— Придется оставить так. Придут люди, захоронят…

Не оглядываясь, они скрылись в лесу.

Трудно себе представить самочувствие Оника, до утра просидевшего чуть ли не на мине. Неосторожно двинешь ногой, и тут же взлетишь на воздух! Да хорошо еще, если сразу конец. Может случиться так, что действительно — и кусков не соберешь. А вдруг оторвет руку или ногу, станешь инвалидом на всю жизнь?..

Однажды председатель соседнего колхоза приехал в гости к отцу Оника. Они были старые друзья и при встрече не упускали возможности кутнуть, вспомнить прошлое, похвалиться успехами, посоветоваться друг с другом о делах. Оник, тогда еще подросток, выскочив во двор, залюбовался скакуном дядюшки Зулумата. Это был местный, молодой, резвый скакун шоколадной масти. В любое мгновение, казалось, он готов был сорваться с места и без отдыха скакать по горам.

И Оник не устоял перед соблазном. Отвязав коня, он прыгнул в седло, но конь рванулся и он оказался на крупе. Держась одной рукой за поводья, другой за седло, Оник пытался задержать коня. Но на крупе мчавшегося скакуна невозможно было удержаться долго… Люди кричали вслед ему: «Поводья, поводья натягивай»! Он натягивал узду изо всех сил, и наконец, рванул ее так, что конь, дернувшись вбок, сразу остановился.

Оник не мог удержаться. Хорошо, что он не ударился о камни головой. Но резкая боль сразу же пронзила левую руку.

На следующий день он не в силах был пошевелить даже пальцем. Сельский фельдшер ничего не смог сделать. Тогда решили обратиться к дядюшке Мисаку, прославленному на всю округу костоправу, который лечил и людей и скотину.

Дядюшка Мисак с полчаса мучал Оника, поднимая и опуская больную руку, потом так дернул ее, что у пациента из глаз посыпались искры. После этого левая рука не действовала около месяца…

Да, Оник теперь понимал, что значит остаться без руки или без ноги. Потому он остерегался пошевелиться: сидел скорчившись под столбом, на котором висело зловещее предупреждение.

Хоть бы скорей рассветало. Тогда будет яснее, что надо предпринимать. Чтобы скоротать время, Оник пытался задремать. Но задремать на земле, начиненной минами, — это тебе не на перине заснуть. А глаза так и слипаются! Голова тотчас начинает клониться вниз — вот-вот свалишься, и кто поручится, что не на мину?..

Да, надо набраться терпения. И Оник ждал до тех пор, пока горизонт не начал медленно светлеть, а ужасное и таинственное, что окружало, не превратилось в самую обыкновенную поляну. Метрах в ста налево торчал второй столб, на котором тоже была приклеена маленькая дощечка. Надпись издали Оник разглядеть не мог, Оставалось одно: пройти по поляне, по невидимым минам, как по канату над пропастью. На всякий случай Оник разулся и, изучая взглядом каждый сантиметр земли в том месте, куда собирался поставить ногу, двинулся на цыпочках вперед.

Столб уже остался далеко позади. Вряд ли кому было нужно заминировать такое пространство. Правда, Оник продвигался вперед очень медленно. И неудивительно, что до перелеска он пробирался целых два часа. Вдруг, когда юн уже считал себя вне опасности, что-то болезненно кольнуло ногу. «Вот оно! — пронеслось в голове, — сейчас…» Казалось, через мгновение должен был грохнуть взрыв. Скованный страхом, Оник стоял на одной ноге.

Взрыва не случилось, да и быть не могло, потому что наш герой наступил не на мину, а на обыкновенную дикую пчелу. Сообразив это и не сразу придя в себя, он сел и стал осматривать ужаленное место. Жало вытащить не удалось, и нога стала опухать. Ботинок, оказалось, невозможно надеть. Оник продолжал идти босиком. Вдруг послышался собачий лай, и три здоровенных пса выскочили навстречу ему из-за деревьев. Он тотчас же сел, зная, что сидящего человека собаки не трогают.

На собачий лай вышли две женщины. Одна из них — молодая, с длинными черными косами — отогнала псов.

— Стукнули бы их палкой, что ж вы сидите?.. Здравствуйте!..

