Оник виновато улыбнулся:

— Немножко.

Ему было неловко обманывать человека, который так тепло его принял.

— Да, война всех вас сделала больными!..

В дверь постучали. В кабинет вошел человек, по лицу которого струилась кровь. Немец, сопровождавший раненого, объяснил, что его избили рабочие.

Врач перевязал голову раненого и отпустил его.

— Я его знаю, это поляк, из предателей, доносит немцам, о чем говорят его же товарищи. Вот и получил свое!.. Так что у тебя болит?

— Определенной болезни нет, просто устал.

— Устал — отдохни! Вот тебе освобождение. — Врач написал на листке несколько слов и протянул Онику.

— Иди! Потом подумаем о твоем положении. Из Греции приехали тут шестьдесят армян. Я тебя познакомлю с ними…

Врач Айгунян был настоящей находкой для Оника. Вечером он рассказал об этом Шевчуку.

— Через него-то мы чего-нибудь добьемся.

— Ты уверен?

— Да, он тоже против немцев, понимаешь? Это я сразу увидел, когда привели избитого поляка. Хорошего человека можно понять с двух слов. Он на меня очень хорошее впечатление произвел. Он нам поможет — подожди, надо только поближе с ним познакомиться.

В барак, где жили Оник и Шевчук, вошел молодой человек с обросшим лицом и, оглядываясь по сторонам, зашагал в проходе. Он разыскивал кого-то. Наконец остановился и крикнул:

— Джигарян! Кто здесь Джигарян?

Оник поднялся:

— Джигарян — это я, приятель. Чего хочешь?

Вошедший просиял:

— Ты? Наши узнали, что здесь живет армянин, прибывший с родины. Просим зайти к нам в гости!

Он даже поклонился Онику.

— В гости? — удивился Оник, — так странно прозвучало это приглашение. Давно, очень давно не звали его в гости! Оказалось, что его ждут те шестьдесят армян из Греции, о которых накануне говорил доктор Айгунян.

— Тимка, — позвал он Шевчука, — ты не пойдешь со мной?

— Удобно ли?

— По армянским обычаям — вполне.

Оник пояснил молодому человеку, о чем он говорит с товарищем. И гость подошел к Шевчуку, подал руку:

— Украина? Пойдем, обрадуешь всех наших.

Повернувшись к Онику, спросил:

— По-армянски не понимает?

— Смотря по погоде! — усмехнулся Оник. — Сейчас, как я вижу, все понимает.

Отправились втроем.

Греческие армяне жили в одном из бараков соседнего лагеря. Пол в комнате был устлан рваной циновкой, в воздухе стоял смешанный запах табака, сырости, гнилой соломы. У стен сложены горой чемоданы, одежда, Онику показалось, что они вошли в приют беженцев.

Все, кто был здесь, увидев гостей, вскочили.

Седовласый с морщинистым лицом старик, приблизившись, приветствовал гостей речью:

— Добро пожаловать! Этот день мы не позабудем, дорогой господин Джигарян. Каждый из нас от души желал увидеть человека, прибывшего с родины. Сегодня мы имеем счастье вместо одного увидеть двух. Я вашего русского товарища тоже считаю за земляка, поскольку с Россией мы издревле жили одной семьей. Вы своими глазами видели нашу землю, наши горы, наше небо, поэтому от имени всех нас я должен поцеловать вас…

Старик обнял и поцеловал Оника. На глазах его показались слезы, он отвернулся и замолчал. Все сидели в задумчивом и грустном молчании. Затем старик пригласил гостей усесться на циновку. Чтобы показать пример, он первым опустился на нее, сложив ноги калачиком.

— Нет, не могу удержать слез!..

— Это от радости, господин Маркар! — крикнул от стены пожилой армянин.

Маркар вытер платком мокрые глаза.

— Не знаю. Из моря слез я вышел с сухими глазами, а сейчас…

Старику трудно было говорить. Помолчав, он продолжал свою речь:

— Вам, господин Оник, трудно будет нас понять. Под этим солнцем мы, как в песне поется, не видели солнца. Радости не видели. В прошлую войну нас, как деревья, вырвали с корнями и швырнули в водоворот. Были у нас свои насиженные гнезда, — но вот рассеялись мы по всему свету. Чужеземцы относятся к нам, как к нищим. А ведь мы никогда не были нищими, своим честным трудом могли бы прокормить всех нищих на земле. Понимаете ли вы меня, господин Оник?

