— Не стихи ли сочиняешь?
— Стихи! — серьезным тоном ответил Шевчук, отрываясь от бумаги.
Оник сел возле него.
— Со мною служил один паренек. Тоже сочинял стихи. Сядет, бывало, и покраснеет, словно перцу наелся. Ну, ясно: сочиняет! Нет, в самом деле стихи?
— Да брось ты! — отмахнулся Шевчук. — Знакомая дивчина есть у меня, письмо пишу…
— И письма доходят? В Черткове у меня тоже есть знакомая девушка, но…
— Какое такое — «но»?.. Я уже два письма получил! Садись и пиши: «Кохана моя»…
— Нет, не стоит! Нечем мне обрадовать ее. Если посчастливится увидеть, тогда все и расскажу. Только вот, боюсь, не увидимся. Не выпустят отсюда живыми.
Шевчук, отложив в сторону свое рукописание, воззрился на Оника:
— Скажи мне: куда твои соседи пропали? Словно в воду канули. А?
— Ничего не знаю, — пожал плечами Оник.
— Конечно, браток, о таких вещах люди не обязаны кричать на весь свет. Но чисто, видать, сработали! Нет — и конец. Поди, разыскивают?
— Пусть поищут. Белый свет велик!
Шевчук углубился в свои мысли, вздохнул!
— Да… Вот и я днем и ночью думаю об этом.
Оник сказал:
— Если ноги крепкие, приятель, нечего долго думать.
— Да, — тотчас же отозвался Шевчук, — но как это сделать? Немцев я лютой ненавистью ненавижу, понимаешь? Они нас превратили в крепостных…
И Шевчук рассказал свою историю. Все было до мелочей похоже на судьбу Оника и его друзей. Он тоже бежал из плена и скрывался в одном украинском селе. Но потом явились немецкие сборщики, и Шевчук вместе с молодежью села очутился в этих краях.
Оник был очень доволен разговором. Хотя он полностью доверял этому парню, но о себе помалкивал. В этот день он закончил начавшийся разговор о побеге неопределенно:
— Да-а… надо подумать!..
За несколько дней они сдружились. Оник все больше доверялся своему новому товарищу. Шевчук же был неразлучен с Оником. Он никогда еще не встречался с таким интересным собеседником. Оник не ныл, как другие, не жаловался, обо всем говорил с юмором. Можно было подумать, что он никогда не переносил лишений, не знал черных дней. Даже о своей слепоте вспоминал с иронией.
И вот однажды, вернувшись с работы, сказал на ухо Шевчуку:
— Сегодня говорил с чехом Иво. Он согласился. Только ящика нету. Придется подождать.
— Надо кому-нибудь сунуть денег — принесут, — сразу понял Шевчук.
— Э, приятель! Принесут… Мы не на колхозном рынке. Никто не пойдет на такую сделку. Ждать придется. А не будет ящика — рискнем отправиться на открытой платформе.
Шевчук не возражал. Только бы выбраться из Германии!
Однако через несколько дней группу шахтеров, в том числе Оника и Шевчука, перевели в город Цвайбрук, Никто не знал, зачем это понадобилось. Впрочем, Оника это и не интересовало. Было ясно одно: план побега сорвался.
В Цвайбруке их разместили в старом школьном здании. Шевчук загоревал. Конечно, теперь не так-то легко сбежать. Понадобится много времени, чтобы ознакомиться с новыми условиями. В Нойен-Кирхене у них был такой надежный друг, как Иво, они были знакомы со всеми закоулками на станции. Здесь все надо было начинать заново.
Оник всячески старался поддержать в товарище веру в успех их затеи. Оба устроились вместе. Оник рассуждал:
— Цвайбрук лучше, что Нойен-Кирхен, — кажется, это курортный город. Нас с тобой привезли на курорт. Воспользуемся случаем, немножко отдохнем.
Но ему не удавалось поднять настроение товарища, Тем более, на следующий день стало известно, что их привезли сюда рыть противотанковые рвы. Шевчук окончательно помрачнел. А Оник сразу заявил:
— Не выйдет! Не буду копать. Пойду к врачу и скажу, что у меня заворот кишок. И тебе советую сказать, что у тебя расстройство. Немцы боятся этого. Ну, и отправят нас в больницу.
— Но ты же ничего не понимаешь в медицине. Они сейчас же объявят тебя симулянтом!
