Слушатели весело хохочут. А Оник продолжает балагурить:
— Уже прохудились мои европейские ботинки. Пойду к командиру, встану, как аист, на одну ногу. «Извините, левая у меня вышла из строя. В сторону смотрит!..»
Сопровождаемый слушателями, он двинулся к своему бараку. Навстречу ему шел армянин с капитанскими погонами на плечах.
— Почему не отдаешь честь? — заорал он.
Оник нехотя поднес руку к шапке.
— Не заметил вас, господин капитан.
— Обязан замечать!
— Слушаюсь!.. Извините, ботинок у меня дырявый. Приходится под ноги больше глядеть.
— Ты! — резко оборвал его побагровевший капитан. — Иди и поменьше болтай, а не то смотри у меня!
— Слушаюсь!..
Вечером они встретились снова. Капитан Мелик-Бабаян и немецкий лейтенант Фукс по одному вызывали новичков к себе, чтобы выяснить их военную специальность. Увидев Оника, Мелик-Бабаян решил пошутить:
— Ну, как ботинки?
— Ничего, господин капитан, обойдусь авось. Видно, не зря в детстве много бегал босиком.
— Да, но ведь ты теперь солдат?..
— Так вы пошлите меня на кухню, шеф-поваром.
— Армянские обеды можешь готовить?
— Еще как! Плов с цыпленком, кюфта, долма, шашлык. Только мясо здесь не то, господин капитан. Настоящий шашлык можно приготовить лишь из барашка горы Арагац. Какой аромат, вай-вай!..
Густые усы Мелик-Бабаяна распушились от удовольствия. Давно он не беседовал с таким чудаком. Он перевел Фуксу слова Оника. Лейтенант тоже расхохотался.
— Баран есть баран, — развеселился офицер. — Почему тебе надо обязательно барана с Арагаца?
— Нет, господин капитан, баран барану рознь. Я деревенский житель, и это дело хорошо понимаю.
— Собак любишь? — неожиданно спросил Мелик-Бабаян.
Оник помедлил с ответом. Почему-то вспомнилась ему овчарка Пауля Польмана.
— Собака — сторож стада. Как может крестьянин не любить собаку?
— Так ты говоришь, что ты и пастух, и повар, и лекарь?..
— Так точно, господин капитан. Что делать! Жизнь научит всякому ремеслу.
Фукс взглянул на часы, — Оник отнял у них много времени, и Мелик-Бабаян решил:
— Ладно, иди! Будешь моим денщиком.
— Ну что ж!.. Все равно. Работа есть работа. Поваром, конечно, было бы лучше, но если уж я вам так приглянулся…
Вслед за Оником к капитану вошел Гарник. Он тоже оставался долго в канцелярии и вернулся совсем удрученным. Оник отвел его в сторону:
— Что стряслось?
К ним подошел Парванян — он разыскивал Оника.
— Подожди малость, с Гарником что-то приключилось. Ну, рассказывай!..
— Они узнали, что я был радистом и умею говорить по-немецки. Решили отправить в школу командиров.
— Ко-ман-диров? — протянул Оник. — Стало быть, опять расставаться? Нет, погоди, выручим как-нибудь. Я ж теперь правая рука капитана. Уговорю его, может.
— А, может быть, стоит? — сказал Парванян. — Мы должны повсюду иметь своих людей. Как командир он будет нам очень полезен.
— Нет, лучше уж я поговорю с Мелик-Бабаяном, скажу, что ты мне двоюродный брат, что не могу без тебя…
Парванян усмехнулся.
— Погоди! Сначала сам сумей войти в доверие, потом уж обещай свои милости.
— Ты думаешь, я шучу? Ей-богу…
— Помолчи! — отвердевшим голосом заговорил Парванян. — Я повторяю: ты, Гарник, должен согласиться с этим предложением. Разве не ясно, что командир может для нашего дела сделать больше, чем рядовой солдат? И даже денщик — да, да, Оник!.. Мы от имени комитета обяжем Гарника пойти в эту школу. Все!..
2
Оника зачислили в штабную роту. Одновременно он обслуживал Мелик-Бабаяна. У капитана была немецкая овчарка, за которой надо было ухаживать. Оник убирал его комнату, ходил за обедом, выполнял разные поручения. Все это он делал хорошо, и быстро завоевал расположение Мелик-Бабаяна.
Однажды Оник принес для него из офицерской столовой обед. Поставив все на стол, он хотел уйти.