Оник очень хорошо понимал седовласого Маркара. Он не знал до этого, как живут армяне, рассеянные по свету, как обращаются с ними на чужой земле. И вот он встретил их здесь. Ему было приятно сознавать, что он находится в окружении земляков. Казалось даже, что он давно знаком с этими людьми, казались знакомыми их лица, голоса, жесты… Только вот «господин Оник» резало слух.

— Да, — закончил старик, — мы с нетерпением ждем того дня, когда нам будет дана возможность вернуться на родину, жить на родной земле. И мы должны молиться богу, должны сделать все, что зависит от нас, чтобы ускорить этот день. Мечта об этом — единственная наша радость. Вы меня поняли, господин Оник?

— Я все понял! — Оник покраснел. — Только… когда вы называете меня господином, мне кажется, что вы разговариваете не со мной, а с кем-то другим… К этому я не привык!..

Послышался смех. Старый Маркар не сразу понял, почему смеются люди и спросил:

— А как же вы хотели бы?

— Надо говорить «товарищ», господин Маркар! «Товарищ Оник»! — охотно подсказали с разных сторон.

— Товарищ?.. Ну что же, будем говорить: «товарищ». Вреж, чего ты сидишь? Давайте сюда угощенье!

Молодой парень, — тот самый, которого посылали за Оником, — принес из угла несколько бумажных свертков.

— Прошу вас и вашего друга, господин… э-э… я хочу сказать — товарищ Оник… разделить нашу трапезу. Конечно, при других обстоятельствах и угощение было бы другим, а сейчас… уж не обессудьте!

Маркар развернул свертки. Там оказались хлеб, сыр, куски колбасы. Разложив угощение перед гостями, старик пригласил на циновку и всех остальных.

Оник догадывался, как готовилось это пиршество: видимо, каждый пожертвовал лучшую часть из своих запасов.

Разговор стал непринужденным. Со всех сторон посыпались вопросы гостям.

— Правда ли, что в стране Советов крестьяне, или, как их там называют, колхозники, живут впроголодь?

Оник, собиравшийся поднести ко рту кусок хлеба, весело засмеялся:

— До войны на родине я весил восемьдесят килограммов, хоть и не был поваром в каком-нибудь ресторане, а жил именно в деревне.

— Что же вы там делали?

— Ваш отец занимал какую-нибудь большую должность? — выкрикнул кто-то с дальнего конца.

— По отдельности обращайтесь к товарищу Онику, — старался навести порядок Маркар.

Оглядевшись, Оник увидел вокруг дружелюбные, ободряющие лица и снова пошутил:

— Я был тысячником, а отец сотником.

— О!

— Да что вы?..

— А что это такое?

— В колхозе в моем распоряжении было свыше тысячи баранов, а у моего отца сто коров.

— А это… ну… хватает ли вам пшеницы? Ведь ее у вас отбирают?

Оник провел рукой по горлу:

— Вот докуда хватает! Государство, конечно, покупает у крестьян часть хлеба. Как же можно без этого? Кроме крестьян, есть рабочие и служащие — им тоже нужен хлеб…

— Верно! — отозвались отовсюду голоса.

— Мы живем и трудимся друг для друга…

Оник сразу стал здесь общим любимцем, люди почувствовали, что имеют дело с человеком простого, веселого нрава. Его ясные ответы нравились всем. Слушатели хотели знать все о своей родине. Они, кажется, даже забыли, что на свете идет война, что их привезли в эти места как пленных. И когда голоса присутствующих переходили в нестройный шум, человек, сидевший около дверей, предостерегал:

— Потише, ребята! А то услышат надзиратели…

Наконец, старый Маркар коснулся руки своего соседа и предложил:

— Вираб, сыграй нам на скрипке. Вреж, а ты споешь? Пусть гости послушают.

Вираб достал скрипку и вопросительно посмотрел на окружающих.

Несколько голосов разом заказали:

— Сыграй «На берегу матери родины».

— «Дни неудач»!

— «Красную розу»!

Вираб прижал к груди скрипку, поднял смычок и закрыл глаза.