— Здравствуйте, сестричка, — обрадовался Оник. — Я не думал, что тут люди живут. Ночью шел и заблудился.

— Ой, да где тут заблудиться-то? Шли бы до нас — дорога прямая.

— Я не знал дороги.

— Да тут рядом, идемте!

Они свернули в лес, и Оник увидел неподалеку от опушки несколько хат. Пока они шли, женщина все время отгоняла собак, готовых наброситься на Оника. Навстречу вышли еще три женщины.

— Что ж вы, — чоботы через плечо, а ходите босый? — певуче спросила одна из них.

— Пчела ужалила ногу…

Он пошевелил распухшими пальцами. Женщины весело засмеялись. Молодая с косами пригласила его в свою хату, накормила. За столом Оник едва сидел, глаза так и закатывались. Хозяйка заметила это и предложила ему прилечь на тахту. После треволнений минувшей ночи теплая украинская хата казалась раем. И как добра хозяйка! Словно родного сына приняла. Да, много хороших людей на свете, много! Он даже не сказал хозяйке, кто он и откуда. Она все поняла сама:

— Проклятые, как там мучают вас! — сочувственно произнесла женщина. — Ну, я пойду, а ты спи!

Она вернулась к полудню. Вместе с нею в хату вошли несколько односельчанок. Началась простая беседа по душам. Женщины расспрашивали о жизни пленных в лагере.

Оник рассказывал, ничего не скрывая, и видел, как улыбки на лицах слушательниц сменились выражением настоящего ужаса.

Между тем надо было готовиться в путь. Близился вечер. Оник снова мог заблудиться и попасть в переплет не лучше вчерашнего.

— Ничего, мы вас проводим, — успокоила одна из слушательниц. Четверо женщин вышли вместе с ним за околицу и провожали километра три.

— Кончится война — заходьте до нас, будем рады!.. Оник поблагодарил женщин, низко поклонился всем и зашагал по дороге. На повороте он оглянулся. Четыре украинки стояли на месте и смотрели ему вслед.

После этого судьба еще раз улыбнулась Онику.

В Тернополе у него не было знакомых, поэтому он не задерживался в городе. Еще засветло он вышел за город, чтобы поискать ночлега в одном из ближайших сел. В деревне он чувствовал себя спокойнее, чем в городе: там сразу увидишь, есть ли немцы и как живется людям. Городского жителя не так-то легко раскусить. Иной в приличном костюме, в шляпе и с галстуком, а за душой ни гроша. Вот и проси у такого помощи. Крестьянин — другое дело: как бы трудно ни было, у него найдется кусок хлеба и картошка. А хотя бы одна картофелина и то спасение для голодающего человека.

Нет, лучше уйти из города! Вон идет патруль. Он может остановить, потребовать документы. Ну, предположим, сказать, что пришел из деревни, пропуска не имеет. Но ведь так не отпустят — пойдут расспросы: почему не знаешь украинского, какой национальности и тому подобное.

Задумчивый и озабоченный, Оник шагал по дороге, не зная куда она приведет его. Навстречу попался худощавый, лет шестидесяти человек. Оник пригляделся к нему и осторожно спросил:

— Куда ведет эта дорога?

— А тебе куда надо?

— В Чертково.

— Так это совсем в другую сторону! Ты, видимо, не здешний, друг?

— Да… я из-под Харькова. Перед самой войной поехал во Львов, там заболел и застрял. Эх, черт побери! Значит, я возвращаюсь туда, откуда только что вырвался. В Черткове у меня живет тетушка, хочу повидать ее. Зашел в город… купить что-нибудь, да ничего не нашел…

— Я вижу, — очень устал?

— Д-да…

— Эх, парень!.. Пойдем-ка ко мне, отдохнешь немного. Дом — вон он, отсюда видно.

Этот разговор со случайным встречным как-то сразу произвел хорошее впечатление. Оник, не колеблясь, последовал за ним. Около дома их встретила жена старика. Они жили вдвоем.

— Ты, парень, как вижу, идешь из плена? — прямо спросил хозяин, усадив Оника и пристально глядя ему в глаза.

Тон, которым был задан вопрос, и умный, проницательный взгляд заставили Оника быть откровенным.

— Бежал из плена, — признался он.

— Не армянин ли, случайно?