— Кое-что понимаю! Когда у осла что-нибудь болит, у него опускаются уши, вот что… Ладно! Давай договоримся: сегодня ты сходи поглядеть на эти самые рвы, а я побываю у доктора…
2
Надо было видеть, какие гримасы корчил Оник, прикинувшись больным. Шевчук, глядя на товарища, еле удержался, чтобы не расхохотаться.
На следующее утро Оник остался лежать на нарах. Все одевались, шли умываться, завтракать, а он лежал, подобрав под себя коленки. Угрюмый, небритый надзиратель вошел в помещение и остановился около Оника.
— Тут не дом инвалидов! Чего не встаешь?
Оник тяжело поднял на него взгляд и выкрикнул:
— Дезинтерия, дезинтерия!..
Надзиратель, собравшийся ударить парня, сразу отпрянул:
— Дурак! Иди к врачу! — проговорил он.
— Не знаю, где врач, где больница! — простонал мнимый больной.
Надзиратель вызвал какого-то немца.
— Покажи этому заразному больницу. Сейчас же одевайся и ступай!..
Человек в рабочем комбинезоне привел Оника в больницу. В узеньком коридоре свыше десятка человек дожидались очереди к врачу. Оник, поджав руками живот, сел возле них. Пока все шло так, как он наметил: ему надо было попасть в больницу, и вот он здесь. Но это было только начало.
Врач мог распорядиться, чтобы сделали анализы. А у него желудок в полном порядке, как на грех. Э, не лучше ли сказать врачу, что у него запор? Тогда болезнь труднее проверить. Ну, дадут какие-нибудь лекарства и будешь каждую минуту бегать в уборную. А в больницу могут и не положить. Нет, «дезинтерия», пожалуй, лучше всего.
Среди врачей, как он убедился на собственном опыте, бывают разные люди. Один отправит в лагерный карцер, а другой попытается вылечить. К какому-то врачу он попадет сегодня?
Оник старался в дверную щель разглядеть того, кого решил сегодня обмануть. Лицо человека говорит о его характере. Онику казалось, что если он увидит лицо врача, обмануть будет легче. Но ему удалось увидеть только широкую лысину доктора. С детства почему-то он был уверен в том, что лысые люди все хитрые. Об этом ему даже бабушка рассказывала когда-то.
Наконец очередь дошла до Оника и он вошел в кабинет. Над маленьким столом склонилась круглая голова доктора, — он, казалось, даже не собирался взглянуть на нового пациента. Чтобы удостоиться внимания врача, Оник слегка застонал. Врач поднял голову и улыбнулся:
— Ага!..
Только теперь Оник мог рассмотреть его лицо. Это был еще не старый человек с круглым лицом, с черными бровями и глазами, с круглым подбородком, на котором красовалась ямочка. У него были толстые, мясистые губы. Пронизывая нового пациента пытливым взглядом, он спросил его фамилию.
— Как вы сказали?
Оник повторил:
— Джигарян.
Доктор быстро встал из-за стола:
— Так ты армянин, братец?
Вопрос был задан по-армянски. Оник остолбенел, словно не поверив услышанному. Он никогда не предполагал, что в этой страшной стране может встретить армянина, да к тому же врача. Это было неожиданно и почти невероятно. Забыв о цели своего прихода, Оник радостно подтвердил:
— Да, армянин, конечно.
— Ты не похож на армянина. Джигарян, говоришь?., А как имя?
— Оник.
— Оник? Стало быть, Ованес. Меня тоже зовут Ованесом — Айгунян Ованес. Расскажи-ка, с каких ты краев, как попал сюда? По разговору слышу, что русский армянин?
— Да, русский. Родители мои карсские, а я…
— Да ты садись, тогда и рассказывай.
Оник оглянулся на дверь, — там, мол, очередь.
Айгунян понял:
— Сиди, брат! Пусть немножко подождут. Я ведь впервые вижу человека с родины.
Оник тоже впервые встретил одного из тех своих земляков, которые в годы первой мировой войны были рассеяны по всему свету. Конечно, он не открылся перед Айгуняном — не рассказал истории своего пленения, не говорил о приключениях, последовавших в дальнейшем. Айгунян и сам не интересовался этим. Он расспрашивал об Армении. Потом с деловым видом спросил:
— На что жалуешься? Плохо себя чувствуешь?