— А где водка? — остановил его капитан.
— Водка? Извините, но вам лучше не пить, господин капитан. Я вижу, как вы задыхаетесь… сердце у вас неважное…
— Давай, давай сюда! Не болтай попусту! Сорок лет пью — никогда не вредила.
— Оник принес бутылку и, наливая стакан, прикинулся огорченным и даже сердитым:
— Нельзя пить, если плохо работает сердце!..
Капитан опустошил стакан до дна, закусил и вытер усы.
— А ты, Оник, кажется, хороший парень! Я не думал, что среди большевиков есть такие.
— Есть и получше меня, господин капитан!.. Только я не большевик.
— Не большевик? Вы все это говорите. Но ты думаешь, что я так наивен, что не различу большевика? Я их знаю! В семнадцатом году едва ноги от вас уволок.
— Из Армении бежали, господин капитан?
— Какая там Армения! — из Питера. Я в армии до штабс-капитана успел тогда дослужиться, понял?
Мелик-Бабаян опорожнил еще стакан и прищурился.
— Не понравились мне большевики! Если бы не убежал, наверняка повесили бы вниз головой.
— Многие остались, господин капитан, и ничего не случилось.
— Да, только угнали в Сибирь.
— А некоторые генералами стали…
Мелик-Бабаян поднял на него осоловевшие глаза.
— Ах ты, сукин сын! Да как ты смеешь меня пропагандировать? Вот и ври, что ты не большевик!..
На этот раз Онику трудно было определить, шутит капитан или сердится.
Оник начал мысленно упрекать себя в неосторожности. Как бы не лишиться расположения капитана. Ведь от Мелик-Бабаяна он не раз узнавал важные новости, которые немедленно сообщал в комитет. Единственный армянин в штабе капитан пользовался полным доверием немцев. Кто мог еще с ним в этом поспорить — это командир одной из рот, старший лейтенант Карагян. Это был человек лет сорока, сухой, чопорный и злой. Разные слухи ходили о нем в легионе. Одни уверяли, что он в самом начале войны изменил Красной Армии; другие говорили, будто он еще до войны перебежал границу и обосновался в Германии. Все это были слухи — точно никто не знал. Карагяна сторонились и боялись не только армянские легионеры, но даже немцы, служившие в его роте.
Капитан Мелик-Бабаян часто, особенно будучи в подпитии, любил поговорить с солдатами, и среди легионеров о нем составилось мнение как о добром, простом человеке. Но он начал запивать все чаще и мрачно шагал по своей комнате из угла в угол. Оник старался в такие часы не попадаться ему на глаза. Капитан стал неразговорчив и раздражителен.
Оказалось, что по изданному в Германии указу, все немцы и немки, связанные браком с иностранцами не арийского происхождения, должны были дать развод своим супругам. Мелик-Бабаян уже двадцать лет был женат на немке, у него была дочь, и постановление нацистского правительства привело его в отчаяние. Однажды он сболтнул при Онике:
— Остается только плюнуть на них и перейти к вашим.
Оник понимал, что капитан не сделает того, о чем говорит, и сказал прямо:
— Вряд ли вас примут, господин капитан.
Капитан даже не обиделся.
Да, ничего не поделаешь! Если бы он был молод, уехал бы в другую страну искать нового счастья. Но ему пятьдесят восьмой год. В Россию уже не вернуться. Все мосты, которые вели на родину, он сжег своими же руками. Одно осталось — искать забвения в вине.
Однажды Оник принес ему ужин и увидел, что капитан, обнимая голову своей собаки, заливается пьяными слезами.
— Для меня принес? — хрипло спросил он. — Неси назад, мне ничего не надо. Даже у Эврики родина есть. Она — немецкая овчарка. Умей она говорить, так и сказала бы: «Моя родина — Дейчланд». А я?.. Говорить-то умею, а сказать мне нечего… нечего!.. Нет у меня родины!
Напрасно пытался его успокоить Оник — капитан не слушал никаких утешений. Тогда Оник решил призвать на помощь лейтенанта Фукса.
— Водки! — гаркнул капитан, увидев перед собой лейтенанта.
— Не достаточно ли, господин капитан? — сказал Оник.
— Молчать! Дурак!..
Капитан заставил Фукса выпить и пустился расписывать ему свои горести. Лейтенант посоветовал ему обратиться с прошением к самому Гитлеру.