там пусть Дьявол хоть всех передушит.